Царь мог «подловить» небрежно нёсшего караульную службу часового, внезапно появившись из-за угла, а то и лично пресечь нарушение порядка. Так, по рассказу барона Корфа, он поймал двух загулявших матросов, пытавшихся скрыться от высочайших глаз в питейном заведении: «Соскочить немедленно из саней; вбежать самому в кабак, вытолкать оттуда собственноручно провинившихся; по возвращении во дворец послать за кн. Меньшиковым и военным генерал-губернатором — всё это было для государя делом минутной решимости».
Образцом идеально устроенного общества для Николая I являлась армия: «Здесь порядок, строгая безусловная законность (Воинский устав. — И. К.), никакого всезнайства и противоречия, всё вытекает одно из другого. Я смотрю на всю человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит». В его царствование половина министров, членов Государственного совета и 41 из 53 губернаторов были генералами; даже обер-прокурором Синода был назначен гусарский полковник. Целые отрасли управления (горное и лесное ведомства, пути сообщения) получили военное устройство. В каждом губернском городе был расположен батальон Корпуса внутренней стражи для охраны тюрем, арестантов и водворения «тишины и спокойствия».
Военная дисциплина и мундир в глазах государя не просто являлись воплощением порядка, а были исполнены высокого смысла. На вопрос актёров, можно ли на сцене надевать настоящую военную форму, он отвечал: «Если ты играешь честного офицера, то, конечно, можно; представляя же человека порочного, ты порочишь и мундир, и тогда этого нельзя». Сам же он настолько ощущал себя «на службе», что признавался, что в штатском платье чувствовал себя неловко, а «с военным мундиром до того сроднился, что расставаться с ним ему так же неприятно, как если бы с него сняли кожу».
Но если бы дело было только в мундире и дисциплине! По признанию профессионального офицера и будущего военного министра Александра II Д. А. Милютина, «в большей части государственных мер, принимавшихся в царствование Николая, преобладала полицейская точка зрения, то есть забота о сохранении порядка и дисциплины. Отсюда проистекали и подавление личности, и крайнее стеснение свободы во всех проявлениях жизни, в науке, искусстве, слове, печати. Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке и дисциплине: гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантическим соблюдением бесчисленных, мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух». Служивые вспоминали:
«Шагистику всю и фрунтовистику, как есть, поглотил целиком! Бывало, церемониальным маршем перед начальством проходишь, так все до одной жилки в теле почтение ему выражают, а о правильности темпа в шаге, о плавности поворота глаз направо, налево, о бодрости вида и говорить нечего! Идёшь это перед ротой, точно одно туловище с ногами вперёд идёт, а глаза-то так от генерала и не отрываются! Сам-то всё вперёд идёшь, а лицом-то всё на него глядишь. Со стороны посмотреть, истинно, думаю, должно было казаться, что голова на затылке. А нынче что? Ну кто нынче ухитрится ногу с носком в прямую линию горизонтально так вытянуть, что носок так тебе и выражает, что вот, мол, до последней капли крови готов за царя и Отечество живот положить!»66
Нельзя сказать, что для совершенствования вооружённых сил ничего не было сделано. Николай распорядился реформировать систему военных поселений: освободил домохозяев от строевой службы и распорядился, чтобы каждый из них содержал не двух, а одного солдата. «Учреждение о военном министерстве» 1836 года унифицировало армейские структуры — корпуса и дивизии. Государь помнил и о солдатах. Срок службы нижних чинов был сокращён с двадцати пяти до двадцати лет, а довольствие выросло: в 1849 году нормы выдачи мяса составляли 84 фунта в год (почти 100 граммов в день) на каждого солдата и 42 фунта на нестроевого. Вдвое увеличилось число госпиталей, а для похорон каждого скончавшегося рядового бесплатно давались гроб, венчик, разрешительная молитва и 2,5 аршина холста.
