Второй, третий, четвертый поочередно грохнули взрывы в черте города.

Устин вышел на улицу и встретился с Паршиным.

— Поднять роту и держать в боевой готовности, — сказал тот вполголоса и скрылся в темноте.

За городом слышалась стрельба. «Должно быть, началось», — решил Устин и, возвратившись в роту, скомандовал:

— В ружье!

Вера не то чтобы сожалела о том, что рассказала Зимину о себе, но ощущала какую-то неловкость.

И в то же время она почувствовала волнение — как бы приблизила и оживила образы прошлого. И уже невольно она еще раз вспомнила все подробности расставания с мужем.

Конечно, встреча с ним маловероятна. Но, даже допустив ее, Вера никак не могла представить себе, как бы это произошло, что стали бы они говорить, о чем и как. Эти два года казались ей гораздо интереснее, значительнее и полнее, чем вся ее жизнь до революции. Тогда год был похож на один длинный однообразный день. А теперь каждый день оставляет яркую, неповторимую страницу в памяти. Все изменилось. Изменился порядок вещей, человеческие отношения. Пришли новые понятия, Новые слова.

Ночью она стояла перед черным окном палаты и думала о нем. Вот он задумчивый и молчаливый. «Останься, Владимир, — просила она. — Подумай. Ведь не все идут». Он посадил ее рядом с собой, и у нее вспыхнула какая-то надежда. Потом он взял ее за руки и, гладя их, сказал: «Пойми меня, дорогая. Я русский офицер. Мой долг защищать родину». — «От кого?» —■ «От большевиков». — «Но ведь за ними идет народ. Значит, ты идешь защищать родину от народа?»

Вера продолжала мысленно разговаривать с ним, но опять так, как стала бы разговаривать сейчас. И, беседуя таким образом, она чувствовала себя несравненно сильнее и выше, чем он.

.. .От орудийного выстрела задребезжали стекла, и на пол посыпалась штукатурка. Она отпрянула от окна, подбежала к выключателю и погасила свет. В палате стало темно.

— Сестрица, — позвал Блинов. Он приподнялся.— Стреляют? Белые идут, а?

Она подошла к Блинову.

— Не вставайте, что вы делаете? Положите голову на подушку.

Он подчинился и заговорщически прошептал:

— Поспрошайте доктора, может у него есть какой штык али тесак... Ну, в случае чего...

— Что вы, Блинов, выдумываете? У нас в госпитале никакого оружия нет.

— А ножи, какими вы на операциях режете? — не унимался Блинов.

— Какой вы право беспокойный вояка. — Она не выдержала и засмеялась.

— Сестрица, вы присядьте, — поманил он глазами, указывая на Койку.

Она села.

— Вчера у меня были товарищи. Тот, что повыше и поздоровей, — Хрущев Устин, с одного села мы с ним, а какой помене, тот командир Паршин. В одном бою мы с ним были. Так они все одно придут сюда и пулемет притащат, вот тогда поглядите.

— А зачем же это?

— Драться! — воскликнул Зиновей. — Э-э, вы, видно, не знаете, сестрица, белых, какая это сволота..« Ох, простите на слове. Уж дюже они допекают нас.

— У вас семья есть?

— А как же? — оживился Зиновей. — Семья у меня большая: отец, жена, детишки, да все малые, несмышленые. Как они там управляются? Э, да ничего. Да вот, как войну закончим, вернемся на село... — Зиновей плавным, но довольно сильным движением поднялся на спинку койки и пытался размахнуть руками.

— Ну-ну, — предупредила Вера, — сию же минуту ложитесь и не разговаривайте. Сейчас ночь, спите.

— Пущай говорит, сестрица, — раздался голос с соседней койки, — нешто сейчас уснешь? Ишь, грохают.

— Говори, говори, браток, какая там теперь ночь, — сказал другой.

Вера тихонько вышла.

Раненые заговорили вполголоса, шепотом. Один из них зажег под одеялом цыгарку, и пошла она гулять от койки к койке.

— Браток, а браток! — звал другой. — Не бросай, оставь-ка покурить,

— Приятель, мне хоть разок затянуться.

