Марта 2-го войска русские торжественно вступили в Москву. Жители московские восторженно приветствовали князя Михаила Скопина-Шуйского, витязя доблестного, и митрополита Филарета, страдальца за Землю Русскую. Не то Шуйские! Царь Василий Шуйский уже ревновал к славе своего двоюродного племянника, брат же его, Дмитрий Шуйский, бывший наследником бездетного царя, видел в князе Михаиле соперника в борьбе на царский венец. И вот апреля 23-го на одном из пиров жена Дмитрия Шуйского Екатерина, дочь презренного Малюты Скуратова, поднесла князю Михаилу чашу свином, после чего тому стало нехорошо, едва он доехал до дому, как у него хлынула кровь из горла, из носа, из ушей, даже из глаз. Через два дня князя Скопина-Шуйского не стало.

Очевидное злодейство возмутило народ русский, и первым в Рязани возмутился Прокопий Ляпунов, открыто при-

звавший свести Василия Шуйского с престола. И поляки ободрились гибелью непобедимого воеводы русского, король Си-гизмунд, по-прежнему стоявший под Смоленском, повелел своему гетману Жолкевскому идти на Москву, для того дал ему из сил своих две тысячи всадников, тысячу пеших ратников и всех поляков, вернувшихся из Тушина. Под Займищем июня 23-го Жолкевский встретил трехкратную русскую рать во главе с князьями Дмитрием Шуйским и Андреем Голицыным и разбил ее, так что Дмитрий Шуйский сам-един пешком в Москву вернулся.

Уже Жолкевский топтал копытами своего коня пепелище Тушина, атаман Заруцкий, объединившийся с Сапегой, стоял под стягом Самозванца в Коломенском, а от Каширы приступали рязанцы во главе с Прокопием Ляпуновым. В обстоятельствах сих, видя силу необоримую, Василий Шуйский июля 17-го согласился по доброй воле сойти с престола и принять в удел Нижний Новгород, сложил он регалии царские к ногам князя Мстиславского и переехал с женой молодой из дворца царского на свое старое подворье. Но народ московский не удовлетворился этим, справедливо видя в Шуйских корень всех бед своих. На второй день Захар Ляпунов вместе с князьями Засекиным, Тюфякиным и Мерином-Волконским ворвались на подворье Шуйского, связали его и поволокли в Чудов монастырь, где его насильно постригли в монахи. То же и жену его юную Марию, братьев же, Дмитрия и Ивана, посадили под замок. Никто не поднял голос в защиту Шуйских, один лишь неистовый патриарх Гермоген не признал пострижения Василия Шуйского и упорно именовал иноком нечестивым князя Тюфякина, произносившего слова обета. Еще Гермоген, будучи местоблюстителем престола Русского в междуцарствие, призвал собрать немедленно Собор Земский и избрать нового царя, указывал и на самого достойного и законного претендента — юного Михаила, сына благочестивого Филарета, внука почитаемой в народе за святую Анастасии, первой супруги царя Иоанна Васильевича. Но бояре рассудили по-иному и, вспомнив планы свои давние, положили предложить венец царский королевичу Владиславу, сыну короля

Сигизмунда. Надеялись они так прекратить смуту, устранить войска польские с Земли Русской, лукаво говорили о том, что Владислав обладает наследственными правами и на польский престол, и на шведский, так что в будущем возможно объединение держав этих под рукой одного монарха, царя Русского. Пока же назначили совет по типу опекунского, чтобы не оставалась держава Русская без присмотра и опеки. Вошло в совет по обычаю древнему семь бояр: Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков.

