С «EMI» конкурировал Джинджер Бейкер, и я решил немного помочь ему. Мы поработали в его студии «ARC», продемонстрировав тем самым, что фирмы — фаворита в этом споре нет.
Как — то ночью в Лагосе на нас напали — забрали записи, тексты песен. Когда на следующий день мы пришли в студию, один из ребят заявил: «Скажите спасибо, что вас не убили. Это все потому, что вы белые. Они надеются, что вы их не узнаете».
Знаете, до нефтяного бума в Лагосе были в ходу публичные казни. На побережье как — то была такая казнь. Повесили одного парня, а потом появились деревянные сувениры, маленькие резные фигурки, изображавшие казненного. Привыкнуть к такому невозможно.
На следующий день мы снова пошли на побережье. Но, увы, нас преследовал злой рок. Выкупаться нам не удалось. Отправляясь в Африку, я предвкушал прекрасную погоду, а попали мы в сезон дождей. Небо, что называется, прохудилось. Великолепная погода для записи — ведь на улицу все равно не высунешь носа.
Вернувшись в Англию, мы получили письмо от директора «EMI», в котором он писал следующее: «Дорогой Пол, я не советую вам ехать в Лагос, так как там недавно была зафиксирована вспышка холеры».
Но, несмотря на все напасти, мы сделали один из лучших наших альбомов. «Band On The Run» — это результат путешествий.
Песня «Picasso's Last Word/Drink To Me» появилась во время отдыха на Ямайке. Дастин Хоффман [71] и Стив Маккуин работали на Ямайке над фильмом «Papillon», а мы приехали поглазеть на съемки.
Как — то Дастин пригласил нас на ужин и в разговоре поинтересовался у меня: «Как ты пишешь песни?» «Они появляются из воздуха», — ответил я. Но мой собеседник не унимался: «А можно ли написать песню на сознательно выбранную тему?» «Да, — сказал я, — но только, если она способна вызвать прилив вдохновения». Тогда Дастин Хоффман заявил, что у него есть для меня грандиозная тема. Он принес номер журнала «Тайм» со статьей, описывающей кончину Пикассо [72]. В ней говорилось, что накануне, ужиная с друзьями, в разгар веселья художник молвил: «Выпейте за меня, за мое здоровье. Мне уже пить не придется». Затем встал и удалился наверх. Это был конец — Пикассо умер. «Да, об этом можно написать песню», — подумал я и тут же вспомнил Дилана. Песню легче писать на конкретного исполнителя. Я уже видел Дилана, поющего «Выпейте за меня…» Дастин не мог усидеть на месте, он дергал жену, повторяя: «Ты только посмотри, он уже сочиняет…» Работу над этой песней я закончил в Лагосе, при записи мы с Джинджером Бейкером добавили как бы запаздывающее по отношению к основной теме звучание ударных.
По финансовым соображениям нам приходилось делать записи за границей. В противном случае, правительство заявило бы, что раз записи сделаны в Великобритании, то и деньги, вырученные от их продажи, должны вернуться в страну. Это означало бы выплату 98 % налога, т. е. с каждого фунта прибыли я бы получал 2 пенса, а правительство — 98. Но лучше, как в США: с доллара правительству — 30 центов, а мне — 70.
Я люблю читать научную фантастику, например, «Foundation» Азимова [73]. Масштабность и глубина его произведений поражает. Такие книги становятся толчком к творчеству. Помните, как в песне «Venus And Mars»: «Сидя на станции в ожидании чуда…» Словно в романе Азимова — в ожидании космического корабля «Starship 21 Z NQ9».
Когда мы отмечали в Штатах завершение работы над альбомом «Venus And Mars», кто — то поприветствовал нас так: «Привет, Венера! Привет, Марс!» Но я не могу согласиться с этим. Работая над песней, я никогда не имею в виду себя. Любой психоаналитик возразит мне: «Ну — ну приятель, сочиняя, ты отталкиваешься от собственного «я»". Но лично я так не думаю.
Песня «Venus And Mars» о парне, подружка которого сильно увлечена астрологией; она из тех, кто, знакомясь, в первую очередь интересуется вашим знаком зодиака. В песне поется: «Моя подружка изучает звезды», хотя в первом варианте было иначе: «Моя подружка следит за звездами». Но это выглядело менее определенно.