Страсть к армии у Николая сохранялась в течение всей жизни. Но в сфере технического прогресса Россия стала утрачивать завоёванные в XVIII веке позиции. Именно в эту эпоху произошло резкое отставание русской военной техники от западноевропейской. Войну 1812—1815 годов Россия и Франция вели одинаковым оружием, однако уже к середине века Англия и Франция обладали качественно новым паровым флотом и нарезным оружием; в России же при колоссальных расходах на армию, составлявших в мирное время 40—50 процентов бюджета, на создание новых видов оружия тратилось только три процента этой суммы.
Расширяя систему образования, государь всё же видел его именно служебной обязанностью подданного, определявшей его место в государственной машине. Учащимся всех учебных заведений также полагались мундиры. Рескрипт министру народного просвещения от 19 августа 1827 года требовал, «чтобы повсюду предметы учения и самые способы преподавания были по возможности соображаемы с будущим предназначением обучающихся, чтобы каждый вместе с здравыми, для всех общими понятиями о вере, законах и нравственности приобретал познания, наиболее для него нужные, могущие служить к улучшению его участи и, не быв ниже своего состояния, также не стремился через меру возвыситься над тем, в коем по обыкновенному течению было ему суждено оставаться».
Теми же мерами Николай I старался поднять значение Церкви. В полтора раза увеличилось жалованье приходского духовенства. Царь повелел, «чтобы во священники посвящались как из людей испытанных и доброй нравственности, так и с достаточными познаниями» (негодных и «ненадёжного поведения» лиц духовного звания брали в солдаты), и обязал преподавать в семинариях не только богословские науки, но также медицину и агрономию.
Но любое инакомыслие в религиозных вопросах он приравнивал к «крамоле» политической. Для борьбы со старообрядчеством в губерниях создавались «секретные совещательные комитеты». С 1827 года уход в раскол признавался уголовным преступлением. Старообрядцам запрещено было вести метрические книги, их браки не признавались, а дети считались незаконнорождёнными. По указу 1835 года старообрядцев разделили на три категории: самых вредных (не признававших церковных браков и молитв за царя); вредных (не имевших священства и церковной иерархии «беспоповцев») и менее вредных («поповцев»). По указу 1853 года об упразднении «противозаконных раскольнических сборищ» были опечатаны алтари Рогожского кладбища, а Выговское и Лексинское общежительства закрыты и разорены. У старообрядцев отбирали молельные дома и часовни, иконы и книги. Законы 1846—1847 годов запрещали староверам поступать в гимназии и университеты, приобретать недвижимость и землю, состоять в купеческих гильдиях, избираться на общественные должности. Неудивительно, что старообрядцы искренне считали Николая I воплощением Сатаны и во время богослужения в киевском Софийском соборе публично об этом объявили, за что тут же были арестованы. Репрессии эти умерялись лишь их неэффективностью: священники и чиновники докладывали об «искоренении» раскола и возвращении заблудших «в лоно православия», а старообрядцы откупались взятками. С иными неугодными конфессиями обходились ещё проще; так, решением Полоцкого собора 1839 года ликвидировалась униатская Церковь — путём принудительного перехода её приверженцев в православие.
Порядок должен быть не только на службе, но и в быту: запрещалось курить на улицах, высочайше предписывались фасоны маскарадных костюмов. Николай оставлял за собой право на решение любого дела и тратил время на то, чтобы вникать в мелочи повседневности, вплоть до покроя платьев придворных дам. Приказом 1837 года государь требовал, чтобы у офицеров «не было никакой прихотливости в причёске волос, чтобы вообще волосы были стрижены единообразно и непременно так, чтобы спереди на лбу и на висках были не длиннее вершка, а округ ушей и на затылке гладко выстрижены, не закрывая ни ушей, ни воротника, и приглажены справа налево». Была разработана инструкция чинам полиции с регламентацией степеней опьянения загулявших подданных: «...бесчувственный, растерзанный и дикий, буйно пьяный, просто пьяный, весёлый, почти трезвый, жаждущий опохмелиться...»
