Он уже собирался тащить нарушителя через дорогу, когда чиновник соцобеспечения наконец пробился к выходу из трамвая и кинулся вслед за ними.

— Прошу прощения, сэр, — прохрипел он. — Этот парень со мной. Вот, пожалуйста. — И вынул из нагрудного кармана два билета.

Полицейский выхватил их у него из рук, внимательно рассмотрел и с явной неохотой отпустил жертву.

Как только страж порядка отошел и не мог ничего слышать, Ашок отвесил туземцу звонкую пощечину.

— Слушай меня, черный! — взорвался он. — Еще одна выходка вроде этой — отправлю гнить в тюрьму до скончания дней. Здесь Индия, а не твои вонючие джунгли, где можно вытворять все, что вздумается.

Экети сверкнул глазами, но ничего не ответил.

Вернувшись в гостиницу, они легко позавтракали. Вечером, около шести, Ашок надумал пойти взглянуть на дом Банер-джи, вызвал авторикшу и дал ему адрес, написанный на клочке бумаги.

— Доставь нас в Толлигунг. Это на углу Индрани-парка и Джей-Эм-роуд.

Проехав тихими задворками, в стороне от покупательской толчеи, бурлящей на главных улицах, они сошли на углу парка — и почти сразу же отыскали нужный пруд. Тот мало чем отличался от мелкой и грязной лужи в обрамлении полусгнившего камыша. Зато на его берегу стояло пять построек, причем крайняя справа щеголяла ярко-зеленой крышей.

— Дом Банер-джи! — воскликнул туземец.

Это было самое заурядное жилище представителя среднего класса. Кирпичное, с маленьким садом и деревянным забором. На шаткой калитке висела табличка: «С.К. Банер-джи».

— Можно Экети сходит и заберет ангетьяй? — спросил туземец.

— Ишь, разбежался! Так он тебе и отдаст, — усмехнулся Ашок. — Нет уж, камень у вас похитили, значит, его нужно выкрасть.

— А как это сделать?

— Я что-нибудь придумаю.

Примерно час они с большой осторожностью осматривали дом со всех возможных точек зрения, ища открытое окно или черный ход. Чиновнику так и не удалось найти ни единого слабого места. А туземец вдруг заявил:

— Экети знает, как попасть внутрь.

— Как?

— А вот. — Молодой человек указал на темно-зеленый дымоход на самом верху.

— Не дури. Труба слишком узкая, да и на крышу тебе не влезть.

— Экети сможет, — уверенно сказал тот. — Показать?

Он чуть было не перемахнул через забор, но Ашок поймал за плечо.

— Не надо, идиот. Нельзя же ломиться в чужое жилище средь белого дня. Подождем, пока хозяин и его соседи не лягут спать.

Чтобы убить время, они побродили по придорожным торговым палаткам, наводнившим Толлигунг в сезон пуджа, и после ужина, состоявшего из аппетитнейшей рыбы карри с рисом, вернулись обратно.

Над прудом висела вечерняя тишина. В соседних жилищах уже потушили лампы, но в доме Банер-джи продолжала гореть узенькая полоска света.

Ашок и Экети переждали под навесом молочного ларька, пока и она не погасла. Это случилось около полуночи. Экети поспешил открыть свой мешок, достал комья глины вместе со свиным жиром, снял кепку и принялся раздеваться.

— Ты что это делаешь? — встревожился чиновник.

— Онге готовится взять ангетьяй. Я должен проявить почтение.

Когда полчаса спустя он вынырнул из-за будки, на нем был только мешочек для гениталий и амулет-челюсть на шее. Лицо украшали белые и красные горизонтальные полосы, а живот и грудную клетку — искусно сделанный белый рисунок в елочку. Островитянин выглядел как ночное привидение.

— Лишь бы никто тебя не встретил в таком виде. А то даже у меня мороз по коже. — Ашок притворно передернулся и с прищуром взглянул на часы: — Уже почти час. Пора лезть на крышу.

Экети без единого слова вприпрыжку бросился к дому Банер-джи.

Он без усилий перепрыгнул через деревянный забор и с ловкостью обезьяны вскарабкался на крышу, беззвучно ступая босыми ногами. Труба и в самом деле была ужасно узкой, однако туземец особенным образом вывернулся и протиснулся внутрь. Ладони тут же перемазались в черной саже. Осторожно упираясь ногами и руками, Экети спустился вниз и с глухим стуком приземлился на кухонную стойку.

