При Анне вполне можно было угодить под пытку по доносам о «непитии здоровья» государыни или «подтирке зада указами с титулами её императорского величества». Но сохранившийся архив карательного ведомства показывает, что Тайная канцелярия была непохожа на аппарат соответствующих служб Новейшего времени с их разветвлённой структурой и многотысячным контингентом штатных сотрудников и нештатных осведомителей, а являлась скромной конторой с небольшим «трудовым коллективом». В 1740 году в ней несли службу секретарь Николай Хрущёв, четыре канцеляриста, пять подканцеляристов, три копииста и «заплечный мастер» Фёдор Пушников. В Москве работал её филиал — Контора тайных розыскных дел с двенадцатью сотрудниками во главе с секретарём Василием Казариновым. Доставку подозреваемых осуществляли местные военные и гражданские власти. Никаких местных отделений и тем более сети штатных «шпионов» не было.
Большинство преступлений составляли «ложное объявление за собой слова и дела» и «непристойные слова» в адрес верховной власти и не представляли, с точки зрения опытных следователей, опасности. Обвиняемые, особенно если они не запирались, а сразу каялись в «безмерном пьянстве», отделывались сравнительно легко — поркой и отправкой к прежнему месту жительства или службы. Так, в 1739 году жительница Старой Руссы Авдотья Львова угодила на дыбу за исполнение песни о печальной молодости императрицы, по приказу Петра I выданной замуж за курляндского герцога:
Не давай меня, дядюшка,
Царь государь Пётр Алексеевич,
В чужую землю нехристианскую, бусурманскую.
Выдай меня, царь государь,
За своего генерала, князя, боярина.
Тщетно бедная мещанка уверяла, что пела «с самой простоты», как исполняли эту песню многие во времена её молодости. От имени Анны она получила «нещадное» наказание кнутом с последующим «свобождением» и вразумлением о пользе молчания.
За всё царствование Анны Иоанновны к политическим делам оказались причастными (в качестве подследственных и свидетелей) 10 512 человек, а в ссылку отправились 820 преступников. От эпохи бироновщины в Тайной канцелярии осталось 1450 дел, то есть ежегодно рассматривалось 160 дел, тогда как от времени «национального» правления доброй Елизаветы Петровны до нас дошло уже 6692 дела, то есть интенсивность работы карательного ведомства выросла до 349 дел в год — более чем в два раза.
Однако царствование Анны Иоанновны стало в глазах дворян символом жестоких репрессий: императрица и её окружение подозрительно относились к русской знати — к тем, кто недавно сочинял проекты по ограничению самодержавия. Из 128 важнейших судебных процессов её царствования 126 были «дворянскими», почти треть приговорённых Тайной канцелярией принадлежала к «шляхетству». Судили политических противников (Д. М. Голицына, князей Долгоруковых) и недовольных затянувшейся войной, образом жизни двора и налоговой политикой (указы 1735 года требовали взыскивать недоимку подушной подати с самих помещиков). По инициативе Бирона и Остермана был отдан под суд и казнён кабинет-министр А. П. Волынский. Фельдмаршал Миних утверждал, что «сам был свидетелем, как императрица громко плакала, когда Бирон в раздражении угрожал покинуть её, если она не пожертвует ему Волынским и другими», а секретарь опального Василий Гладков показал на следствии, что слышал от асессора Смирнова, как Бирон, стоя перед Анной Иоанновной на коленях, говорил: «Либо ему быть, либо мне».
В оренбургские степи, в Сибирь, на Камчатку отправились «пошехонский дворянин» Василий Толоухин, отставные прапорщики Пётр Епифанов и Степан Бочкарёв, «недоросли» Иван Буровцев и Григорий Украинцев, драгун князь Сергей Ухтомский, отставной поручик Ларион Мозолевский, подпоручик Иван Новицкий, капитан Терентий Мазовский, воевода Пётр Арбенев, коллежский советник Тимофей Тарбеев, майор Иван Бахметьев и многие другие российские дворяне.
