В Петербурге я нашёл всех за назначение главнокомандующим старика Кутузова; это было единодушное желание. Так как я знаю Кутузова, то я противился сначала его назначению, но когда Ростопчин в своём письме от 5 августа известил меня, что и в Москве все за Кутузова, не считая Барклая и Багратиона годными для главного начальства, и когда, как нарочно, Барклай делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не оставалось ничего иного, как уступить общему желанию. <...>

После того, что я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, что не внушаю войскам никакого доверия, и поставленными мне в вину поражениями делаю их более прискорбными, чем те, которые зачли бы за генералами, — судите, дорогой друг, как мне должно быть мучительно услышать, что моя честь подвергается нападкам. Ведь я поступил, как того желали, покидая армию, тогда как сам только и хотел, что быть с армией. <...>

Что касается меня... то я могу единственно ручаться за то, что моё сердце, все мои намерения и моё рвение будут клониться к тому, что, по моему убеждению, может служить на благо и на пользу Отечеству. Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они — дар природы. Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников, когда терплю недостаток в деятелях по всем частям, призван вести такую громадную машину в такое ужасное время и против врага адски вероломного, но и высокоталантливого, которого поддерживают соединённые силы всей Европы и множество даровитых людей, появившихся за 20 лет войны и революции. Вспомните, как часто в наших с Вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потерять обе столицы, и что единственным средством против бедствий этого ужасного времени мы признали твёрдость. Я далёк от того, чтобы упасть духом под гнётом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо я решил упорствовать в борьбе и к этой цели направлены все мои заботы»⁶⁰.

Государю приходилось заниматься негероическими делами: изыскивать резервы, распоряжаться о закупке лошадей для армии, вести нелёгкие переговоры с британским союзником. Английское правительство не верило в то, что Россия выдержит удар «Великой армии», и не спешило оказывать помощь — в октябре 1812 года в Петербург прибыло лишь 50 тысяч старых ружей. Только в 1813 году страна стала получать английские оружие и субсидии на содержание заграничной армии. Из захваченного Смоленска Наполеон отправил к императору пленного генерала П. А. Тучкова с предложением мира, ещё раз сделал подобное предложение, находясь в Москве; но они были отвергнуты, хотя Александра толкали к миру и вдовствующая императрица, и брат Константин, и многие представители высшей бюрократии.

Он был одним из первых европейских монархов, кто понял значение пропаганды как важнейшего элемента политики. В 1812 году российская пресса помимо либеральной фразеологии стала активно использовать освободительную риторику. В 1813 году её остриё оказалось направленным на Германию, а в 1814-м — на Францию. Тогдашний патриотический подъём у немцев во многом был результатом русской публицистики. В 1814 году Александр I сформулировал принцип: союзники ведут борьбу не против Франции, а против Наполеона. В «войне перьев» перевес оказался на стороне Александра I.

В первый день 1813 года русская армия, очистившая территорию страны от неприятеля, перешла границу. Теперь Александр видел свою миссию в освобождении западноевропейских народов и низвержении Наполеона с престола. Он проявил энергию и талант дипломата, создавая новую коалицию против старого врага; в 1813 году она выставила против

Наполеона почти миллионную армию. Царь улаживал трения, разрабатывал стратегию союзников и предлагал верные тактические решения; так, несмотря на возражения австрийцев, он настоял на сражении под Лейпцигом в октябре 1813 года, а затем призвал двигаться на Париж. Случались и обескураживавшие союзников поражения, но Александр оставался твёрд. «Я не заключу мира, пока Наполеон остаётся на престоле», — говорил он в феврале 1814-го, и уже в марте союзные войска взяли французскую столицу. Российский император стал вершителем судеб Европы.

«Пожар Москвы осветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил моё сердце теплотою веры, какой я до сих пор не ощущал, — говорил он позднее. — Тогда я познал Бога. Во мне созрела твёрдая решимость посвятить себя и своё царствование Его имени и славе». Император каждый день стал читать Библию «и находить в ней утешение». 29 марта (10 апреля) 1814 года он во главе своих войск молился на пасхальной службе на парижской площади, где был казнён король Людовик XVI. Он отклонил поднесённый ему Государственным советом, Сенатом и Синодом титул «Благословенный», поскольку считал, что его принятие дало бы его подданным «пример, не соответствующий тем чувствам умеренности и духу смирения, которые он стремится им внушить».

С одной стороны, Отечественная война пробудила чувство общности, единения множества людей разных состояний перед лицом нашествия. Общенациональный подъём имел огромное значение для духовной жизни русского общества. С другой стороны, итогом войны были Венский конгресс и реставрация феодальных порядков в Европе, да и в России победа над Наполеоном способствовала укреплению режима. Победители Наполеона заключили в Париже 26 сентября Священный союз ради защиты незыблемости послевоенных границ в Европе и борьбы против революционных выступлений:

«Во имя Пресвятой и Нераздельной Троицы! Их Величества, император Австрийский, король Прусский и император Всероссийский, вследствие великих происшествий, ознаменовавших в Европе течение последних трёх лет... восчувствовав внутреннее убеждение в том, сколь необходимо предлежащих держав образ взаимных отношений подчинить высшим истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя, объявляют торжественно, что предмет настоящаго акта есть открыть перед лицом вселенныя их непоколебимую решимость как в управлении вверенными им государствами, так и в политических отношениях ко всем другим правительствам руководиться не иными какими-либо правилами как заповедями сея святыя веры, заповедями любви, правды и мира... На сём основании Их Величества согласились в следующих статьях:

I. Соответственно словам Священных Писаний, повелевающим всем людям быть братьями, три договаривающиеся монарха пребудут соединены узами действительнаго и нераз-рывнаго братства и, почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим они, как отцы семейств, будут управлять ими в том же духе братства, которыми они одушевлены для охранения веры, мира и правды.

II. По сему единое преобладающее правило да будет как между помянутыми властями, так и подданными их приносить друг другу услуги, оказывать взаимное доброжелательство и любовь, почитать всех себя как бы членами единаго народа христианскаго, поелику три союзные государя почитают себя яко поставленными от Провидения для укрепления тремя единаго семейства отраслями, а именно Австрией, Пруссией и Россией...»

Для Александра этот акт означал не только окончательную победу над врагом, но и начало новой эры, создание, говоря современным языком, «общеевропейского дома», правители и народы которого объединены отныне общеевропейскими христианскими ценностями и должны помогать друг другу в борьбе против любых революционных потрясений.

С этого времени сохранение Священного союза и созданной с его помощью европейской «системы» стало главной целью внешней политики Александра I. По его инициативе собирались конгрессы союза. В ответ на революционные движения в Италии, Испании и Португалии на конгрессе 1821 года была принята предложенная им декларация о праве вооружённого вмешательства в дела любой страны, которой угрожает революция. Через два года с санкции Священного союза войска королевской Франции подавили революцию в Испании.