- Я с трудом мог поверить. Она сидит на сту­ле, - рассказывал Джек. - Ведь это что-то значит - си­деть на стуле после того, как человек годами лежал на полу.

По прошествии двух месяцев эта женщина могла уже сама есть, сама ходить к умывальнику, могла с небольшой помощью одеться и раздеться, ходила на прогулки и в кино. Из «ничего» она стала человеком...

Не прекращая давать серпазил больным с серпазило­вой депрессией, Джек добавлял к нему риталин, и у большинства больных эта комбинация изгоняла хандру, не снимая в то же время приятного серпазилового спокойствия. Вот небольшая сводка, собранная из «профилей поведения»:

«38 больных были недвижимы. Теперь 14 из них раз­гуливают вполне самостоятельно; 14 - сидят, но объем движений у них гораздо больше; 10 из 38 ходят, но нужда­ются в некотором подталкивании».

Оставалось только признать, что этот мало популяр­ный, мягкий и слабенький препарат определенно обладает положительными свойствами. Риталин оказался приятным сюрпризом. Получить столь явный эффект на безнадежных хрониках и вырожденцах - это граничило с чудом. Что из того, если приходилось систематически повышать дозу ле­карства? Ведь оно было так сверхъестественно безвредно. И с самого первого самостоятельного движения, с первого слабого блеска в глазах надо было запастись терпением и ждать, пока больные не начнут ходить, не научатся коор­динировать свои движения... Встают тени прошлого - да­лекие воспоминания об экспериментах Уильяма Лоренца, который впервые смог добиться светлого интервала, впер­вые установил, что химическими средствами можно сдви­нуть маску безумия и открыть глубоко спрятанное под нею ясное сознание - на какие-то минуты, в лучшем случае на пару часов. Но вот перед Джеком его умиротворен­ные больные, сначала погруженные в депрессию серпази-лом, а потом возвращенные к активной деятельности риталином.

Им уже не приходится показывать дорогу к умываль­нику, или учить их есть, или одеваться без посторонней помощи. Они сами восстанавливают у себя эти привычки. Многие даже без тренировки. Много лет они задерживали, прятали в себе эти культурные навыки, которым их обу­чали в детстве, хотя в эти долгие сумасшедшие годы они вели себя более беспомощно, более бесстыдно, чем жи­вотные.

- Это похоже на умственное пробуждение, - ска­зал Джек, - пробуждение к окружающей действитель­ности.

Казалось, что эта действительность росла и расширя­лась для них, пока их держали на комбинации серпазила с риталином, от которой они становились спокойными и в то же время активными.

И вот какая мысль осенила Джека. Эту мысль внушил ему факт совместного действия серпазила и риталина. Бе­зумие - это нечто большее, чем ненормальное поведение. Безумие может проявиться в сверхактивном поведении - и серпазил или торазин успокаивает больного. Оно может также выразиться в слабоактивном поведении - и риталин активирует его, возвращает к норме. Что же такое безу­мие? Не есть ли это только преувеличение обычных норм поведения у всех нас, которые не сидят еще в сумасшед­шем доме?

- Ведь наш разум не кипит ключом все время, и мы не заглушаем свою умственную деятельность на долгое время. Мы являемся существами переменчивых настрое­ний - сверхактивного, потом слабоактивного.

Но у своих запущенных сумасшедших-хроников, воз­вращавшихся к действительности под действием серпазила и риталина, Джек, наблюдая их острым глазом сельского доктора, заметил, что их безумие - это нечто еще боль­шее, чем простое чередование сверхактивного и слабоак­тивного поведения. Собственное бурное прошлое Джека многому его научило, помогло понять страдания своих больных.

Колебания настроения вверх и вниз - это уже плохо. Но когда ваш разум кипит ключом, а настроение у вас по­давленное - это уж совсем плохо. Вот женщина, непо­движно лежащая на полу в своей палате. Внешне ее не­нормальное поведение кажется слабоактивным. Но она не спит. Она просто упрямствует, как ребенок в припад­ке раздражения. Вся она напряжена, как туго натя- нутая пружина. Она сверхактивна, хотя неподвижно лежит на полу и внешне кажется слабоактивной. Ненор- мальное поведение - это смесь слабой и повышенной активности.