Одних подследственных ожидали жестокие пытки и казнь, как иркутского вице-губернатора Алексея Жолобова или Егора Столетова, который, на свою беду, рассказывал, как сестра царицы мекленбургская герцогиня Екатерина Иоанновна сожительствовала с его приятелем князем Михаилом Белосельским. Но порой Анна умела быть великодушной. Крестьяне сосланного Петра Бестужева-Рюмина донесли, что его жена не стеснялась в «непристойных словах к чести её императорского величества». Государыня повелела отписать мужу, что отправляет к нему виновную, «милосердуя к ней, Авдотье», и пусть та впредь не болтает.
Нельзя сказать, что все подследственные дворяне или чиновники являлись политическими преступниками или страдальцами за убеждения. Протоколы Канцелярии конфискации показывают вполне рутинную деятельность: «штрафование» нерадивых воевод и чиновников, взыскания с недобросовестных или прогоревших казённых подрядчиков, разоблачение «похищений» государственных средств, взимание недоимок — и отнюдь не только с бедных крестьян. «Бывшего в канцелярии моей секретаря Егора Мишутина за имеющуюся на нём доимку за пятьсот за семьдесят рублёв двор ево с пожитками и с людьми продать», — распорядился обер-гофмейстер С. А. Салтыков.
Имения и дворы отбирались по тем же причинам, что и в предыдущие, и в последующие царствования: за невыполнение подрядных обязательств по отношению к казне, долги по векселям и т. п. Трудно считать жертвами бироновщины, например, московского «канонира» Петра Семёнова, продававшего гарнизонные пушки, или разбойничавшего на Муромской дороге помещика Ивана Чиркова. Дворяне были недовольны неудачной войной, тяжёлой службой, ответственностью за выплату их крепостными податей. Но эти сугубо российские проблемы появились не при Анне.
Итоги десятилетия
Герцог де Лириа в начале аннинского царствования отметил, что императрица «очень страшится пороков, в особенности содомии, её размышления и идеи очень возвышенны, и она ничем так не занята, как тем, чтобы следовать тем же правилам, что и её дядя Пётр I». О том же писал в мемуарах сын фельдмаршала Миниха: «Она была богомольна и при том несколько суеверна, однако духовенству никаких вольностей не позволяла, но по сей части держалась точных правил Петра Великого».
При Анне Иоанновне в целом проводилась та же политика, что и при её великом дяде, хотя и с учётом интересов «шляхетства». Был отменён петровский закон о единонаследии, по которому имение доставалось по наследству только одному из сыновей, а остальные должны были жить службой, открыт Сухопутный шляхетский кадетский корпус для подготовки из дворянских недорослей офицеров и «статских» служащих. В 1736 году служба дворян была впервые ограничена двадцатью пятью годами, а в 1740-м им был разрешён переход с военной службы на гражданскую. Помещичьим крестьянам было запрещено брать на откуп торговлю казёнными товарами и государственные подряды. С другой стороны, все поползновения дворянского «общенародия» на участие во власти, вроде содержавшихся в проектах 1730 года предложений о выборности должностных лиц в центральных учреждениях и губерниях, были отвергнуты.
В стране создавались новые предприятия, в 1730-х годах по выплавке чугуна Россия обогнала Англию. По-прежнему собиралась подушная подать и проводились рекрутские наборы. Военные опять приступили к сбору недоимок: «В случае непривоза денег в срок полковники вместе с воеводами посылают в не заплатившие деревни экзекуцию». Однако вскоре практика использования воинских команд для сбора недоимок была отменена: недоимки продолжали расти, а вместе с ними росли поборы, взятки и злоупотребления со стороны сборщиков. «Слёзные и кровавые подати» заставляли крестьян бежать за рубежи государства или оказывать сопротивление властям и составлять разбойничьи «партии».
И всё же тревожная для правящей верхушки «эпоха дворцовых переворотов» принесла некоторое облегчение «подлым» подданным. Как показали антропометрические исследования Б. Н. Миронова, если за царствование Петра I средний рост взятых в армию парней уменьшился с 165,4 до 163,1 сантиметра, то к 1740 году увеличился до 164,7 сантиметра, что, по мнению исследователя, говорит о повышении уровня жизни.
