Вернувшись в храм, я застаю Чампи на ее излюбленной скамейке под огненным деревом. Но на этот раз она болтает с каким-то темнокожим незнакомцем. Впервые вижу, чтобы сестра с кем-то разговаривала. Я подхожу поближе. Пожалуй, это самый странный человек, какого мне только доводилось встречать. Росту в нем — не больше пяти футов, а кожа черная точно смоль, как у типичного негра, который танцует в кино с героиней из ночного клуба, одевшись в одну леопардовую набедренную повязку, потрясая копьем и напевая что-нибудь несусветное вроде «хугу-бугу».

— Кстати, а с кем ты вчера беседовала? — спрашиваю я на следующее утро.

— Это мой друг, живет в каморке по соседству, — говорит Чампи. — Как он выглядит?

Я пристально смотрю на сестру. Ее лицо напряглось в ожидании ответа. Похоже, Чампи уже нарисовала в уме портрет и теперь надеется, что не ошиблась. На ее щеках играет румянец, прямо как у моей Риту.

Потрясенный до глубины души, я понимаю: возможно, Чампи влюбилась в этого аборигена. Учитывая, как она безобразна, я почему-то раньше не допускал подобной мысли. Надо же быть столь бесчувственным эгоистом…

— Как он выглядит? — повторяет Чампи.

— Высокий, темный и очень красивый.

На лице сестры расцветает улыбка.

Незачем упоминать о том, что ее избранник — черный карлик, похожий на клоуна.

Наступает самая мучительная неделя в моей жизни. Риту не звонит, а ее телефон, очевидно, отключен. Я не сплю по ночам, терзаясь мрачными предчувствиями. И кажется, они начинают сбываться, когда семнадцатого марта из моего мобильника раздается взволнованный голос Малини, подружки Риту, с которой мы познакомились в ночном клубе.

— Мунна, вам нужно срочно поговорить. Еле-еле удалось вытащить ее к себе домой. Можешь прямо сейчас приехать на Уэст-Энд?

Записав адрес, я опрометью мчусь к ней, на чистенькую виллу в зеленом пригороде. Обезумевшая от горя Малини проводит меня к себе в комнату. В жизни я не испытывал такого потрясения. Риту, хромая, выходит навстречу. Сейчас она напоминает поколоченную мужем домохозяйку из теленовостей. На лбу и подбородке чернеют ссадины, щеки покрыты синяками, а под глазами темные круги.

— Кто это сделал? — кричу я.

— В мой день рождения в доме была настоящая война. Рам Сингх обо всем проболтался. Отец грозился меня пристрелить. А бил уже брат.

Меня обуревает неистовый гнев.

— Да как он посмел тебя тронуть? — возмущаюсь я. — Убить его мало!

— Теперь мне запрещено выходить из дома, — продолжает Риту. — И телефон отобрали. К счастью, Малини пришла погостить и упросила их отпустить меня в гости. Я только хотела предупредить: твоя жизнь в опасности.

— А как насчет твоей жизни? Что, если эти мясники-родные тебя прикончат? С них вполне станется.

— Женщинам на роду написано страдать. По крайней мере мне хватило мужества заявить, что я не пойду за Кунвара Индера Сингха, пусть даже под дулом пистолета. Не желаю быть пешкой в грязной политической игре отца.

— Так выходи за меня.

Риту медленно качает головой:

— Семья не допустит нашего брака. Достаточно и того, что я никогда не стану женой другого.

— Тогда мы поженимся против воли твоих родных. А что, хоть сейчас можем отправиться в храм. Получим официальное свидетельство, и тогда даже твоему отцу станет нечем крыть. Закон будет на твоей стороне.

Риту печально усмехается:

— Я видела, как полицейские поджимают хвосты, услышав имя отца. Они же первые и притащат меня домой на аркане.

— Тогда что нам делать, Риту?

— Ничего. Говорят, будто в любви и на войне все средства хороши. Но я на собственном опыте убедилась, что это не так, Мунна. Нашей любви не суждено сбыться.

— Только потому, что ты принадлежишь к высшей касте? — отмахиваюсь я. — Не согласен. Сорок лет назад таких, как мы с мамой, называли неприкасаемыми. А теперь этого никто не посмеет. Когда-то нас не пустили бы на порог храма. Теперь мы живем на его земле, а мама даже работает.

— Тогда пусть она попробует явиться к нам и попросить для тебя моей руки. Увидишь, чем это кончится.

