Сразу же по прибытии, в октябре 1917 г. (т. е. примерно с 20 по 31 октября), в Петроград Тухачевский был представлен командиром резервного гвардейского Семеновского полка полковником Р. Бржозовским к производству в капитаны'1. Как
указывалось в его послужном списке, «для уравнения в чинах со сверстниками»1. В связи с этим фактом уместно обратить внимание на существующее практически во всей имеющейся справочной литературе указание, что последний чин Тухачевского в старой армии — подпоручик л.-г. Семеновского полка. Обращая на это внимание, следует отметить, что, как правило, бывшие офицеры, добровольно вступавшие в Красную Армию и надеявшиеся сделать в ней «наполеоновскую карьеру», учитывая нравственно-ментальную атмосферу в «рабоче-крестьянской армии», старались, по возможности, занизить свой офицерский чин. При этом часто называли свой последний чин по службе в царской армии, не принимая всерьез повышение в чинах после Февральской революции. В период правления Временного правительства вполне обычным было продвижение в чинах от прапорщика до штабс-капитана в течение нескольких месяцев. Что касается подпоручика Тухачевского, то представление его к чину поручика, видимо, было сделано еще в конце 1914 — начале 1915 г., учитывая большие потери в офицерском составе и его отличия в боях. Похоже на то, что по возвращении из плена в полк Тухачевский уже бьи поручиком и вскоре произведен в штабс-капитаны, тем более что он был избран командиром роты. Думается, что представленный в октябре в капитаны, Тухачевский получил этот чин в ноябре 1917 г. Аппарат чинопроизводства старой армии продолжал, отчасти по инерции, действовать до конца 1917 г. Известно, что будущий маршал А. Егоров бьи произведен в полковники (без академического образования) в ноябре 1917 г. Учитывая все вышесказанное, можно полагать, что М. Тухачевский, вступая в Красную Армию, также старался представиться поближе к «демократии» своим «малым» офицерским чином подпоручика, а не капитаном.
Характеризуя общие настроения офицеров Петровской бригады, полковник-преображенец Д. Зуев вспоминал: «Развал монархии чувствовался офицерством, особенно офицерами военного времени, хотя и подобранными по классовому признаку, но близко связанными с политикой. Личный авторитет Николая был ничтожен, и зимой 1916/17 г. Гвардейский корпус втягивался в заговор о дворцовом перевороте. Активно Февральской революции офицерство не сопротивлялось, не было ни сил, ни желания. Керенщина и демократизация армии с угрозой земельному владению выявили резкое недовольство офицерства: началось «уплывание» с фронта, либо для накапливания сил (актив контрреволюции), либо из обывательских соображений «отсидеться». Отношение гвардейского офицерства к последующим событиям Д. Зуев обрисовывает кратко, но весьма определенно. Его информация тем более интересна, что касается Преображенского полка, «братского» Семеновскому, ситуация в котором была примерно такая же. «Октябрь прошел в полку буднично, — вспоминал гвардии полковник, — небольшой борьбой эсеровской и социал-демократической (имеются в виду меньшевики. — С.М.) головки Полкового комитета с местными большевиками и принятия резолюции «Поддержки Петроградского гарнизона». В декабре на выборах Кутепов был смещен в писаря, это был сигнал к «свободе выбора»: масса офицерства в 2—3 недели растаяла. Небольшая группа с Кутеповым — прямо на Дон, многие к Родзянко, задержались и в большинстве погибли в Киеве, в ожидании Скоропадского, большинство вернулось «домой» в Петроград. 12 декабря 1917 г. в деревне Лука-Мале я последний раз виделся с Кутеповым. Он мне предложил: «Едем на Дон, или, если хочешь, доверши демобилизацию, езжай в Петроград, береги полковое добро и, когда немцы займут город, обереги вдов, жен и всех, кого надо. Я принял второе и остался до конца января демобилизовывать полк»327. Характеризуя настроения личного, в том числе офицерского, состава в полку, полковник Д. Зуев вспоминал: «Гвардии Преображенский резервный полк к этому времени представлял разлагающийся
кусок Петроградского гарнизона, без крепкого большевистского ядра, с большим процентом керенского офицерства из ста-рьгх сверхсрочных, кулацкой верхушки, преимущественно украинского крестьянства. В полку было два основных настроения:
а) «рваческое», особенно у верхушки хозяйственников, и
б) «нейтральное» при всех конфликтах. Но в полку были и хорошо замаскированные реакционные и контрреволюционные элементы»328.
