Мэгги крепко вцепилась в него и мгновение молчала, затем сделала шаг назад и кивнула:

– Я обещаю. – Ее странная улыбка говорила о том, что она обещает Ториану все, о чем он ее просит.

Мэгги поглядела по сторонам, затем снова взглянула на Ториана. Я позабочусь и о ней тоже, проговорила она одними губами и скрестила пальцы слева над грудью.

Ториан дель Ториан кивнул:

– Надеюсь, мы еще увидимся.

Он повернулся, прошел в двери, спустился по лестнице и вышел в ночь.

Что-что она ответит?..

Ставя кофейную чашечку, Йен не замечал, что у него дрожат пальцы, однако чашечка постукивала по блюдцу, пока он ее не выпустил.

Огонь бросал на лицо Фрейи колеблющиеся отсветы. Она почему-то выглядела беззащитной… С какой бы стати, раз она говорит такие вещи?

– Прости, Йен, это плохая идея. Слишком опасно.

Опасно? Да иначе же Отпрыск умрет, и притом ужасной смертью – и его сын осиротеет. А если Отпрыск и Доминионы не вмешаются в историю с Сынами, кто-нибудь рано или поздно доберется до Тофсенов.

– Если говорить об опасности, то посмотри, в какой ситуации оказался Торри. Или Отпрыск.

– Йен… – Арни вскинул руку. – Выслушай ее.

Старик покачал головой и нахмурился. «Истерикой и нахрапом ты ничего не добьешься» – вот что это означало.

– Йен, – промолвила Фрейя с улыбкой, – мой Серебряный Камень… – Она тоже покачала головой. – Ты не вполне осознаешь, о чем просишь. Камень Брисингамена – не просто драгоценность, не просто нечто единственное в своем роде, как, скажем…

– Как Мьёлльнир, – вставил Арни.

– Да, как Мьёлльнир, – кивнула Фрейя. – Или как Гунгнир, или как Котел Дагды [15], или… – она указала на висящие на крючке ножны с «Покорителем великанов», – или как иные предметы, рожденные мифом и легендой точно так же, как материей, волшебством и силой.

– Подумаешь, пустяки какие, – сказал Йен.

– Ну-ну, мой Серебряный Камень, не заводись. Гунгнир и Мьёлльнир способны разрушить горы, а твой «Покоритель великанов» убивает тех, кого невозможно убить. Нельзя сказать, что это пустяки – разве что по сравнению с ожерельем… Некогда я носила его на шее, – продолжала Фрейя. На сей раз не нашлось никого, чтобы напомнить, как она его получила. – Только подумай, Йен: семь самоцветов, которые содержат достаточно материи и энергии, чтобы переделать вселенную, чтобы начать все сначала, воссоздать все чистым и новым! – Она облизнула губы. – Тогда время еще не пришло. Ты думаешь, сейчас пора? Нет, конечно, ты так не думаешь. – Богиня покачала головой. – Но рано или поздно это время настанет. Творение и разрушение – две стороны одной и той же монеты. Великан Имир, первый из всех, сосал молоко коровы Аудумлы, которая вылизала из соленых камней Бури. Внуки Бури убили Имира и сделали из его смердящей плоти землю, из багровой крови – моря, из костей – горы и из черепа – самый небесный свод. Одну из его ресниц впоследствии перековали в Гунгнир; обломок ногтя стал Щитом Тюра; сморщенный мозг Имира сделался облаками. И все ради этого… – Казалось, Фрейя лишь слегка постучала по полу, но в шкафу зазвенела посуда, и чашка Йена подпрыгнула. – Ради всего того, что мы – и ты, Йен, и даже я! – знаем и видим. Я счастлива всякий раз, когда вдыхаю свежий утренний воздух или сжимаю ногами бедра любовника. – Она склонила голову. – Но как ты думаешь, каково пришлось Имиру?