Бояре начали переговоры с поляками во главе с гетманом Жолкевским, представлявшим короля Сигизмунда, и ровно через месяц после свержения Василия Шуйского, августа 17-го, подписали договор о возведении Владислава на Русский престол. На бумаге все выглядело хорошо: королевичу венчаться от патриарха по древнему обряду; Владиславу царю чтить святые храмы, иконы, мощи и все духовенство, церковных имений не отнимать, в духовные дела не вмешиваться; на Руси не быть ни латинским костелам, ни других вероисповеданий храмам, тех же русских, кто оставит веру православную ради латинской или иной ереси, казнить смертию; жидам не приезжать в Московское государство; не переменять древних обычаев, чиновникам и боярам быть одним русским; поместья и отчины неприкосновенны; Польше и Литве утвердить с державой Русскою вечный мир; жителей из одного государства в другое не переводить; торговле между обоими государствами быть свободной; королю немедленно вывести войско из всех городов русских, королевичу же иметь с собой не более пятисот поляков; всех пленных освободить без выкупа; дочери воеводы Сандомирского Марине Мнишек ехать в Польшу и впредь не именоваться царицей Московскою.

Подписав договор, Дума боярская поспешила присягнуть новому государю и привести к присяге всех именитых жителей московских, после чего бояре отправили великое посольство к королю Сигизмунду бить челом, чтобы отпустил он сына на царство. Во главе посольства поставили князя Василия Голицына, святители нарядили благочестивого Филарета, ко-

торый должен был совершить обряд крещения Владислава в веру православную. Филарет, единственный из всех открыто возражавший против приглашения иноземца на престол, был вынужден подчиниться решению Собора Священного.

Но договор так и остался на бумаге. Первой не подчинилась Марина, когда же ей с мужем названым предложили от имени короля Сигизмунда взять в удел в Польше Гродно или Самбор на выбор, ответила по своему обыкновению высокомерно и заносчиво: «Пусть король отдаст нам Краков, мы из милости пожалуем ему Варшаву!» Затем поляки нарушили договор: сентября 21-го, темной ночью их полки тихо, по-воровски вошли в Москву и заняли Кремль, Китай-город, Белый город и даже Новодевичий монастырь. Король же Сигизмунд не утвердил договор подписанный и вознамерился сам воссесть на престоле Русском. Видя неосуществимость и гибельность этого намерения, гетман Жолкевский попытался переубедить короля, для этого отправился из Москвы в ставку королевскую под Смоленск, взяв с собой в виде трофея инока Варлаама, бывшего царя Василия Шуйского, и братьев его, Дмитрия и Ивана, так лишний раз унизив державу Русскую.

Народ возмутился, и смута разгорелась с новой силой. Воспользовавшись случаем, Самозванец возгласил новый поход, из Калуги полетели грамоты с призывами сплотиться и изгнать всех иноземцев из державы Русской, пока же резать всех подряд, где ни попадутся. К такому призыву не остались равнодушны даже те города и земли, которые раньше хранили верность Василию Шуйскому. Суздаль, Владимир, Коломна, Нижний Новгород перешли на сторону Самозванца, то же и Казань, которая чутко уловила слова грамоты о том, что страны европейские нам чужды. Лишь один человек нашел в себе смелость сказать, что все это лишь еще один обман Самозванца, — Богдан Бельский, сидевший в Казани воеводою. Народ, скорый и лютый на расправу, низверг вечного правдолюбца с башни высокой и растерзал в клочки. ,

Уже собиралось ополчение, чтобы идти на Москву под флагом Самозванца, но декабря 11 -го Господь рукою князя ногайского Петра Урусова пресек земной путь Самозванца. Неиз-

вестно, что послужило тому причиной, обычная ссора или месть за обиду давнюю, известно лишь, что Самозванец отправился на охоту, но не со свитой своей, а с татарским отрядом Урусова, обратно же в Калугу привезли лишь обезглавленное тело, а убийцы бесследно растворились в степи. Марина, в последние месяцы редко являвшаяся народу, чтобы лишний раз не напоминать ему о своем иноземном происхождении, на этот раз вышла на крыльцо, но не пролила ни слезинки над обезображенным телом супруга названого. Движимая единственно честолюбием, она немедленно объявила, что беременна, немедленно и родила сына, которого казаки, искавшие только повод для продолжения смуты и грабежей, провозгласили царем Иваном Димитриевичем, все же прочие люди русские прозвали по отцу возможному Ворёнком.