Я и не знал, что Марс и Венера — самые близкие к нам планеты. Я просто перебирал в памяти названия: Юпитер, Сатурн… Все не то… А вот Марс и Венера — как раз то, что надо. Потом еще и затмение произошло. Впервые за тысячу лет планеты выстроились в одну линию. Но мой выбор пал на эти планеты чисто случайно. Простое совпадение. Я понятия не имел, что они символы любви и войны, вовсе не думал о картине Боттичелли, как позже предполагал Джордж Мелли.
Название песни «Mull Of Kintyre», ставшей в 1977 году в Британии хитом, связано с местом, где находится моя ферма. Вы наверняка не раз слышали в фильмах шотландские народные песни. Почти все они старинные. Я считаю, что современных шотландских песен просто не существует и их не будет до тех пор, пока не появятся подделки в американском или британском стиле. Мне и захотелось самому попробовать написать нечто в стиле шотландской народной песни. Я питаю особые чувства к Шотландии. До распространения романского влияния на Англию здесь существовала древняя кельтская культура. Наше общее прошлое мне нравится.
Я дал объявление, чтобы собрать в моей студии, под которую был специально оборудован большой сарай, всех местных кэмпбелтаунских волынщиков. Ко мне, желая продемонстрировать свои возможности, явился солист их группы. Это было чудовищно. Отказавшись играть на кухне из боязни оглушить нас, он увлек меня в сад и разошелся на полную катушку. Стало ясно, что они ничего не могут на своих волынках, пока не найдут определенную гамму, а уж тональность поменять просто не в состоянии. И все же я написал песню, в которой использовал эти мотивы. Чтобы довести все до конца, пришлось позвать в мой сарай всех волынщиков. Была ночь, но шум стоял невозможный. Так и получился наш хит!
Концерты 1979 года, устроенные мной под эгидой ООН, проводились в помощь кампучийским беженцам. Но они, увы, так и не стали значительным явлением. Мы не смогли в полной мере придать им международное звучание, хотя замысел был интересный: концерты в местах скопления горожан, каждый день в течение недели. В музыкальном отношении альбом получился, а вот само шоу я просто ненавидел. По — моему, оно стало нашей последней совместной работой с «Уингз». В значительной степени неудача была обусловлена мониторами, установленными на сцене. Когда вы не слышите себя, выступление не получается. От скрежета моей бас — гитары меня бросало в холодный пот.
Первым в организации таких концертов был Джордж (Харрисон) со своим Бангладешским шоу, по — своему замечательным и невероятным. Тогда меня приятно поразили музыканты, проявившие большую заинтересованность. Теперь такие концерты, проводимые по инициативе «Эмнисти интернэшнл», попадают в центр всеобщего внимания, и получается, что музыканты делают порой для людей больше, чем целые правительства. Как это было, например, на фестивале «Live Aid».
Целых десять лет я не испытывал удовлетворения от новых песен. И все из — за глупой привычки сравнивать «Уингз» с «Битлз». Лишь постепенно я понял, что «Уингз» пользуются заслуженным успехом. Между прочим, вчера я слышал, как ребенок интересовался моим прошлым творчеством: «Мама, в какой группе раньше пел Маккартни?»
Мой второй сольный диск был задуман как более простой. Не знаю, насколько мне это удалось. В отличие от первого, записанного в комфортных условиях, над вторым я работал в заброшенном фермерском доме на юге Англии. Вооружившись бас — гитарой, ударными и магнитофоном, я устроился в комнате, служившей когда — то гостиной, и один сделал всю запись. Самое удивительное, что работая над этим альбомом, некоторые песни я сделал буквально за десять минут. Еще десять пошло на то, чтобы добавить партию маракас. Я как заколдованный, как малое дитя, тряс этими маракасами, добиваясь нужного эффекта.
Над альбомом «Tug Of War» и «Pipes Of Peace» мы работали вместе с Джорджем Мартином. На запись мы потратили уйму времени. Когда пришли счета на оплату студии, я подумал, что на такие деньги можно смонтировать целую студию. Потому — то я и заимел свою. Что касается песен с этих альбомов, то я предпочитаю заглавные: «Pipes Of Peace» цельная вещь, обладающая какой — то внутренней притягательностью; «Tug Of War» — своего рода пояснение к моей карьере, содержащее довольно точное резюме.