Йен не знал ответа, да и потом, вопрос был риторический. Уж конечно, великану не хотелось…

– Думаю, – произнес Арни, прервав молчание, – то есть надеюсь, что он был к этому готов, что он утомился быть Имиром и был готов к тому, чтобы начать все сначала, готов стать землей, морями, готов к тому, чтобы все его мысли, чувства и знания развеяло ветром как золу… – В мерцающих отблесках пламени морщины на лице Арни казались крохотными черными каньонами, извивающимися по поверхности земли.

– Я тоже так думаю, Арнольд, – сказала Фрейя. – Потому что иначе выходит, что у него отняли то, чем он был, чем он мог стать, чем ему суждено было стать. Шива Разрушитель есть Брахма Созидатель, Йен, – произнесла она, снова обернувшись к юноше. – Они одно и то же, или же они оба жестокие обманщики, разрушающие то, что еще не готово погибнуть, дабы создать то, что еще не готово возникнуть. Ты верно выбрал, вложив те два камня в мои руки, ибо я та, кто я есть.

– Но кто ты?

– О… – Женщина улыбнулась. – Много кто. Я Фрейя, старая богиня плодородия в отставке. Или же думай обо мне как о Вишну [16], увитом вянущими цветами: тогда изумруд Брисингамена – это Каустубха [17], которую он носит на груди, рядом с отметиной священного тельца. Или думай обо мне как о его аватарах: о Матсье, Курме, Варахе, Нарасинхе, Вамане, Парашураме, Раме, Кришне, Будде[18]… Но не о Калкине [19], ибо его час еще не пробил. – Над ее левой грудью неожиданно проступил тугой завиток черных волос; Фрейя прикоснулась к нему, и он исчез. – А может, я и есть Калкин, чье время настало, а Арнольд – господь Рама, что умалился, дабы служить тебе – подобно тому как Кришна служил возничим Арджуне. Или, может статься, я Иштар, Инанна, Астарта [20] и всегда женщина: женщинам надлежит разбираться в творении, сохранении, разрушении и возрождении, ибо все это происходит в наших телах каждый месяц, и нам приходится быть тем, кто мы есть, и тем, что мы творим в наших телах, вместо того чтобы устремляться в мир, подобно острию клинка или… другим вещам. Ты очаровательно краснеешь, мой Йен, но я вижу, что ты меня понимаешь.

– Какое отношение все это имеет к…

– Нет! – Фрейя вскинула руку, и в ее голосе и манерах больше не было тепла и обаяния, лишь высокомерная холодность. – Не притворяйся, что ты ничего не понял. Не в моем присутствии. Два самоцвета надежно спрятаны ныне, Скрытые и хранимые мной и крепкой рукой моего товарища, – сказала она, беря руку Арни в свои ладони. На мгновение она поднесла руку Арни к своим губам, затем выпустила ее. – И для меня отдать хотя бы один из них…

– Всего один! У тебя же останется другой, а без него…

– Что – без него? Без него невозможно разрушить и возродить вселенную? – Голос Фрейи резал ухо. – Ты так уверен? А может, достаточно будет и шести? Или пяти? Или трех? Какова критическая масса, потребная для воссоздания монолита? Скажи мне, Йен! И скажи, откуда тебе известно, что и алмаз, и рубин содержат не более чем седьмую часть критической массы?

Для Йена это было слишком. Где взять чувство меры, если это означает обречь на смерть отца ребенка, когда одним лишь словом ты можешь спасти по меньшей мере одну – а может, и не одну – жизнь? Заида Сол любил повторять старинное талмудическое изречение: спасший одну жизнь спасает целый мир. Но ведь обратное тоже правда? Если ты убил кого-то, если ты дал умереть тому, кто мог остаться в живых, разве это не означает, что ты убил целое мироздание?

Схватив «Покорителя великанов» с крюка, Йен выбежал из хижины и бросился в темноту. Арни окликнул его, но юноша не остановился.

– Оставь его, Арни, – промолвила Фрейя.