Карл Генрих Никола Oттон, принц Нассау-Зиген, был одним из потомков князей Нассау в Германии. Считая себя незаконно лишённым родового княжества, он всю жизнь пытался отсудить его, но ему это не удавалось. С пятнадцати лет Карл начал службу во французском флоте. Он участвовал в кругосветной экспедиции Бугенвиля, сражался потом против англичан в войне за независимость американских колоний, участвовал в осаде Гибралтара. В 1788 году принят на русскую службу в чине контр-адмирала. В общем, это был типичный авантюрист, искатель приключений, наёмник со скандальным характером и ловкий интриган, но храбрый и дерзкий, оправдывающий свою фамилию — «Зиген», по-немецки «победа».

Марк Иванович Войнович — граф, выходец из Далмации. На русскую службу вступил в 1770 году в Средиземном море во время пребывания там Балтийского флота; проявил себя храбрым и распорядительным командиром корабля. В 1780 году назначен

командующим Каспийской флотилией. В адмиральском чине командовал Севастопольской парусной эскадрой Черноморского флота. Как поговаривали, графом он стал случайно, из-за описки в наградных бумагах во время Средиземноморской кампании.

Все эти лица враждовали между собой, не хотели никому подчиняться и плели интриги, чтобы «свалить» своего конкурента. И тогда же к ним добавился и Осип Рибас, который в 1777 году объявился в армии Потёмкина. Вскоре он получил чин бригадира, выполняя поручения главнокомандующего Екатеринославской армией Потёмкина. В 1788 году Рибас был одним из командиров в гребной флотилии.

С этими людьми Джонсу предстояло служить и воевать вместе. А они в первые же дни после приезда Джонса так перегрызлись между собой за первенство на море, что возмущённый Суворов вынужден был написать резкое письмо (25 мая 1788 года):

«Принц, господа Флагманы. Вам вызволять меня из затруднений, в кои Вы меня ввергли; тяжко мне, страшусь потерять столь драгоценные милости князя. Действуйте как знаете, укрепите меня и укрепитесь сами, я в отчаянии. Немедля задержите курьера, сговоритесь и с Рибасом».

* * *

Понимая, что он оказался в сложной обстановке, но, имея на руках письмо Екатерины и поддержку Потёмкина, Пол Джонс решил созвать военный совет и попытаться наладить отношения с подчинёнными. 31 мая на военном совете Джонс произнёс вступительное слово, которое, как ему казалось, должно было примирить всех «новоиспечённых» адмиралов:

— Господа, неожиданно призванный на службу ея величества, я вдвойне нуждаюсь в снисхождении, не зная вашего языка и обычаев. Я сознаюсь, что сомневаюсь в своих способностях как следует исполнить обязанности, возложенные на меня высоким доверием ея величества. Но я рассчитываю на мое усердие и ваше милостивое содействие, а также на ваши благосклонные советы на пользу службы. Мы сошлись, господа, по серьезному делу. Мы должны разрешить вопросы, от которых зависят честь русского флота и интересы страны ея величества. Нам предстоит иметь дело с могущественный врагом... Мы должны порешить, что выйдем из борьбы победителями. Соединим все наши руки и сердца воедино. Будем выказывать только благородные чувства и отбросим от нас все личные соображения. Почести могут быть приобретены каждым, но истинная слава солдата или матроса состоит в пользе, приносимой отечеству.

После этого Пол Джонс рассказал своим коллегам-адмиралам о французской морской тактике, которую считал образцовой.

Однако они молча выслушали присланного им из Петербурга командующего и остались при своих взглядах и интересах. Пол почувствовал, что он остался в изоляции и не сможет приобрести среди них друзей. Но несколько ранее он встретился с уже известным тогда генералом Суворовым, и между ними вспыхнула искра дружбы.

Суворов и Джонс встретились 23 мая, о чём сообщил вездесущий Осип Рибас секретарю Потёмкина Василию Попову: «Александр Васильевич принял вчера Поль Джонса с распростертыми руками. Доверие, дружба установлены как с одной, так и с другой стороны».

