Около часа он лихорадочно писал на собственных табличках, страшась забыть то одно, то другое. Но узор, казалось, обладал своей внутренней силой. Вскоре Альв получил все необходимое, вместе с нужной мелодией. Он встал и побежал к наковальне, по пути опрокинув миску с едой и не заметив этого. За считанные минуты он обработал второй край клинка и прикрепил стержни для лезвия, обернув их полосками металла. Не обращая внимания на палящий жар, он склонился над горном, выбрал подходящее место и медленно, аккуратно положил туда клинок. Это было самой сложной частью. В обычных мечах многослойной ковки лезвие приваривалось к телу клинка до соединения с основой; но единство, придававшее этому мечу его силу, должно было прирастать снаружи из центра, как живой лист. Если в процессе сварки клинок сломается, то он завянет и умрет, подобно листу, и все усилия Альва пойдут прахом.
Он поднял металл длинными щипцами, но тут же выругался и положил его обратно.
— Там должно быть жарче, гораздо жарче!
— Тогда продвинь дальше! — прошипел Рок, дышавший так же часто и тяжело, как ручные мехи, над которыми он трудился.
— Я не могу так рисковать! Слишком трудно следить за клинком!
Альв на мгновение прикусил губу, затем побежал к колесу, вделанному в пол, и с силой повернул его на целых пол-оборота. Огромные языки пламени с ревом взметнулись из-под слоев угля, посылая жар раскаленных земных недр под самый потолок. Альв бросился к колесу, управлявшему напором воды, но оно уже было повернуто до отказа. Охваченный дикой, почти первобытной яростью, он освободил рычаг огромных мехов и начал качать их сам. Пот ручьем тек по его лицу. Он слышал, как его плечи трещат от усилий, но воздух струился в горн еще быстрее, чем раньше. Белое сияние поползло к краям горна, шипя и потрескивая, распространяясь по клинку, наполовину погребенному в пепле.
— Дело двигается, Рок, дело двигается! Качай, дружище, сгони с себя еще немного жира!
Рок, побагровевший от натуги и задыхающийся, всем весом налег на поршень ручных мехов. Огненное сердце горна засияло ослепительной белизной, и сталь снова запела. Альв выхватил клинок, бросил на наковальню и поднял большой молот. Полуослепшему Року показалось, что он исчезает в ауре летящих искр после каждого взмаха, и каждый удар отзывался в кузнице таким же тяжким звоном, как при работе механических молотов. Но голос Альва звучал все громче и резче, хотя слова терялись в оглушительном грохоте:
Разъятым я нашел тебя,
Связал и выковал тебя,
Теперь связую вновь.
Покорствуй, меч, в пламени горна!
Оденься, клинок, острою сталью!
Когда зрение Рока немного прояснилось, клинок вернулся в огненное горнило, и он снова налег на поршень мехов, поднимая и опуская, пока его разум не окутался туманной пеленой. Затем опять загремел молот. Голос Альва эхом вторил ударам, но теперь он звучал не так напряженно, и время от времени слышался лязг перебираемых инструментов. Откованный клинок лежал на наковальне; его жар превращал дымный воздух в колышущийся бархатный занавес. Альв, склонившийся над ним, стал странной сгорбленной тенью. Когда он начал работу над цепочкой символов вдоль лезвия, его голос упал до хриплого шепота:
Учи, мой молот,
Эту сталь злую,
Учи знать силу
Моего слова,
Учи чтить волю
Моего духа,
Что дает крепость
Молодой стали…
Клинок на несколько мгновений вернулся в горн, а затем, грозно сияя, замер над каменным корытом с ледяной водой. Раздалось громкое клокочущее шипение, напоминавшее приглушенный вскрик. Облако пара взметнулось вверх и устремилось к крыше; кипящие капли дождем обрушились на горн и наковальню, мучительно впиваясь в потную, закопченную кожу. Новая сумрачно-тяжелая волна пара проплыла по кузнице и сконденсировалась темными капельками на каждой металлической поверхности. Когда пар рассеялся, Альв выпрямился с клинком в руке. Он занес меч и с размаху опустил его плашмя на большую наковальню, ответившую гулким, протяжным звоном огромного колокола.
Дело сделано!
