Высоко в небе светила луна. Фебе не спалось. Наверное, она до сих пор переживала последствия шока. Запретив себе плакать, она осторожно выпуталась из объятий спящего Дэвида, присела возле камина и быстро написала письмо, в котором сказала все, что не смогла сказать устно. Она постепенно научилась произносить слова любви, но до сих пор не знала, как сказать «прощай».

Подобно привидению, она прошла по ковру и скользнула в гардеробную. Один из ее чемоданов был по-прежнему закрыт и застегнут ремнями. По просьбе Фебы Лисси не стала его распаковывать. Сейчас Феба расстегнула ремни и достала слегка помятый костюм Марстона, чистую рубашку и галстук.

Ей легко удалось уложить свои короткие волосы так, чтобы на голове получился байроновский беспорядок. Приехав в Лондон, она первым делом покрасится, чтобы скрыть отрастающие светлые корни.

Феба тихо открыла стеклянные двери и вышла в сад. Тишина в доме гарантировала, что Дэвид не проснется и не побежит ее догонять. А жаль! Ей так хотелось, чтобы он схватил ее за плечи и сказал: «Я никуда тебя не отпущу».

Она поспешно пробралась сквозь тисовую изгородь и повернула к конюшням. Ее ноги сами собой переняли походку Марстона.

Она видела по тени на снегу, что ее шляпа-цилиндр надета под модным углом.

Оберон тут же узнал свою хозяйку. Лунный свет был таким ярким, что ей не составило труда оседлать и взнуздать коня. Возможно, завтра или послезавтра пойдет снег (Дэвид научил ее некоторым приметам), однако сегодня ночью непогода ей не грозит. Она поскачет по холмам на восток, в Линкольн, шпили которого скоро станут видны в серой предрассветной мгле. Там Фиц Марстон дождется утра, сядет в почтовую карету и укатит в Лондон.

Она оглянулась через плечо и увидела вдалеке, за холмами, большой спящий дом, увитый подстриженным плющом. У нее защемило сердце. Феба в этот момент могла бы дать волю слезам, но Фиц Марстон никогда не плакал.

Рука, затянутая в перчатку, ловко стегнула хлыстом бок большого вороного мерина.

Копыта выбивали громкую дробь. Молодой человек на крупном черном коне исчез за пологим холмом.

Дурак, какой же он был дурак!

Дэвид скомкал письмо Фебы. Лицо его пылало от стыда. За ту неделю, что они провели вместе, он то и дело намекал на свое желание сделать ее беременной. Ему оставалось только нанять глашатая и объявить об этом во всеуслышание.

Пока она мучилась, не зная, как сказать о своем горе, он радостно ухмылялся и расхаживал гоголем. Впрочем, откуда он знал, что творится у нее в душе?

Он мог бы заметить неладное, если бы не был отравлен страстью и мечтами о супружеской жизни.

Феба совершенно очаровала его своей красотой. Он потерял голову, пытаясь ублажить ее в постели.

Письмо Фебы оказалось для него полной неожиданностью. Ему было так же трудно его читать, как ей – писать.

«Понимаешь, я не могу иметь детей. Врач сказал мне об этом после аварии, и это было для меня страшным ударом. Вот почему я стала Фицем Марстоном. Я решила: если мне заказано самое главное женское счастье, то я буду наслаждаться теми свободами и привилегиями, которые доступны мужчинам.

Но теперь я не совсем уверена, что дети – главное счастье женщины. Любовь к тебе сделала меня безмерно счастливой. Эта неделя была самой чудесной неделей в моей жизни.

И в то же время я поняла, как важны дети для мужчины – по крайней мере для такого мужчины, как ты. Я видела, как сильно ты желал ребенка. Я читала это в каждом твоем слове, в каждом жесте.

Но к сожалению, я не способна подарить тебе детей.

Мне надо было сказать об этом, но я струсила. Я с удовольствием провела с тобой время в поместье Линсли-Мэнор, но все, что я здесь видела и к чему прикасалась, обвиняло меня в стерильности.

Я по-прежнему люблю тебя, Дэвид. Но я хочу, чтобы мы были вместе в Лондоне, а не в Линкольншире. Я больше не могу оставаться в твоем поместье.

Я буду любить тебя всю жизнь, но если ты решишь от меня отказаться, я не стану тебя осуждать. Я не та женщина, о которой ты мечтал. Раз за разом ты узнаешь обо мне не слишком приятные вещи, верно?»

