— Да нет. — Экети залпом выхлебал коку. — Я сбежал от Ашока.

— Ашок? Это кто?

— Куджелль! — Островитянин закусил губу. — Один плохой человек, мы с ним не поладили.

— Ага. Твой хозяин? Тебе осточертела работа, и ты слинял из его деревни?

— Да-да. — Экети усердно закивал головой и принялся за мороженое.

— Как же тебя занесло в Ченнай, брат? Отсюда неблизкий путь до Джаркханда.

— А меня привез Ашок для какой-то работы. Не знаю зачем, — ответил онге и удовлетворенно срыгнул.

— Ну, если ты в бегах, стало быть, и ночевать негде? — предположил Майк. — Угадал?

— Да. Здесь у меня нет никакого дома.

— Не вопрос. Это я тоже улажу. Идем, отведу тебя в мою берлогу.

Ярко-зеленый автобус доставил их в Ти-Нагар, где нигериец снимал достаточно скромный домик на две комнаты. Майк указал своему гостю на огромный диван в гостиной:

— Спать будешь тут. Передохни, а я пока смотаюсь купить продуктов на ужин.

С этими словами он снял очки, и Экети в первый раз увидел глаза нигерийца — холодные, лишенные чувства. Правда, утешала его улыбка, полная теплоты и дружелюбия. К тому же Майк оказался отменным поваром. За ужином Экети то и дело облизывал пальцы, наслаждаясь чечевичной похлебкой и пряными свиными колбасками.

Ночью, разлегшись на мягком диване, в полной безопасности, сытый онге возблагодарил Пулугу за доброту чужака — ну, и за вкус настоящей свинины.

Майклу Бусари нравилось говорить. Даже если он обращался к Экети, тот понимал: от него не ждут ответа. Из этих длинных монологов островитянин узнал, что Майк живет в Индии вот уже семь лет, что он предприниматель, занимается «всем понемногу», а в Ченнай наведался, чтобы завершить одну сделку с ювелирным торговцем по имени Дж. Д. Мунусами.

— И тут мне бы пригодилась твоя помощь, братишка, — сказал он, похлопав Экети по колену.

— Какая помощь?

— Я убедил господина Мунусами серьезно вложиться в нефтяную промышленность Нигерии. Эта сделка принесет ему баснословную прибыль. Но и я, как посредник, вправе рассчитывать на комиссионные. Мунусами должен был перевести на мой банковский счет сто тысяч долларов, однако в последнюю минуту решил заплатить наличными. Ты не мог бы от моего имени забрать их из его дома? Вот такая пустяковая услуга. Сделаешь, брат?

— Ради тебя я отдам свою жизнь, — ответил Экети, обнимая Майка.

— Отлично. Значит, вы встречаетесь в девять вечера двадцать шестого октября, через два дня. А пока ешь, пей, отдыхай.

Онге так и сделал — остаток дня валялся на диване, смотрел телевизор и уплетал свиные колбаски, а вечером попросил нигерийца показать ему пляж. Майк согласился.

Дорога лежала вдоль бурлящей Маунт-роуд с ее ослепительным блеском небоскребов и залитыми ярким неоном торговыми центрами. Потом за окнами потянулись узкие переулки Трипликана, старые дома и древние храмы, и в ноздри островитянину мощно ударил, дурманящий соленый запах. Экети вытянул шею, чтобы не пропустить моря. Он уже не замечал ни внушительных статуй, ни грандиозных мемориалов, проплывающих перед глазами…

И разумеется, первым выскочил из автобуса, едва тот остановился у Марина-Бич. Несмотря на поздний час, на пляже было довольно людно. Отдыхающие ужинали здесь целыми семьями. Ребятишки катались верхом, визжа от восторга, пока их мамы приценивались к безделушкам на освещенных фонариками торговых лотках. Подвижный луч маяка осыпал поверхность воды танцующими блестками. Где-то в ночи мерцали огни далекого корабля. Ленные волны сонно накатывали на берег. Просоленный воздух благоухал океаном и рыбой; туземцу хватило единственного глотка, чтобы воскресить в памяти целый остров. Экети помахал еще не успевшему подойти товарищу и прямо в одежде побрел через волны.

