Можно только удивляться размаху замыслов Петра: «повернуть» на Волгу проходивший через Иран и Турцию караванный путь шёлковой торговли; установить протекторат над Грузией, Арменией и всей Средней Азией, связав тамошних владетелей «союзными» договорами и учреждением при них «гвардии» из «российских людей». Правда, доплыть в Индию через цепи центральноазиатских горных хребтов было невозможно, но тогда об этом ещё никто в Европе не знал... Однако царь думал и о другом варианте. Старым морским путём вокруг Африки в 1723 году отправилась секретная экспедиция адмирала Вильстера — её целями являлись захват Мадагаскара (чтобы превратить его в перевалочный пункт в Индийском океане) и установление отношений с империей Великих Моголов в Индии. Правда, сделанные на скорую руку корабли оказались непригодны к длительному плаванию и вернулись, не достигнув цели.
В декабре 1722 года экспедиция полковника Шипова заняла Решт, столицу иранской провинции Гилян, а летом 1723-го русский десант после четырёхдневной бомбардировки заставил капитулировать Баку. Успехи русских войск и вторжение турок в Закавказье вынудили персидское правительство в сентябре 1723 года заключить Петербургский договор, по которому к России отошли Дербент, провинции Ширван, Гилян, Ма-зендеран и Астрабад. В следующем году был подписан
Константинопольский: Турция признавала все завоевания России в Прикаспии, а Россия — завоевания Турции в Западном Закавказье. Пётр уже готовился к освоению новых «провинций» — требовал доставить образцы бакинской нефти, овечьей шерсти из Дагестана, персидского сахара и пряностей. Но страна ещё не располагала экономическими возможностями для освоения заморских территорий, казаки и солдаты не могли заменить дельцов, моряков, торговцев, судовладельцев, которых не хватало и в самой России.
Первоначальный успех вторжения в Иран развить было невозможно; предстояло думать не столько о путях в Индию, сколько о сохранении контроля над узкой полосой западного и южного берега Каспия.
Имперское величие порождало имперские проблемы. По мере побед российского оружия сохранение национальной безопасности неизбежно уступало место иным задачам. Вопреки обещаниям, царь не отдал Эстляндию и Лифляндию союзнику Августу II, а сделал их российскими губерниями. В то же время Пётр отнюдь не стремился к территориальным приобретениям любой ценой. Союзнические обязательства он соблюдал, «ибо гонор пароля драже всего есть». Ещё в 1717 году царь с согласия сейма добился признания России гарантом политического устройства Речи Посполитой, то есть легального права вмешиваться во внутренние дела соседнего государства. Когда в 1721 году саксонский курфюрст и польский король Август И, желая превратить свою номинальную власть в наследственную и самодержавную, выдвинул инициативу раздела Польши, по которому собственно польские земли отошли бы к Саксонии, Пруссия должна была получить так называемую Польскую Пруссию и Вармию, а к России отошли бы Литва с Белоруссией, Пётр настоятельно посоветовал прусскому королю Фридриху Вильгельму не поддерживать эти планы, «ибо они противны Богу, совести и верности и надобно опасаться от них дурных последствий».
Претензии на господство России на Балтике, выход русских войск в Германию обеспокоили и её врагов, и друзей: в европейской «посудной лавке» появился «российский слон». Императорский титул Петра при его жизни признали лишь Венеция, Швеция и Пруссия. Царю срочно нужны были такие соседние «потентаты» (правители), которых можно было бы связать с интересами своей державы. Здесь Пётр использовал «брачную дипломатию»: сына Алексея он женил на брауншвейгской принцессе, племянницы Екатерина и Анна стали мекленбургской и курляндской герцогинями, а дочь Анну он готовился выдать за герцога Голштинии. Но помимо германских княжеств нужен был и настоящий стратегический союзник из числа крупных держав. Образование в 1724—1725 годах двух враждебных лагерей (Ганноверского союза Англии, Франции и Пруссии против Венского союза Австрии и Испании) заставляло обе стороны искать расположения России, способной изменить баланс сил в европейской политике. В последние месяцы жизни Пётр размышлял над проектом союзного договора с Францией, но вплоть до его смерти не было «никакой резолюции оному доныне не учинено».