Письмо было подписано одной буквой – «Ф». Увидев этот инициал, Дэвид немного огорчился: «Ф» могло означать и Фиц, и Феба. Из текста он понял, что она намерена опять превратиться в Марстона. Она хотела, чтобы он, Дэвид, стал ее тайным любовником. Ради него она будет развязывать галстук и сбрасывать маску мужчины, но эти волшебные мгновения так и останутся мгновениями.

Он вспомнил ее обтягивающие брюки, элегантный сюртук и циничную усмешку. Многие лондонские джентльмены находили Марстона привлекательным и мечтали увидеть его обнаженным…

Дэвид поморщился. Нет, он не хочет быть любовником Фица.

Впрочем, да! Он согласен на все, лишь бы быть с ней рядом.

Черт возьми, ведь они любят друг друга! Было бы богохульством свести их отношения к серии коротких свиданий, тогда как он желал провести с Фебой целую жизнь.

Но в этой жизни не будет детей. Сможет ли он отказаться от своей самой сокровенной мечты? Дэвид не знал ответа.

Он послал мистера Дикерсона за лошадью. Феба написала, что поставит Оберона в линкольнскую конюшню рядом с гостиницей и там же пересядет в почтовый экипаж, идущий в Лондон.

Сначала Дэвид хотел сам поехать за Фебой. Его быстрая карета наверняка догнала бы неуклюжий почтовый экипаж. Он представлял себя в роли разбойника: вот он распахивает дверцу, подхватывает Фебу на руки и выносит ее из салона.

– Поедем домой. Немедленно. Я люблю тебя. И не важно…

Но на самом деле это было важно. В своих мечтах он вынашивал образ Фебы с его ребенком на руках. Ему хотелось, чтобы из его семени зародилась новая жизнь.

Он понимал ту боль, которая владела сердцем Фебы. Но с каждым мгновением его собственное сердце наполнялось горечью разочарования.

Возможно, это и к лучшему, что он не погнался за ней сегодня.

Он просто не мог оставить поместье. Вчера в парадном холле его особняка была совершена попытка убийства. Гости графа и его подчиненные находились под угрозой – так же, как и он сам. В такой ответственный момент граф Линсли не имел права уезжать. Ему надо было остаться и провести расследование. Найти злоумышленника и отправить его под суд. Прежде всего ему надлежало навести порядок в своих владениях, а уж потом думать о себе самом.

Он позвал себе в помощь мистера Невилла и нескольких очень проворных юношей. Все вместе они осмотрели каждую люстру по очереди. Тридцать семь железных обручей свисали с потолка, закрепленные мощными цепями и прочными крючьями. На их фоне единственная упавшая люстра выглядела еще более зловещей.

– Вот оно что, милорд!

Зоркий молодой человек достал что-то из-под скамьи. Это было звено цепи, которое выглядело как все остальные звенья. Покрашенное в темный серо-коричневый цвет, оно было сделано не из железа, а из тонкой мягкой меди. Под действием жара от свечей медь разогнулась, и цепь распалась. Они нашли на полу несколько таких же звеньев. Пока бригада парней счищала с люстр вековой налет свечного жира, кто-то заменил хорошие звенья на слабые.

– Неплохо придумано, – пробормотал Дэвид.

Где же искать злоумышленника? За это время он мог уехать далеко от поместья.

– Вы знаете, как зовут мужчин из бригады, мистер Невилл?

– Не всех, – признался управляющий. Разумеется, по большей части это были местные парни.

Начальник бригады, Джереми Патерностер, играл Даму в праздничном спектакле. Это он нанял людей со стороны. Возможно, ему известны их имена.

Но Патерностер (его белокурые локоны были коротко острижены, а на лице уже пробивалась симпатичная бородка) не смог сказать ничего нового. По его словам, в бригаде было несколько чужаков, но он не спрашивал их имен, потому что был занят репетицией роли…

– Хотя… погодите-ка, милорд. Я кое-что вспомнил. Там был один высокий парень с лондонским акцентом… Этот тип сказал, что ему надоела городская суета. Он ехал домой, в Дербишир, и в пути поиздержался. Я с радостью помог ему заработать. Как его звали? Хм-м, дайте вспомнить… Уильям Смит? Уильям Джонс? Уильям. Берд? Одним словом, что-то в этом духе, милорд.