Уже через пару мгновений его глаза свыклись с кромешной темнотой. Молодой человек тихонько вышел в коридор. По левую руку было три двери. Экети вошел через первую. Его ждала пустая ванная комната, и никаких следов священного камня. Туземец на цыпочках двинулся дальше и потянул на себя вторую дверь. Та оказалась не заперта, но стоило ему ступить на порог, как щелкнул выключатель, и в глаза брызнул ослепительный свет. На кровати сидел мужчина в очках и светло-голубой пижаме.

— Входи, я тебя ждал, — бесстрастно произнес Банер-джи на онге.

— Где наш ангетьяй? — потребовал ответа Экети.

— Это потом. Сначала скажи, кто ты. Я знаю, люди могут странствовать и вне тела. Ты настоящий человек или призрак?

— А в чем разница?

— Ты прав, — угрюмо кивнул Банер-джи. — Даже сны убивают. Хочешь прикончить меня и забрать священный камень?

— Так поступил бы джарава,[155] не онге. Экети нужен только ангетьяй. Где он?

— У меня его больше нет. Избавился десять дней назад.

— Почему?

— Потому что он проклят, почему же еще? Я должен был знать. Он отнял у меня сына, единственного сына. — Голос Банер-джи дрогнул.

— Как это случилось?

— Ананда проходил учебу в Америке. А две недели назад погиб во время дурацкой дорожной аварии. Это я виноват. Не нужно было брать ваш ангетьяй, тогда и сын был бы жив. — Банер-джи залился слезами.

— У кого теперь камень?

— Я отвечу, но при одном условии.

— Каком?

— Расскажи мне, как воскресить мертвеца.

Экети покачал головой:

— Такое даже Нокаи не под силу. Никому не позволено оспаривать волю Пулуги.

— Пожалуйста, умоляю тебя. Жена сойдет с ума от горя. Я так больше не могу! — рыдал Банер-джи, заламывая руки.

— Это проклятие онкобоукуе. Ты сам его на себя навлек. — Экети пожал плечами. — Атеперь говори, не ангетьяй?

— Нет, — неожиданно разозлился Банер-джи. — Если не вернешь мне сына, значит, и тебе не видать священного камня.

С этими словами он быстрее ошпаренной кошки соскочил с кровати, метнулся вон и заперся в ванной комнате.

— Открой! — Экети забарабанил по двери, однако беглец не повиновался.

В неистовом отчаянии туземец перерыл все комнаты в доме вверх дном, невзначай разломал пару-тройку встроенных шкафов и расколотил несколько фарфоровых идолов, но так и не обнаружил священного камня. В спальне Банер-джи ему попался на глаза бумажник из черной кожи, забытый на столе. Экети взял находку и через парадную дверь, открыв задвижку, бросился в сад.

Две минуты спустя он был у молочного ларька.

— Что случилось? — выдохнул Ашок. — Я видел, как загорелся свет. Все в порядке?

— Да.

— А где камень?

— В доме его уже нет.

— Точно? Значит, Банер-джи его продал. Он рассказал куда?

— Нет. Но я принес вот это. — Экети протянул бумажник. Чиновник пошарил внутри. Наличных почти не было, зато нашлась визитная карточка. Надпись гласила: «Торговля антиквариатом. Собств. Санджив Каул. 18В, Парк-стрит, Калькутта, 700016». Ашок присвистнул.

— Вот у кого теперь ваш ангетьяй, могу поспорить.

— Что же нам делать?

— Завтра наведаюсь по этому адресу.

— Да, но как мы вернемся в гостиницу? Разве такси еще ходят?

Туземец не успел договорить: в ближайшем переулке послышался шум, и на дороге словно по волшебству появился авторикша. Ашок и Экети бросились к нему.

— Подбросите нас до Суддер-стрит? — спросил чиновник.

Водитель, мужчина средних лет, от которого за милю несло алкоголем, посмотрел на обоих расширенными глазами и с визгом ринулся наутек.

Парк-стрит находилась в элитном районе, полном самых модных бутиков и магазинов, торгующих дизайнерской одеждой. Антикварный магазин занимал весьма солидное здание бок о бок с фешенебельным рестораном «Континенталь». Ашок Раджпут отворил украшенную орнаментом медную дверь. Внутри полным ходом шли восстановительные работы. Потолок был черен от сажи, а в воздухе резко пахло гарью. Высокий светлокожий мужчина с длинным носом вопросительно посмотрел на вошедшего.