— А что такого? В худшем случае нам откажут.

— Мунна, не будь наивным. Разве не знаешь, как поступили с тем несчастным мусульманином, который осмелился жениться на дочери промышленника из Калькутты?[111] Его больше нет в живых.

— Я же не мусульманин.

— Ладно, тогда прочти вот эту статью.

Она достает из сумочки скомканную газету на хинди.

— Что здесь написано?

— Здесь рассказывается о том, как в штате Уттар-Прадеш линчевали двух юных влюбленных, принадлежавших к разным кастам. Девятнадцатилетний Притам, брахмин, и восемнадцатилетняя Сону более низкого происхождения были вздернуты на крыше дома в их родной деревне. Сотни зрителей наблюдали за казнью. Ужаснее всего то, что родители жениха и невесты не просто дали согласие на повешение, но и лично смотрели, как тела их детей качались на самодельной виселице. — Риту вся передергивается,

— Ну и пусть убьют, мне плевать. Я хочу на тебе жениться.

— Но мне-то, Мунна, мне не плевать. Если Вики Рай способен поднять руку на меня, родную сестру, представляешь, как он поступит с тобой?

— Ты напрасно преувеличиваешь. Чихал я на твоего братца.

Именно в эту секунду раздается звонок. Странно: ведь до сих пор номер моего телефона знала только Риту.

Я нажимаю на кнопку «Разговор», и в трубке слышится чье-то чужое дыхание.

— Слушай внимательно, урод. Говорит Вики Рай. Ты посмел поднять глаза на мою сестру Риту. Теперь я прирежу тебя как свинью, переломаю до единой все кости, а потом скормлю труп собакам. Понял?

В трубке слышны короткие гудки. В комнате становится заметно прохладнее. Риту не слышала ни слова из разговора, но все прочла на моем лице.

— Это был мой брат, верно?

— Да, — отзываюсь я, дрожа, как в ознобе. — Откуда у него номер?

— Нашел у меня в мобильнике. Что он сказал?

— Обещал меня убить.

— Господи! — восклицает она и закрывает лицо руками.

В комнате на несколько минут повисает тягостное молчание. Наконец Риту поднимает голову, решительно сжав губы.

— Значит, нам остается только одно, последнее средство. Нужно бежать, — объявляет она.

— Конечно, — подхватываю я, сжимая ее ладонь. — Нам нельзя расставаться.

— Да, но на что мы будем жить? У меня нет денег.

— Зато у меня достаточно.

— Сколько именно? — уточняет Риту.

— Намного больше, чем ты можешь представить. Обещаю, что мы ни в чем не будем нуждаться.

— Куда нам бежать?

— Выбери любой город, на твой вкус.

— Всегда мечтала съездить в Мумбаи.

— Я тоже. Сейчас же бежим на вокзал, успеем на поезд…

— Нет. Это навлечет беду на Малини.

— Тогда как же быть?

— Я знаю. Двадцать третьего марта Вики устраивает большую вечеринку в честь своего оправдания. В «Номере Шесть» соберется около пятисот человек. Среди суматохи я как-нибудь ускользну. А ты дожидайся у служебного входа усадьбы. Найдешь? Я выйду ровно в одиннадцать вечера. Возьмем такси до вокзала — только нас и видели.

— Отлично. Надо будет заранее взять билеты.

Ну что же, пакт заключен. С этого дня моя жизнь переменится. Если прежде будущее казалось расплывчатым и туманным, то сейчас оно начинает вырисовываться куда отчетливее. Жду не дождусь, когда мы поселимся в Мумбаи. Говорят, это город грез, где человек может уснуть на обочине, а проснуться кинозвездой или промышленным магнатом. Как знать: может, и меня ожидает чудо?

По возвращении к храму меня так и подмывает пойти туда, чтобы броситься ниц перед господом Шивой. Похоже, самое время забыть о своих разногласиях с Богом и попросить его. благословения. Ноги уже несут меня вверх по мраморной лестнице. Теперь, когда Риту меня полюбила, болливудские песни уже не кажутся полной чушью. Я начинаю верить, что в мире все-таки есть справедливость. Однако меня продолжает точить червь сомнения, И я поворачиваю назад. Где был Господь, когда вешали тех влюбленных? Неужели ему не хватило сил, чтобы остановить убийц? Или он сам был безгласным зрителем этого злодеяния?