Русский царь личным примером учил соблюдать светские приличия — и рубить головы восставшим стрельцам, а в гневе был способен даже на убийство. Во время нервных припадков «лицо его было чрезвычайно бледно, искажено и уродливо; он делал различные странные гримасы и движения головою, ртом, руками, плечами, кистями рук и ступнями».

Колоссальное напряжение Пётр снимал, расслабляясь в своей «компании», куда входили русские и иностранцы, люди разного звания и положения: бояре и выходцы из рядовых служилых родов, военные, корабельные мастера, священники. В 1697 году царских приближённых насчитывалось уже свыше ста человек, среди которых были его ближайшие сподвижники А. Д. Меншиков, Ф. Я. Лефорт, Ф. А. Головин, Я. В. Брюс, Ф. М. Апраксин, Б. А. Голицын, Ф. Ю. Ромодановский, представители старой знати Т. Н. Стрешнев, И. А. Мусин-Пушкин, М. П. Гагарин, Ф. И. Троекуров, И. И. Бутурлин, Ю. Ф. Шаховской и незнатные «приятели». Из них составилась шуточная иерархия, получившая название «Всепьянейший, всешу-тейший и сумасброднейший собор», где сам Пётр занимал должность протодьякона под неприличным именем Пахом Пихай-хуй. Современники по-разному объясняли смысл существования этой странной «коллегии»: одни считали, что царь спаивал гостей, чтобы выведать у них нужные сведения; другие полагали, что собор служил поучительным примером для сановников с целью отвратить их от пьянства; третьи видели в соборе только необычную для московского двора форму развлечения, отдыха от воинских и государственных дел.

Сопровождавший заседания собора разгул, вроде придуманной самим Петром церемонии поставления в 1718 году нового «князь-папы», бросал вызов освящённой веками старине:

«Пред ним несли две фляги, наполненные вином пьянст-веннейшим... и два блюда — едино с огурцами, другое с капустою... Оный же поставляющий ещё вопрошал: “Како содержиши закон Бахусов и во оном подвизаешися?” Поставляемый отвещевал: “Ей, орла подражательный и всепьянейший отче! Востав поутру, ещё тме сущей и свету едва яв-ляющуся, а иногда и о полунощи, слив две или три чарки, изливаю и, продолжающуся времяни, не [в]туне оное, но сим же образом препровождаю; егда же придёт время обеда, пью по чашке немалой, такожде переменяющимся брашном всякой непуст препровождаю, но каждой ряд разными питья-ми — паче же вином, яко лутчим и любезнейшим Бахусо-вым, — чрево своё, яко бочку, добре наполняю, так что иногда и ядем, мимо рта моего носимым от дражания моея десницы и предстоящей во очесах моих мгле. И тако всегда творю и учити мне врученных обещаюс, инако же мудрству-ющия отвергаю и яко чужды творю, и ебиматствую всех пья-ноборцев, но яко же иерех творити обещаюс до окончания моея жизни с помощию отца нашего Бахуса; в нём же живём, а иногда и с места не движимся, и есть ли мы или нет — не ведаем; еже желаю тебе, отцу моему, и всему нашему собору получити. Аминь”»¹⁰.

Прочие подробности таких празднеств, полагал дипломат и мемуарист Б. И. Куракин, можно описать лишь «в терминах таких, о которых запотребно находим не распространять, но кратко скажем — к пьянству, и к блуду, и к всяким дебошам». Такая «демократизация» повседневного обихода едва ли могла облагородить и без того не слишком изысканные нравы. Если отец Петра царь Алексей Михайлович лишь в редких случаях позволял себе подшутить над своими боярами (в 1674 году «жаловал духовника, бояр и дьяков думных, напоил их всех пьяными»), то сам он уже превратил свои развлечения в демонстративные. Неуёмный государь систематически понуждал двор, военачальников и статских чиновников к публичному и порой подневольному веселью. Важные события отмечались «ударными вахтами» вроде восьмидневного беспрерывного маскарада в честь заключённого в Ништадте мира со шведами. Тогда гостеприимный государь становился страшен для своих гостей, которых приказывал поголовно (включая дам, архиереев и дипломатов) поить до бесчувствия. Уклониться было невозможно — датский посол и бывалый морской волк командор Юст Юль не смог избежать угощения, даже забравшись на корабельную мачту: «[Пётр] полез за мною сам на фокванты, держа в зубах тот стакан (от которого я только что спасся), уселся рядом со мною, и там, где я рассчитывал найти полную безопасность, мне пришлось выпить не только стакан, принесённый [самим царём], но ещё и четыре других стакана».