Но когда усталые юноши наконец поднялись в гостиную, время уже шло к рассвету. Сначала Альв обработал клинок легким молотом и напильником и на некоторое время положил его в ванну со слабым щелочным раствором, чтобы убрать мелкие поверхностные шероховатости. Тем временем они с Альвом наводили порядок в кузнице, на чем строго настаивал мастер-кузнец, и готовили место к его возвращению.
Альв остро ощущал всю дерзость своего поступка; в сумрачный предрассветный час его идея выглядела совсем не такой привлекательной, как днем. Но что сделано, то сделано. Никому не будет хуже от этого — даже ему, ибо хотя мастер-кузнец может прийти в ярость, он не станет отрицать совершенства проделанной работы.
Когда Альв взял клинок и сполоснул его, он увидел странный блеск, находившийся скорее в глубине металла, чем на поверхности, и спросил себя, не смотрит ли он истинным зрением. Рок не видел ничего особенного. Альв дал клинку первую заточку на грубом точильном камне, последовательно обработал его все более тонкими абразивами, затем очень осторожно протер лезвие крепким щелочным раствором и сразу же отполировал. Причудливые извилистые узоры, реликты многочисленных шнуров и нитей, составлявших клинок, проступили ясно и отчетливо. Он повернул меч в свете лампы, и они, казалось, обрели перспективу и глубину, как на одном из старинных рисунков в сотранской книге. Но здесь была совершенно особенная перспектива, за которой угадывалось огромное расстояние, приковывавшее, взор, затягивавшее внутрь. Альву показалось, будто он смотрит вниз с вершины утеса. Он немного изменил угол зрения. Свет зазмеился по узорам, и они внезапно напомнили ему складки и извивы, которые он видел на рисунке человеческого мозга в трактате по анатомии из библиотеки мастера-кузнеца. Еще один поворот — и узор уподобился древним эзотерическим письменам. Альв почти мог прочесть их, уже разобрал одно-два слова… но тут его рука дрогнула, и узор снова превратился в пугающий намек на бездонную пропасть. Вздохнув, Альв обернул меч мягкой кожей, сунул его под мышку и поманил Рока за собой.
— Позавтракаем? — с надеждой предложил юноша.
— Да, у меня разыгрался зверский аппетит. Но сперва давай вытащим Ингара из теплой постельки. Хочу послушать, что он скажет о нашей работе.
— Он, наверное, проткнет нас этим мечом! Ну ладно, пошли.
Альв возбужденно забарабанил в дверь комнаты Ингара. Они не особенно удивились, не услышав ответа, и широко распахнули дверь.
— Вставай, сир поденщик! — воскликнул Альв. — Вставай и встречай нового мастера!
Он осекся. Ингар спал на боку, лицом к двери, но почему-то даже не пошевелился от шума. Альв шагнул вперед, взял поденщика за плечо, встряхнул его… и с воплем ужаса отпрянул назад.
С хрустящим сухим шелестом, очень похожим на странный звук из сна Альва, на звук в библиотеке, тело Ингара провалилось вовнутрь, распалось и раскрошилось, превратившись в горку темных фрагментов, подобно вороху опавших листьев при порыве осеннего ветра.
Рок с широко распахнутыми глазами медленно попятился из комнаты и прижался спиной к стене коридора. Альв споткнулся на пороге, выпрямился и замер, глядя внутрь. Кошмарная правда мало-помалу дошла до него: он видел то, чему сам послужил причиной. Он прижал тыльную сторону ладони ко рту и впился зубами в теплую плоть, чтобы удержаться от вскрика. Клинок с глухим стуком упал на пол…
…И мастер-кузнец наклонился, чтобы поднять его.
Они не знали, откуда он появился — снизу, из гостиной, или сверху, из своей комнаты. Но теперь он стоял перед ними, разворачивая складки кожи, и его темные глаза вспыхнули на изможденном лице, когда он увидел внутри готовый меч. Потом он посмотрел на юношей, нахмурился и быстро заглянул в комнату Ингара. Несколько секунд мастер-кузнец стоял неподвижно, с бесстрастным выражением на лице, затем его взгляд снова упал на клинок. Внезапно он закинул голову и рассмеялся глубоким, рокочущим смехом, в котором звучало безмерное облегчение.