— Джиба! Джиба! Вернись! — кричал ему нигериец, но тот, к кому он обращался, был уже далеко и уплывал все дальше.

Двадцать минут спустя, когда онге вышел на берег, кожа его сверкала мириадами капель, одежда была зеленой от водорослей, а сквозь отверстие в кепке струился желтый песок.

— Зачем так пугать-то? — проворчал Майк.

— Вот, решил искупаться, — широко улыбнулся онге.

— А что ты там прячешь?

Экети вытащил из-за спины правую руку.

— Ужин! — объявил он, сжимая большую трепещущую рыбу.

Майк сходил за двумя банками колы. Тем временем островитянин развел огонь, и они вместе полакомились рыбой, запеченной на костре.

— Ну и как тебе в Ченнае, братишка? — спросил нигериец. — Нравится?

— Обожаю! — воскликнул Экети. — Просто с ума схожу, от этих звуков, красок, огней чудесного мира. — Он сделал еще глоток из банки, поворошил палкой угли в костре и пристально посмотрел на Майка: — Знаешь, ты самый добрый и замечательный человек, какого я только встречал.

— Мы же братья, дружище.

— Может, найдешь для меня и жену?

— Жену? А как же! Главное, окажи мне ту маленькую услугу, а потом я все устрою. В очередь выстроятся, выбирай не хочу.

После таких обещаний Экети просто не мог дождаться заветного дня, когда сможет забрать эти деньги. Его охватило радостное предвкушение, словно перед охотой на свиней. Через два дня Экети как на крыльях летел за Майком в Гуинди, что в юго-западной части города.

Дом господина Мунусами располагался в глубине жилого района. В отличие от шумных и многолюдных главных улиц здесь царила непривычная тишина. Тусклый свет фонарей порождал причудливую игру теней на стенах двухэтажных домиков, протянувшихся в ряд по обе стороны от дороги.

Майк указал нужный дом под номером тридцать шесть, с тяжелой дверью из резного дерева.

— Я тут, за углом подожду, — шепнул он и сунул Экети маленький конверт. — Отдашь Мунусами. Я все объяснил в записке, так что тебе даже рот раскрывать не придется. Удачи!

С этими словами нигериец отступил в тень, а онге направился к двери. Ожидавший визита слуга провел его по лестнице в кабинет, где на светло-желтом диване сидел лысеющий мужчина средних лет. Господин Мунусами был одет в белую рубашку поверх вешти[163] кремового цвета, а на его круглом лице главенствовали две особые приметы: маленькие квадратные усы, похожие на пучок волос из носа, и три горизонтальных желтых полоски на лбу.[164]

— Здравствуйте, здравствуйте, — приветствовал он Экети. Тот поклонился и передал конверт.

Пробежав глазами записку от Майка, Мунусами удрученно поднял взгляд на туземца.

— Я думал, великий Майкл Бусари пожалует собственной персоной, а вы, оказывается, всего лишь его агент.

— Дайте мне деньги, — попросил Экети.

— Вот они, — произнес Мунусами, доставая маленький чемоданчик, прежде аккуратно спрятанный за его ногами.

Стоило Экети наклониться за чемоданом, как ему в лицо, точно молния, полыхнул фонарь. Почти одновременно в комнату через разные двери ворвались пятеро полицейских, и все накинулись на туземца.

— Вы арестованы, — объявил инспектор.

Экети не успел сообразить, что происходит, как его в наручниках затолкали в полицейский фургон.

Участок представлял собой обветшалое здание, крытое деревянной черепицей. Онге посадили в большую камеру. Он жаловался, говорил, что невиновен, обращался на ломаном английском к охранникам, но ему пригрозили бамбуковыми дубинками. В конце концов Экети свернулся калачиком на цементном полу и стал ждать, когда же придет его друг и все разъяснится. Тогда-то уж его немедленно выпустят на свободу.

Однако близился вечер второго дня, а Майка до сих пор не было. Зато появился некий инспектор Сатья Пракаш Пандей из бихарской полиции — толстяк, беспрестанно жевавший паан.[165] Его суровое лицо с завитыми кверху усами горело нетерпеливым раздражением, придававшим ему сходство с диким зверем, посаженным на короткий поводок. Утешало только одно: этот человек изъяснялся на хинди.