На другой день состоялся суд, на котором присутствовало все население общежития. На суде выяснилось, что все добрые волшебники — на стороне Клавдия Элизабетовича, а все злые — за Тараканыча.

В зале стоял такой шум, что Ягор Фанданго был вынужден несколько раз садиться за электроорган и играть фуги для наведения порядка.

— Выселить Клавку в двадцать четыре часа! — орали правнуки бабы-яги, нервные молодые люди, пропахшие махоркой и дорогими духами.

— Тараканыча к позорному столбу! — скандировали гномы, наливаясь кровью.

После шести часов криков и споров было решено запретить подсудимым мыться под душем в течение года.

Страсти в общежитии начали накаляться. Каждый день происходили словесные перепалки между кудесника ми. Комендант Фанданго непрерывно разбирал жалобы жильцов. Чтобы предотвратить столкновение, всех добрых в срочном порядке переселили на два нижних этажа, а н третьем и четвертом разместили злых. Несмотря на эти меры, обстановка с каждым днем становилась все напряженней. Дело дошло до того, что злые осмелились на прямое хулиганство. Узнав, что добрые затеяли строительстве школы для мапуят, они превратили бетономешалку в жаворонка, а строительные материалы — в град, который побил посевы в Австралии. Строительство было срочно приостановлено, и добрые приступили к мести. Когда злые погнали на Южную Америку тайфун «Берта», добрые тут же организовали встречный тайфун «Степанида».

«Берта» сцепилась со «Степанидой» над Тихим океаном, и, потаскав друг друга за волосы, тайфуны растворились в шторме, о котором заранее были предупреждены все корабли.

Взаимные выпады враждующих сторон продолжались в течение нескольких месяцев. Стало ясно, что война неизбежна.

Как-то в субботу в комнате тихих забав собралось множество чародеев. Они смотрели по телевизору хоккейный матч Швеция-Чехословакия, бурно реагируя на каждую шайбу. Так получилось, что Клавдий Элизабетович и Тараканыч сидели рядом. Мрачные, они презрительно косились друг на друга.

— Эти шведы ничего не понимают в хоккее! — сказав вдруг Клавдий Элизабетович и вызывающе посмотрел на соседа.

— Так же, как и ваши чехи! — ответил Тараканыч ехидно улыбнувшись.

Присутствующие волшебники слушали перепалку с интересом.

— Уж вы-то специалист известный, — продолжал Клавдий Элизабетович. — Клюшку от лопаты не отличаете! Добрые волшебники дружно рассмеялись.

— Я-то отличу, — усмехнулся Тараканыч, — а вот зачем вы ночью клубнику на огороде ели?

Злые волшебники захохотали. Есть тайком общую клубнику считалось самым позорным делом.

Клавдий Элизабетович побагровел, встал и ударил Тараканыча по щеке. Тараканыч заплакал и заголосил:

— Наших бьют! Что ж вы, братья, смотрите! Раздался звон разбитого телевизора. Затрещали стулья. Кто-то схватил огнетушитель, и струя желтой вонючей пены загуляла по лицам присутствующих. Замелькали кулаки. В ход были пущены картины эпохи Возрождения, сорванные со стен. Просвистел тяжелый серебряный портсигар с гравировкой «Бери и помни».

В общежитии имени Лампы Аладдина началась война. Первое время успех сопутствовал злым, поскольку совершать подлости было для них привычным занятием. Добрые волшебники, садясь обедать, находили в тарелках мыло и рыболовные крючки. По утрам их домашние тапочки оказывались прибитыми к полу. В три часа ночи добрые подскакивали от звона будильников. Но постепенно добрым становилось ясно, что без хитрости и коварства они обречены на поражение. И тогда злым кудесникам пришлось туго, потому что рассвирепевшие добрые чародеи не гнушались никаких чудес. Ложась спать, злые выпрыгивали из постелей с ужасными воплями и стряхивали со спины ежей. Но это еще не все. С одежды злых вдруг исчезали пуговицы. Стулья под ними рассыпались, а из ушей росли деревца. Добрые не пускали злых на свои нижние этажи, и злые могли выйти из общежития только через окна. Но прыгать с третьего этажа они не решались и утешались тем, что лили вниз кипяток, также не давая добрым покинуть, здание.

Два месяца общежитие находилось на осадном положении чародеи с тоской смотрели из окон на огород не имея возможности добраться до спелых дынь, грядок с помидорами. Враждующие стороны ели суп из ботинок, жаркое из ремней и салат из бумаги. Комендант Фанданго расставил на крыше силки для птиц, но птиц пуганные мрачными физиономиями жильцов, облетали стороной розовый дом. В конце концов волшебники заключили трехдневное перемирие. Три дня обитатели общежития могли отдыхать от войны, приводить себя в порядок пополнять запасы продовольствия.

