Консерваторам решительно не везло. Два главнейшие законопроекта (Umsutrzvorlage и проект Каница), которые они поддерживали, были отвергнуты. Но они не сдавались. На съезде «союза сельских хозяев», имевшем место в феврале 1896 г., была вынесена единогласная резолюция, которая требовала осуществления мыслей Каница, интернационального регулирования валютного вопроса в отношении биметаллизма1 и биржевой реформы. Не решаясь стать на сторону аграриев в таких конфликтных вопросах, как вопрос о поддержании высоких цен на хлеб авторитетом правительственной власти и вопрос о биметаллизме, правительство решилось пойти аграриям навстречу в вопросе об ограничении свободы биржевой игры. Аграриям были особенно неприятны биржевые спекуляции хлебом, которые переводили в карман биржевиков значительную часть доходов от хлебной торговли, и они требовали подчинения бирж надзору правительственных комиссаров и запрещения сделок на срок с хлебом. В этом смысле правительство изготовило законопроект и, несмотря на все протесты биржевых и купеческих кругов, провело его через рейхстаг (июнь 1896 г.), проявив в этом деле очень большую настойчивость. Радость аграриев была, однако, непродолжительной, потому, что биржевики придумали способ обхода нового закона, и на практике новый закон никакого успеха не имел. Таким образом, для Гогенлоэ при всей его симпатии к аграриям оказалось невозможным что-либо сделать для них. Для того, чтобы идти на* Биметаллизм — денежная система, при которой в качестве меры стоимости служат два валютных металла — золото и серебро, причем монеты из обоих металлов допускаются к обращению на равных правах. — Прим. ред.
пролом, вопреки ясно выраженному общественному настроению и парламентским группировкам, ни у него, ни у императора еще не хватало решимости.
Симпатизируя аграриям, Гогенлоэ, однако, отнюдь не отворачивался и от торгово-промышленных кругов. В этом отношении канцлер, более чем в каких-либо других, являлся послушным выразителем мнений самого императора. Как мы уже указывали, император, несмотря на все свои романтические увлечения, унаследовал от деда преклонение пред всем тем, что носило на себе отпечаток действительной силы. А германской индустрии и коммерции конца XIX в. можно было отказать в чем угодно, но только не в силе и влиянии. На них опирались, главным образом, государственные финансы: без содействия промышленности нельзя было как следует вооружить армию, нельзя было создать сильный флот. Все это понимал Вильгельм, и поэтому, хотя его личные симпатии принадлежали далекой старине патриархальных отношении, он не скупился и на знаки монаршего благоволения крупнейшим дельцам промышленности, и на реальную помощь им. Через пять лет после вступления на престол для Вильгельма стало ясно, что нельзя одновременно искать дружбы и у рабочих, и у промышленников; интересы тех и других были несовместимы, и император не особенно долго колебался в своем выборе. Идиллическую мечту о патриархальной власти государя, великодушно охраняющего слабых от эксплуатации сильных, довольно быстро вытеснила забота об обеспечении солидных доходов коммерческим и индустриальным дельцам, и эру социальной политики сменила «эра Штумма и Круппа». Без симпатий рабочего класса император мог вполне обойтись, хотя это и приносило некоторый ущерб его патриархально-романтической идеологии, но без промышленной энергии и капиталов Круппа, Штумма и К° интересы армии, флота и государственной казны не могли быть удовлетворены. И свою идеологию император без колебаний принес в жертву реальным интересам государственности, — конечно, понимаемой Вильгельмом в специфическом «гогенцоллерновском» смысле.
Поворот спиной к рабочим особенно ярко выразился в знаменитом «каторжном законопроекте» (Zuchthausvorlage). В середине 90-х годов, в Германии довольно часто происходили стачки рабочих, имевшие чисто экономический характер и направленные, главным образом, на увлечение заработной платы и улучшение условий работы. Особенно значительные размеры приняла стачка портовых рабочих зимой 1896— 1897 гг. Требования, которые ставили рабочие, были довольно скромны и в общем недалеко уходили от того, что сам император признавал несколько лет назад вполне справедливым. Но теперь это стачечное деижение вызвало величайшее раздражение со стороны Вильгельма. Особенно раздражали его попытки насильственных воздействий против штрейкбрехеров. С «терроризмом», который применяли забастовщики по отношению к их товарищам, «желающим работать», по мнению императора, надобно было бороться самым решительным образом. В июне 1897 г., осматривая рабочую колонию пастора фон Боделыивинга, он определил задачи правительства по отношению к рабочим, как «защиту национальной работы всех продуктивных сословий, укрепление здорового среднего класса, решительную борьбу против мятежа (Umstiirz) и суровое наказание тому, кто осмелится помешать работать людям, желающим работать». А год с небольшим спустя на одном банкете в Эйнгаузе (Вестфалия) император решительно заявил, что его правительство готовит новый закон о наказании каторжной тюрьмой всякого, «кто попытается мешать немецкому рабочему, желающему выполнить свою работу, или будет подстрекать его к забастовке». Заявление императора было очень решительным и вызвало величайшее возбуждение в обществе; оно ясно показывало, что император, в угоду Штумму и Круппу, взял по отношению к рабочим новый курс, совершенно отличающийся от его прежних социально-политических заявлений. Гогенлоэ, как послушный исполнитель, взялся подготовить соответственный новому курсу законопроект. Самой существенной чертой этого законопроекта было усиление наказаний за подстрекательство к забастовке «через телесное принуждение, угрозы, оскорбление чести или лишение честного имени», причем в случае, если забастовка угрожала бы «безопасности империи или какого-либо союзного государства или представляла бы опасность человеческой жизни и собственности», наказание усиливалось до каторжной тюрьмы.
«Каторжный законопроект» был внесен правительством уже в новый рейхстаг, собравшийся осенью 1898 г., после окончания срока полномочий старого. Партийные соотношения в нем немного изменились; центр, национал-либералы и свободомыслящие имели приблизительно прежнее число членов; дюжину мандатов потеряли консерваторы и восемь выиграли социал-демократы (до 56 человек). Новый рейхстаг в общем имел тот же самый облик, что и прежний, хотя в нем и произошел незначитель-
242_:_ Глава VIII
ный сдвиг влево. Поэтому «каторжный законопроект» был обречен в нем на очевидную неудачу. Против него голосовали не только левые партии, но даже национал-либералы и центр, который полагал, что законопроект несовместим с правом коалиции, которым центр, по понятным соображениям, сильно дорожил. За него подали голоса лишь консерваторы, и он был отвергнут даже без передачи в комиссию. И здесь, как и в других случаях, союз консерваторов с правительством потерпел решительную неудачу. Такую же неудачу потерпел и проект, внесенный в прусскую палату депутатов министром внутренних дел Рекке и дававший слишком большую, почти дискреционную власть27 полиции по отношению к союзам и собраниям. Несмотря на то, что этот закон вносился в либеральном сообществе с другими параграфами, разрешавшими отдельным обществам вступать друг с Другом в союзы, ландтаг все-таки отверг его. Тем не менее, его либеральная часть осуществилась, ибо рейхстаг еще до отвержения проекта Рекке принял закон, которым на всем протяжении империи разрешались соединения всякого рода ферейнов, причем законодательные определения отдельных государств, противоречащие новому закону, подлежали уничтожению.
Повернувшись спиной к рабочим, Вильгельм обратился лицом к их антагонистам — представителям крупной промышленности. В числе мер, которые он принял в их пользу, надо прежде всего отметить проведение новых каналов. Оно имело двухстороннее значение, так как со-