А за городом шел бой. Все слышней и слышней докатывался орудийный гром, все резче доносилась пулеметная и ружейная трескотня.

IX

Наступил третий день упорной обороны Воронежа. Бел>ые, оттеснив защитников, вышли к северо-западной части города и заняли исходные позиции для новых атак: у Сельскохозяйственного института, ботанического сада и завода Рихард-Поле.

Ясное утро. Подчеркнутая тишина перед началом нового боя. На проспекте Революции, на Плехановской улице — ни души. Город словно вымер.

Перегруппировавшись, казаки повели наступление на участок Сельскохозяйственного института, обороняемого отрядом особого назначения и частями 609-го полка, а в направлении Задонского шоссе, при поддержке артиллерии бронепоезда, со стороны железнодорожного моста, обрушились на части 608-го полка. Не выдержав сильного удара, защитники оставили противнику клиновую батарею и отступили к городу.

Белые приготовились к штурму города.

.. .С тех пор, как генерал Мамонтов остановился со своим штабом в селе Московке и нетерпеливо ожидал сообщения о взятии Воронежа, прошло два дня и две ночи. Теперь он все чаще и чаще обращался к часам. По донесениями генерала Постовского, падения Воронежа надо было ожидать с минуты на минуту, Мамонтова не покидало нервное возбуждение. Время шло томительно, тягостно, а утешительных вестей не поступало. Утром третьего "дня он отказался от завтрака. Выпив залпом стакан вина, приказал вызвать к телефону генерала Постовского. Мамонтов брюзжал и матерился. Красное лицо покрылось испариной. Расставив ноги и заложив назад рукщ он двигал губами, словно что-то разжевывал. Когда ему сказали, что генерал Постовский у телефона, он почти вырвал из рук адъютанта телефонную трубку.

Сдерживая себя от гнева, он вскидывал голову и резко повторял:

— Знаю. Знаю. Это мне известно из вашего донесения еще два дня тому назад. Ерунда! — крикнул он, побагровев.— Ваши дивизии сформированы из лучших казачьих полков и обеспечены материальной частью больше чем в достаточной степени, а вы в^кото-рый ра’з доносите мне о сопротивлении какого-то сброда, набранного совдепами из тыловых и небоеспособных частей и отрядов. Где ваши обещания? Что вам еще надо, черт побери!.. Так.... Хорошо... Приказываю к исходу дня донести мне о полном очищении города от красных.

Он бросил трубку и, ссутулив плечи, быстро пошел к себе.

Его ждал адъютант.

— Разрешите, ваше превосходительство..«

— Что? .. Слушаю, — буркнул генерал.

— По полученным разведывательным данным, к Воронежу направляются регулярные части Красной Армии под командованием Фабрициуса.

— Латыша, — пренебрежительно отмахнулся генерал. — Дальше?

— В направлении Воронежа движется конный корпус Буденного.

— Ка-ак? — Мамонтов насторожился.

Генерал бросил на адъютанта такой свирепый взгляд и окатил такой похабщиной, что тот искренне пожалел, что поторопился с ответом. Мамонтов грузно опустил на стол руку.

— Запишите, — приказал он адъютанту. — «Тая как в нашу задачу входит дезорганизация связи и уничтожение тылов красных войск... каковая задача в значительной мере достигнута, приказываю вести глубокую разведку и доносить о движении красных частей.

При приближении конницы Будённого, — процедил он сквозь зубы, — отходить и в бой с ней не Ввязываться».

Мамонтов прекрасно помнил конницу Буденного, которая разгромила его под Царицыном. При упоминании о красном комкоре он морщился, как от зубной боли.

Генерал Постовский выходил из себя. Он сыпал приказы один гневнее другого, перегруппировывал и вводил в бой все новые и новые части.

Силы защитников Воронежа слабели.

Штаб укрепленного района бросил на помощь 608-му полку последние резервы гарнизона — комендантскую команду и батальон губчека. Бойцы цепочкой, один за другим, перебегая улицы и прижимаясь к домам, спешили занять рубеж до начала штурма.