— Про сынка моего, Павлушку, мы тут вспоминали...— Голос тети Фроси дрогнул и сорвался на глухой клекот. Закрыв лицо полотенцем, старушка отвернулась к стене.— Вы уж простите меня, что тоску вам нагоняю,— заговорила она через несколько секунд, вслед за Леной пристраиваясь за столом.— Ешьте, ешьте, сиротушки мои... Так, говоришь, кино ноне интересное?! Вот и сходите, поглядите, а потом и мне расскажете.
— Устал я что-то,— Виктор вопросительно посмотрел на Лену.— Да и вставать завтра рано.
— Нет уж, Виктор Алексеевич,— не соглашалась тетя Фрося.— Ты уж доставь жене удовольствие, сходи с ней... В ваши годы не к чему дома скучать.
— Тетя Фрося, пойдемте и вы с нами,— обрадованно предложила Лена.— Втроем это так хорошо будет. Вы любите кино?
— Кто ж его не любит?.. Только я за свой век раз десять — не больше — и бывала. До войны, помню, оно к нам редко приезжало. Народу набьется, чуть ли не на голове один у другого. Тогда все ходили — и стар и млад. Целыми семьями. Помню, «Чапаева» раза три показывали, и все одно — сидят люди, смотрят. Павлушка мой так уж любил, так любил кино это самое... А мне больше про Мустафу — парнишка такой — нравилось. Я так расплачусь, бывало, что и до дому слез не уйму.
— Вот и пойдемте с нами, тетя Фрося,— упрашивала Лена.
— Нет уж, спасибо тебе на приглашении, а свое, видать, я отсмотрела... А вы кушайте, чаю пейте, да и ступайте. На людей посмотрите, себя покажете... У нас у клуба, знаете, сколько народу собирается? Ярмарка — да и только! Прямо на улице и танцуют. Музыка на весь поселок разливается. Вот и сейчас, поди, слышно? Чего вам дома сидеть? Для этого в старости время хватит.
Виктор собирался в кино без желания. Лишь по требованию Лены он надел свой выходной черный костюм, повязал галстук и почистил полуботинки. Тетя Фрося, с удовольствием наблюдавшая за сборами, провожала постояльцев словно на праздник. Она даже вышла на крыльцо и, скрестив на груди руки, счастливо и чуть грустно смотрела, как молодая пара спустилась по ступенькам и зашагала вдоль озера, навстречу огням и музыке.
— Вам где постелить? — крикнула тетя Фрося, когда Лена на повороте тропы обернулась и помахала ей рукой,— В боковушке я все прибрала,
Лена жестом показала, что спать они будут на сеновале, и в знак благодарности послала тете Фросе воздушный поцелуй.
— Хорошо, хорошо... Молоко на столе будет, а хлеб сама знаешь где.
Перед войной ее Павлушка, отправляясь в кино или на гулянье, всегда просил оставить на столе горшок с молоком и краюху хлеба.
Тем временем Виктор и Лена уже поравнялись с последним домом деревни.
Справа, над озером, как и утром, уже висела тонкая пелена тумана. Солнце только что зашло, и окна домов поселка горели ярко-багровыми отблесками.
— Правда, она очень чудесная? — Лена, поеживаясь от прохлады, поплотнее прижималась к мужу.
— Кто, тетя Фрося? — рассеянно спросил Виктор.— Да, конечно...
— Я так рада, что мы поселились у нее. Ты рассказал ей о Павле, да? То же самое, что рассказывал, помнишь, на вечере в академии?
— Да.
— Ты тогда так замечательно говорил! Мне хотелось даже заплакать. И не только мне. Я видела, как один старик...
— Лена! — Виктор поймал руку жены, крепко сжал, потом, словно вспомнив что-то, отпустил ее.— Помнишь, я говорил тебе, что в отряде я любил одну девушку... Я хочу, чтобы ты знала об этом...
— Конечно, помню. Ты хочешь сказать, что эта девушка Ольга Петровна Рантуева, да? Ну, вот видишь. Я сразу догадалась. Она такая необыкновенная, что, наверное, все в отряде были влюблены в нее. Ведь правда, да?
— Откуда ты знаешь ее?
— Я сегодня с ней познакомилась... У нее чудесный мальчик Славка, Как несчастливо сложилась у нее судьба!
— Она рассказывала тебе? — встревоженно спросил Виктор.
— Да. Мы так хорошо с ней поговорили... Мне так хочется подружиться с ней...