Отощавшие чародеи опустошили, словно саранча, окрестные сады и огороды. Двое суток без передышки они ели все, что можно было съесть. На третьи сутки, насытившись они попрятались в укромные места и заснули.

Именно в это время Сид грохнулся в стог, где похрапывал Тараканыч. Спросонья Тараканыч решил, что на него напали добрые волшебники, и начал истошно кричать.

Сид испугался не меньше.

Они заметались внутри стога, шлепнулись на землю чихая, уставились друг на друга.

— Ты за добрых или за злых? — подозрительно спросил Тараканыч.

Сид решил, что перед ним сумасшедший.

— Я не сумасшедший! — вдруг сказал Тараканыч. А ты кто такой?

Толстяк рассказал ему о полете на шаре, нападет орла и о вынужденном прыжке. Волшебник долго смеялся дребезжащим смехом, затем посерьезнел:

— А теперь выкладывай, дорогой мон шер, правду! В этот момент рядом с ними совершил посадку «Искатель». Пораженный Тараканыч молча рассматривал шар. Редькин вылез из кабины и бросился к Сиду. Он не верил глазам: Сид, живой и невредимый, беседовал с каким-ч низкорослым человеком, одетым в джинсы, майку и фуражку с маленьким козырьком. На плече у человека сияла татуировка: «Нет счастья в жизни и не надо».

— Коля поздоровался. Тараканыч не ответил. Он угрюмо осматривал "ИскательВы не посоветуете, где тут можно починить шар вежливо спросил Редькин.

«Хорошая штука, — размышлял чародей, — полезный пузырь… Если этот шар к рукам прибрать, припасы по воздуху доставлять будем. Тогда добрякам конец…».

— А чего тут советовать, — он усмехнулся, — я и есть главный мастер по ремонту.

Воздухоплаватели удивленно переглянулись. Вместе с мастером они подошли к «Искателю». Тараканыч пощупал, оболочку, заглянул в дыры, принюхался и приступил к peмонту. Он разжег костер, затем разрисовал лицо золой, надел на голову фуражку козырьком к затылку и начал бешеную пляску вокруг огня. Волшебник подпрыгивал, издавал душераздирающие вопли, катался по земле и кусал траву. Языки пламени извивались над ним, разгоняя вечерние сумерки. Ошеломленные воздухоплаватели следили за чародеем, раскрыв рты.

Наконец, мастер начал затихать. Он бессильно лежал на земле, бормоча какие-то слова:

— Шампер, бампер, тургар, кило картошки, заштопать носки, дважды два четыре, постирать рубашку, какир финики, глуп, карамба, глуп…

Раздалось посвистывание — Тараканыч спал. Путешественники почтительно ждали его пробуждения. Минут через двадцать запахло паленым, чародей вскрикнул и проснулся. Он лежал так близко к костру, что начали тлеть его брюки. Общими усилиями удалось спасти штанину. Тараканыч важно взглянул на шар и гордо спросил:

— Ну, как моя работа?

— Здорово! — ответил Коля. — Осталось заклеить пробоины…

Кудесник почесал затылок и вздохнул.

— Не мой профиль. Мы злые волшебники, в основном по разрушительной части…

Услышав слово «волшебники», Редькин вздрогнул:

Так это и есть остров Нука-Нука? стараясь скрыть волнение.

— Нука, нука- важно подтвердил Тараканыч, — через дефис.

— Школу мапуятам вы обещали? Чародей поморщился:

— Мы, пацан, вообще ничего никому не обещаем. Ты про школу лучше у Клавки спроси.

— У какой Клавки? — опешил Редькин.

— А вон едет. Хиппи проклятое! — Тараканыч сплюнул. — Он у нас добрый…

Обернувшись, Коля увидел долговязого человека в желтых вельветовых брюках, в голубом жилете, надетом на голое тело. Светлые волосы достигали плеч. Человек не спеша ехал на велосипеде, почти касаясь земли журавлиными ногами, длинные усы его, закрученные штопоров цеплялись за листву деревьев. По усам разгуливали Mаленькие пестрые птички. Больше всего поразил Редькин велосипед, имевший пять механических рук. Руки приводились в движение вращением педалей и были занят странными делами. Одна рука подносила ко рту волшебника огромную грушу, которую он с хлюпанием кусал; вторая вытирала платком сок, стекавший по подбородку; третья отгоняла от него мух, а последние две руки стучали на пишущей машинке, установленной на багажнике велосипеда.