Трудно сказать, как пошло бы развитие страны, не начнись тяжелейшая Северная война с одной из великих держав Европы, обладавшей 180-тысячной армией и мощным флотом. Но к этой войне Пётр сознательно и последовательно стремился — во-первых, потому что прорыв в Европу был невозможен, пока Швеция господствовала в водах и на берегах Балтики; во-вторых, царь был молод, нетерпелив, жаждал побед и славы. В это время окончательно сложились его политические взгляды. В ходе «троевременной школы», как называл царь

Северную войну, он создавал задуманное им регулярное государство. Модернизация Московского царства шла стремительно, но Россия не стала похожей на Голландию.

В 1708—1718 годах были намечены контуры нового государственного аппарата. Высшим органом управления стал основанный в 1711 году Сенат, которому подчинялись образованные в 1719—1721 годах коллегии. К этой реформе царь готовился заблаговременно. Начиная с 1712 года чиновники и дипломаты получали указания собирать и изучать «права других государств»: законодательство Австрии, Дании и даже Швеции. Для работы в коллегиях пришлось привлекать иностранцев — чехов, англичан, мекленбургских, саксонских, эстляндских, лифляндских «немчин» и пленных шведов.

Пётр верил, что «лучшее устроение через советы бывает», и потому требовал коллегиального обсуждения и решения дел. Новая система управления имела ряд преимуществ по сравнению с приказной: чёткое разделение сфер компетенции, действие на всей территории страны, единообразие устройства. Впервые закон устанавливал продолжительность рабочего дня чиновников, круг их обязанностей, размер жалованья и даже отпуска; вводились обязательная присяга и единые правила делопроизводства. Всё это определялось подробными уставами и регламентами, многие из которых сочинил сам царь.

Россия была разделена на губернии (1708), которые, в свою очередь, делились (1719—1720) на провинции, ставшие основными административно-территориальными единицами. Провинции состояли из округов-«дистриктов» во главе с земскими комиссарами, избираемыми местным дворянством. При провинциальном воеводе появились ответственный за сбор налогов камерир, ландбухгалтер, рентмейстер (казначей), ланд-рихтер (судья), конторы рекрутских и розыскных дел и другие учреждения и должности, подчинённые соответствующим коллегиям; так Пётр пытался создать местные ведомства центральных учреждений. Впервые в истории страны он попробовал отделить суд от администрации — создал систему местных судов, подчинявшихся Юстиц-коллегии и высшей инстанции — Сенату. Для такой работы требовались квалифицированные кадры, которых в России катастрофически не хватало; вакансии заполнялись в основном отставными военными.

Вводя шведскую модель центрального управления, Пётр сознательно отказался от шведского же устройства местного самоуправления — приходов-кирхшпилей, управляемых кирхшпильфогтом вместе с пастором и крестьянскими представителями: «...ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому жив уездех ис крестьянства умных людей нет».

Вице-президент Коммерц-коллегии Генрих Фик (это он собирал в Швеции сведения для коллежской реформы) представил Петру проект регламента Главного магистрата, предполагавший введение в России настоящего городского самоуправления — магистратов с координацией их деятельности Главным магистратом. Но Пётр и здесь пошёл своим путём: в городах появились (1721 — 1724) магистраты с избираемыми советниками-«ратманами» и бургомистрами; однако вследствие слабости российского купечества они не были реальными органами управления, подобными западноевропейским, а выполняли главным образом полицейские обязанности: выявляли пришлых людей без «покормёжных писем», выдавали паспорта, организовывали полицейские наряды во главе с десятскими и сотскими, искореняли «праздных и гулящих», «понуждая» их «к каким возможно художествам и ремёслам или работам».