— Лена, я любил ее по-настоящему...— Виктор долго не мог решиться произнести это, а когда решился, то произнес бесстрастным, словно чужим голосом.-— Я хочу, чтоб ты знала...
И все же Лена, видимо, не поняла его. Она преградила мужу путь, сделала сердитое лицо и шутливо-грозно подступила к нему:
— Не хочешь ли ты сказать, что любил ее больше, чем меня, а? Как ты смеешь говорить, что любил кого-то больше своей родной жены?
— Леночка, милая...
Они находились па виду и у деревни, и у поселка, но Виктор, вдруг ощутив, как с плеч свалилась тяжесть, горячо и нежно обнял жену, зарылся лицом в ее пышных и ласковых волосах. Несколько секунд они стояли, слушая горячее взволнованное дыхание друг друга. Потом Виктор обхватил Лену за плечи, и они медленно пошли дальше. Он уже готов был рассказать ей все-все, но Лена заговорила первая:
— Ты знаешь, я вот не верю, что можно дважды любить по-настоящему... Я ведь тоже любила... В шестом классе. Любила Борьку Звягина... Он был в школе самый умный, самый красивый. Скрипач-вундеркинд. Он уже тогда по радио несколько раз выступал... У нас все девчонки были влюблены в него, а я больше всех... Он, конечно, на меня и внимания не обращал... Всю блокаду о нем думала. Он эвакуировался. Помню, лежишь на диване закутанная, голодная, пошевелиться даже трудно, а как вспомнишь, что есть на свете Борька Звягин, кажется, на еше худшее готова, только бы конца войны дождаться... Мне все время рисовалось, как мы с Борькой встретимся и он обязательно меня полюбит. Так, ни за что, возьмет и полюбит... Может, за то, что я в блокаду только о нем и думала... Ты «Дикую собаку Динго» читал?
— Читал.
— А нам в школе запрещали ее читать, хотя это очень и очень правдивая книга. Боялись, что мы повлюбляемся друг в друга.
*— Ну, а что же с Борькой?
— С Борькой? — удивилась Лена.— Понимаешь, не было на свете никакого Борьки... Борька — это ты... Вот встретила тебя и поняла, что никакого Борьки не было. Есть известный скрипач-концертмейстер, который за три года консерваторию закончил, и все... Помнишь, я тебя однажды на концерт затащила в филармонию. Мравин-ский дирижировал. Первым слева от дирижера сидел молодой скрипач. Черный и важный. Это и был Борька... Тогда я впервые после войны его увидела. Прочитала в афише — «Концертмейстер Звягин» — и решила сходить... Помню, сидела и смеялась. Ты еще меня несколько раз одергивал. Это я наш шестой класс вспомнила. Вспомню — смешно. Смешно и радостно. Смотрю на Борьку, а тот прошлый Борька — вон он, рядом со мной сидит. И нисколько не похож на того чернобелого пингвина, которому знаменитый Мравинский руку пожимал.
Это неожиданное признание обидело Виктора.
— Выходит, ты не меня любишь, а эту самую свою мечту во мне?
— Чем же это плохо? — удивилась Лена.— Это ведь хорошо, когда любишь человека, на котором сошлись твои мечты! Разве можно любить по-другому?
— Не знаю... Мне кажется, что все-таки надо любить человека, а не свою мечту в нем... Вдруг окажется, что тот человек в чем-то не соответствует твоей мечте? Ведь может же случиться такое? Что тогда? Обман, разочарование, разрыв?
— Ты рассуждаешь, как на лекции по психологии,— засмеялась Лена.— А он, этот человек, любит меня или нет?
— Допустим, любит.
— И он видит во мне свою мечту?
— Вероятно, видит... Но любит прежде всего тебя. Такой, какая ты есть...
— Если он любит и дорожит любовью, то должен тоже позаботиться, чтобы он и моя мечта о нем никогда не расходились. А как же иначе?
— Скажи, пожалуйста!... Второй год мы живем с то* бой, а я и не догадывался, что в любви ты такая требовательная и эгоистичная.
— Значит, не очень-то эгоистичная, если ты не замечал этого,— торжественно отпарировала Лена.
Они посмотрели друг на друга, рассмеялись и, взявшись за руки, побежали к поселку.
3
Клуб помещался в длинном приземистом здании, стоявшем на большом пустыре, обнесенном забором из штакетника. В дальнем углу пустыря виднелись штабеля строительных бревен. Чуть в сторонке на бетонном фундаменте было уложено несколько венцов сруба, по которому можно было легко догадаться, что старый клуб уже не удовлетворяет войттозерцев, но строительство нового явно затянулось.