Во время этой встречи Джонс посоветовал Суворову, командовавшему войсками на Кинбурнской косе, укрепить её западный конец, на что Суворов ответил, что он и сам знает об этом, но ничего не может предпринять без разрешения князя Потёмкина. Контрадмирал Джонс несколько удивлённо сказал полководцу:

— Князь-фельдмаршал, конечно, слишком великий воин, чтобы не понять пользы предлагаемого шага.

— Однако, любезный адмирал, вы великий открыватель, обнаружив в Потёмкине великого воина, — ответил Суворов.

После этого свидания, 26 июня, Суворов написал князю Потёмкину письмо с восторженными словами об этой встрече: «Здесь вчера с Пауль Жонесом увиделись мы, как столетние знакомые».

И тогда же Александр Васильевич направил краткое письмо принцу Карлу Нассау-Зигену:

«Адмирал Поль Джонс полагает, что было бы хорошо прикрыть Кинбурн несколькими кораблями, кои бы сами находились под прикрытием крепости и турок слишком близко к ней не подпускали. Ранг кораблей, равно как и вся операция, зависят от соизволения Вашего Высочества».

Но «Их Высочество» не соизволил и ответил Суворову, что «мой флот не может быть разделён».

Обиженный полководец написал принцу резкое письмо:

«Его превосходительство Поль Джонс держался того мнения, что для защиты Кинбурна потребны несколько кораблей должного ранга, кои стояли бы на якоре под прикрытием крепостных пушек. Ваша позиция прекрасна, вы держите турецкую эскадру под угрозой и оттягиваете неприятеля от Кинбурна, но турки не будут вечно дремать и в самом недалеком будущем смогут убедиться в слабости наших стен, ежели вздумают подойти поближе, а особливо ежели северо-западный и северо-восточный ветры воспрепятствуют Вам прийти к нам на помощь. Но тут, Ваше Высочество, Вы, как моряк, принимайте надлежащие меры. Не мне, человеку сухопутному, вам указывать.

Целую Вас, любезный принц. А. С.»

Однако, наряду с первыми восторгами, появились и первые разочарования. Суворов попросил Пола Джонса как командующего парусной эскадрой прислать ему несколько судов для охраны слабой Кинбурнской крепости. Но Джонс занял оборону у Глубокой Пристани, ожидая нападения турецкого флота, стоящего у стен Очакова. Он отказал Суворову. Обиженный Суворов с присущей ему прямотой написал раздражённо Потёмкину: «Пол Джонс порядочная свинья. Едва начали, как он порадовал меня своей обороной».

С первых же дней князь Нассау-Зиген стал интриговать против Джонса и настраивать Потёмкина негативно по отношению к Полу. Остальные командиры пока что присматривались к нему. Только Суворов поддерживал Джонса, но тоже очень осторожно, как всегда, проявляя свою известную всем «военную хитрость».

Вскоре ещё один друг Суворова — Осип Рибас — посоветовал ему поставить батарею на самом конце Кинбурнской косы, чтобы держать под обстрелом узкий Очаковский пролив. Суворов последовал этому совету, и очень кстати.

А война, между тем, уже разгорелась. На неё, как осы на мясо, слетелись m всех стран авантюристы, неудачники и отверженные — открывалась широкая возможность показать себя всесильному князю Григорию Потёмкину и тем обеспечить хорошую карьеру: с чинами, званиями, орденами и деньгами. Здесь были: дипломат, писатель и друг Екатерины, французский принц де Линь; немецкий принц Ангальт-Бернбург, ближайший родственник Екатерины Второй; воинственный принц Нассау-Зиген, который не смог отвоевать свои родовые земли и поэтому шёл волонтёром ко всем воюющим монархам; греческий корсар Лам-бро-Качони; испанец, авантюрист и великий интриган Осип Ри-бас, бывший правой рукой Алексея Орлова при поимке самозванки — «княжны Таракановой»; американский корсар Пол Джонс; французские аристократы, бежавшие от ужасов приближавшейся революции, — графы Ланжерон и Дама, герцог Ришелье; множество других инородцев разных званий и сословий — англичан, итальянцев, греков и югославов; да и своих, прибалтийских немцев, было немало. Вся эта пёстрая компания, рискуя жизнью, занималась искательством славы, чинов, почестей и наград.