В гвардейском Семеновском полку настроения были такие же, хотя полковник Д. Зуев полагал, что «в Семеновском полку, дело, видимо, было поставлено умнее с точки зрения контрреволюции. Сохранилось много кадрового офицерства, наружно перекрасившегося, очевидно, была крепкая социал-демократическая или эсеровская организация. Полк с фронта привез множество пулеметов, гранат, патронов и т. п. Полк открыто выступает на советской платформе, но находит себе удобный выход: оберегать революционный порядок и охранять Госбанк. Развитие этой политики привело к тому, что после полной ликвидации остатков гвардии Семеновский полк под наименованием — полк охраны им. т. Урицкого существовал до весны 1919 года, коща перешел около деревни Выра на сторону Юденича. Видимо, имея в виду сохраниться на будущее, представители Семеновского полка были очень сдержанны, а из офицеров никто никогда переговоры со штабом Шульгина (контрреволюционная организация савинковской ориентации, возглавлявшаяся полковни-ком-преображенцем Б.В. Шульгиным. — С.М.) не вел»2.
Подпоручик Тухачевский был кадровым офицером-фронто-виком, как отмечал капитан А. Типольт, больше слушавшим, чем говорившим, в политическом отношении ничем себя не скомпрометировавшим перед солдатами. Эти особенности его личности, видимо, способствовали тому, что солдаты избрали его командиром роты. Впрочем, подобная сдержанность была характерна для большинства семеновских офицеров. Реальные Же офицерские настроения, притаившиеся за внешней сдержан-иостью и лояльностью, были иными. «Что касается того, как офицерство встретило Октябрьскую революцию, — отвечал на вопрос следователя арестованный в 1930 г. бывший прапорщик Семеновского полка Е. Кудрявцев, — то нужно сказать, что встретило поневоле «хочешь не хочешь, но встречай». Никто из офицеров, в том числе и я, в стойкость советской власти не верил. На Октябрьский переворот мы все смотрели как на авантюризм, затеянный большевиками. Ленина и других вождей рабочего класса считали агентами и шпионами Германии. В массе своей офицерство полка перешло к Юденичу»'. По воспоминаниям другого офицера-семеновца, бывшего полковника Л. Дре-някина, также арестованного в 1930 г., «во время встреч с 1918 по 1919 г. с офицерами Семеновского полка — Зайцевым Всеволодом, Орловым, Энгельгардтом, Гилынером, Поповым, Эссеном, Поливановым и Бремером, они говорили: «Дальнейшее пребывание в Советской России становится невозможным. Власть, взятая большевиками, ведет к гибели Родины. Чтобы не допустить этого, необходимо принять меры к тому, чтобы свергнуть соввласть. Одним из практических методов для свержения советской власти является непосредственная помощь белым. Оказание помощи белым надеялись осуществить через переход на сторону белых: к Деникину на Юг, в Финляндию и т. д.»329 330. В контексте всего вышесказанного можно представить действительные тогдашние настроения и политические симпатии Тухачевского. Однако имеются и прямые на этот счет свидетельства.
В'. Савинков в своих записках излагал рассказ поручика Леонова. «Последний, — пояснял автор записок, — вместе с Тухачевским служил в запасном батальоне л.-г. Преображенского полка. Как-то вскоре после Февральской революции за каким-то праздничным обедом или ужином в офицерском собрании офицеры жаловались на то, что солдаты распущенны, что с ними ничего поделать невозможно, что служить стало невозможно и т. п. Тухачевский долго молчал, а потом сказал, что сами офицеры во всем виноваты, что это офицеры позволяют командовать сволочи, а что он, Тухачевский, готов пари держать, что через два года он будет командовать этой сволочью и что она будет ходить туда, куда он ее погонит, как ходила при царе»331. Такое отношение Тухачевского к сложившейся революционной ситуации подтверждается и другим свидетелем. Вспо-. миная «кстати о приезде Тухачевского в Париж», Р.Б. Гуль рассказывал, что «в Париже как эмигрант жил его друг-однополчанин по гвардии Семеновскому полку Сергей (Николай. — С.М.)