Петровское «наследство»
Реформы стоили дорого. С началом Северной войны на горожан и крестьян в дополнение к прежним налогам и натуральным повинностям обрушились новые: деньги «запросные», «драгунские», «корабельные», на строительство Петербурга и т. д. Специалисты-«прибылыцики» придумывали, что бы ещё обложить налогом; в этом перечне оказались бани, дубовые гробы и серые глаза. Крестьяне обязаны были возить казённые грузы, работать на казённых заводах, возводить новую столицу (на строительство Петербурга отправлялось 40 тысяч человек в год), рыть каналы и ставить крепости. Первая перепись-«ревизия» (1718—1724) зафиксировала наличие 5,6 миллиона душ мужского пола, из которых четыре миллиона принадлежали дворцовому хозяйству, церковным и светским владельцам. Им отныне пришлось ежегодно платить подушную подать: 74 копейки с каждой крепостной души, по 1 рублю 14 копеек с государственных крестьян и 1 рублю 20 копеек с горожан. Новая налоговая система принесла в 1724 году доход в 8,5 миллиона рублей при девятимиллионном расходе, из которого 63 процента средств шло на армию. Ставка подушной подати и была определена путём деления военных расходов на число плательщиков.
Ежегодно, а то и дважды-трижды в год деревня провожала новобранцев на бессрочную военную службу. «Записывать рекрут с отцы, и с прозвища, и с леты, и в рожи, и в приметы, кто холост или женат; и жён их имена с отчеством, и что у них детей по именам же и скольких лет, также и отцы их живы ль или померли, и кто у них в том селе или деревне дядья, или братья, или племянники, или иные свойственники... За побеги те их отцы и дядья, братья или свойственники с жёнами и детьми посланы будут в ссылку в новозавоёванные города, а беглецы, кои будут сысканы, казнены будут смертью... А буде кто у себя беглых держать и укрывать будет или, ведая, у кого, про них
не извещать, а в том на тех людей будут изветчики за то, и тех людей поместья их и вотчины, в которых те беглые жили, будут взяты на великого государя и из них половина отдана будет изветчику. А буде приказчики и старосты, и целовальники, и крестьяне то чинили без ведома помещиков, и те казнены будут смертью», — грозил всем причастным к укрытию дезертиров один из указов Петра I.
Сам он своих солдат учил и берёг, но смотрел на них как на материал для создания задуманного им на благо государства. «Как ваша милость сие получишь, изволь не помедля ещё солдат сверх, кои отпущены, тысячи три или больше прислать в добавку, понеже при сей школе много учеников умирает, того для не добро голову чесать, когда зубы выломаны из гребня», — писал царь в 1703 году ведавшему рекрутским набором боярину Т. Н. Стрешневу. Беглых рекрутов Пётр приказывал вешать по жребию или ссылать на каторгу. «Как ваша милость сие получишь, — приказывал он Стрешневу, — изволь немедленно сих проклятых беглецов... сыскать, сыскав всех, бить кнутом и уши резать, да сверх того 5-го с жеребья ссылать на Таганрог...»
При Петре I в армию было взято около четырёхсот тысяч человек — каждый десятый мужик; из них 200 тысяч из них погибли в сражениях или умерли от болезней, были ранены, искалечены, дезертировали и пополнили ряды нищих и банды разбойников. Оставшимся дома подданным предстояло содержать защитников Отечества. Обыватели вовсе не радовались входящему в их городок полку; бравые драгуны и гренадеры не имели казарм и жили на постое в частных домах, чьи хозяева испытывали сомнительное удовольствие терпеть «гостей» несколько месяцев, обеспечивая их помещением и дровами.
К казённым повинностям добавлялся крепостной гнёт. В 1682—1710 годах дворянам было роздано 43 тысячи крестьянских дворов (примерно 175 тысяч человек). Петровская «ревизия» уравняла в бесправии владельческих крестьян и холопов; по закону имущество крепостных стало рассматриваться как собственность их владельца и могло быть конфисковано за его вину. В 1724 году были введены паспорта, без которых крестьяне и горожане не имели права покинуть место жительства. Результатом стало массовое бегство: в 1719—1727 годах в бегах числилось почти 200 тысяч душ.