И во.т серпазил с риталином дали Джеку возможность проверить это наблюдение. Больше того, они позволили ему измерить степень повышенной и ослабленной актив­ности. Вот женщина, ведущая себя сверхактивно: она бес­покойна и агрессивна. Серпазил или торазин превосходно ее успокаивает; но серпазил или торазин в своем успоко­ительном действии довел ее до хандры, до глубокой де­прессии. Вот другая больная - тупая, вялая, хмурая, неподвижная; риталин прекрасно активирует ее поведе­ние. Но один риталин при длительном употреблении приводит ее в буйное, маниакальное состояние. Что же делать?

Внутреннее чутье, добытое нелегким путем - может из собственного маниакального прошлого, - подсказало Джеку, как в этих случаях поступать. Столкновение слабо- и сверхактивного ненормального поведения подобно качанию на доске. Что тут можно сделать? Джеку теперь это было ясно. Когда больной ведет себя сверх­активно и агрессивно, надо начинать лечение с серпазила; а когда наступит успокоение, тогда добавлять риталин, чтобы низкий конец доски не опустился слишком низко. А когда поведение больного упадочное и негативное, надо начинать с риталина; и когда проявится его стимулиру­ющее действие, тогда добавлять серпазил, чтобы мани­акальный конец доски не поднялся слишком высоко.

Таким-то способом Джек начал приводить своих буй­ных и угнетенных больных к уравновешенному поведению. Все это звучит вполне убедительно, если стать на точку зрения Джека и понимать шизофрению как столкновение повышенной и пониженной активности. Все это звучит до­вольно просто. Может быть, даже слишком просто. Без своих 107 сестер-надзирательниц, отмечавших малейшие сдвиги в поведении каждого больного после каждого при­ема серпазила и риталина, повышавших или снижавших дозировку того или другого лекарства, чтобы сделать устойчивой доску их поведения, - без этих 107 помощниц Джек не смог бы даже приступить к своему эксперименту.

Когда Джек в первый раз объяснял мне, как он пришел к мысли об эксперименте «качающейся доски», это зву­чало чересчур просто, чтобы произвести большое впечат­ление. Но в то же время меня взволновала мысль о сходстве этого опыта с выдающимся научным достижением великого исследователя прошлых лет. Я глубоко изучил его замечательную работу. Кто же он? Ученый, которого напомнил мне Джек, - это Чарльз Ф. Кэттеринг. Босс Кэт начал эту работу с такого же простого эксперимента, но закончил ее получением чудовищной энергии от самых слабых машин внутреннего сгорания и при помощи такого горючего, которое в настоящее время дает им столь мощ­ную силу.

В грязном сарае в Дэйтоне в 1912 году Босс Кэтте­ринг начал возиться с маленькой одноцилиндровой маши­ной; он называл ее своей морской свинкой. Чем больше повышал он внутреннее давление, тем большую мощность развивала машина, но, когда он слишком сильно повы­шал давление, машина начинала стучать, начинала гудеть. Это было признаком ее ненормального поведения.

С единственным своим помощником Томом Мидгли Босс Кэттеринг стал добавлять к бензину то одно, то дру­гое химическое вещество, чтобы устранить это гудение. Специалисты по горючему, инженеры, профессора химии считали, что Кэт и Мидг спятили. Для Кэттеринга ма­шина была единственным авторитетным критиком. Давая научную оценку тому или другому химическому веществу, он руководствовался лишь одним простым вопросом: «Нравится это машине или нет?» И ответом машины было гудение или негудение.

Этот простой опыт закончился этиленовым бензином и высокооктановым горючим. Он дал стране авиационные моторы высокого давления, которые помогли горсточке смелых людей одержать победу в битве за Британию и спасти нас от Гитлера. Он дал нам транспортные само­леты, которые сделали мир таким маленьким.

Беседуя недавно с Боссом Кэттерингом, я сравнил его химические попытки преодолеть гудение маленькой ма­шины со стараниями Джека Фергюсона найти лекарства, способные приостановить гудение - ненормальное поведе­ние в больном мозгу.