Маляр хмыкнул.

– Что-то здесь не то.

– А что?

– А все.

– Ты конкретно скажи.

– Да Юнга этот твой хваленый. Какой он, на хрен, злой? Он же ребенок почти. Не похож он на чемпиона. Я не спорю, Юнга, возможно, молодец, но… Но вот про глазки, кстати. Глаза у него в натуре, братюнь, детские, наивные. Взгляд добрый, сука, щенячий. Как с такими глазками он на Шапрона попрет? Мне кажется, мутят они что-то.

– Кто мутит?

– Чехи. Чехи с этим твоим Юнгой. А Шапрон… А Шапрон, кстати, с нами что-то мутит. Не верю я, что он из светлых побуждений нас поднимает.

– Подожди, а что не так? Вон клиентов нам привел бесплатно. Богатых.

– Ага. Деньги только у них кровавенькие, братюнь. Как бы отмывать не пришлось.

– И давно ты стал таким привередливым? Мы ведь и раньше с тобой на бандюков работали. И на отморозков. И на шакалов всяких поганых. Вон сколько байков ублюдкам-хедхантерам перелопатили. Помню, не гнушался ты кровушку с ливером с кузовщины отмывать.

– Чехи – другой уровень, братюнь. Это не одиночки-хедхантеры. Это почти официальная власть в северо-западном дистрикте. Прикинь, если не устроит их моя или твоя работа. Вот просто не устроит, и все. Тупо. А завтра у Юнги игра. И они тебе пику к горлу. Че делать будешь?

Напарник думал над ответом недолго.

– Шапрон поможет.

Маляр рассеянно почесал затылок, поражаясь наивности приятеля.

– Шапрон-то? Ну, этот-то да.

Байк выглядел потрясающе. Маляр выложился. Фиолетово-черная машина, покрытая рунической вязью, блистала отраженным электрическим светом, словно граненый алмаз. На бронированном переднем щитке красовалась хамоватая башка дохлой кошки с цыгаркой в зубах (кстати, с «Кэмэлом»). Блеск! Как говорится, во всей бандитской красе собственный бандерлогский брэнд.

После секундной паузы, заполнившей воздух, после того как Малярийкин сдернул тент, скрывавший его шедевральное произведение, чехи дружно заухали, не сдерживая восторг.

«Довольны, вражьи дети», – отметил мрачно Маляр.

Вперед вышел Юнга.

Неспешным, размеренным шагом он подошел к великолепному байку, погладил кожу, дотронулся до металла. Сел. Покрутил перчатками-беспальцовками по рогам и манетке.

– Молодцы, – выдал единственный комментарий.

Поблагодарил мастеров. Рассчитался. Свалил. Малярийкин только и успел помахать рукой пыльному столбу на дороге…

Байк в натуре вышел зачетный. Причем внешний вид – уникальная гангстерская графика, исторгнутая из себя Малярийкиным, словно рассвет в Севастопольской гавани, исторгнутый когда-то на полотно Айвазовским, – была только внешним фасадом реального чуда, переданного в тот день во владение Юнге.

Акватиновый двигатель, маленький, но могучий, превращал стального коня будущего чемпиона «КТО» в нечто ужасающее и грозное. Сила, способная поднять в воздух «Боинг» или провести через океан ледокол, ныне несла единственного «Харлея». Приделай к нему крылья – взлетит!

Деньгами рассчитались сполна. Таких щедрот Маляр и Калмыш давно не загребали. Сумма, к удивлению Маляра, оказалась значительно больше той, что он предполагал. Калмыш объяснил – это дали за дополнительные навороты к двигателю и бортовому компьютеру. Силовой агрегат распределял мощность почти на все рабочие системы байка – на усилитель руля, на освещение и звуковую сигнализацию, на музыкальный комплекс, на тормоза, на бортовой компьютер, на автоматическую блокировку колес, на обзорные камеры и так далее. За «допы» отвалили почти неприлично много. Даже возникло неожиданно опасение, что бабки надо вывезти срочно в Скайбокс и кинуть в депозитарий, ибо из-за такой суммы могут дома и вальнуть. Какие-нибудь информированные отморозки.

Деньги в Скайбокс все же не повезли (могли ведь и по дороге вздрючить). Малярийкин раздал долги, отдал предоплату на поставку нового подъемника, закупил шанцевый инструмент, поехал за продуктами. На это ушел весь день. И… все это было сутки назад.

Восторг, расчет, прочие прелести. Благодарность Юнги и поздравления чехов. Закуп, привоз. Погрузки, разгрузки. На радостях в «наш-ангар» даже прикатила Ника. И даже поцеловала его, Малярийкина, в левую щеку. Это был зачет. Малярийкин, будучи здравым и трезвомыслящим, а главное, совершенно зрелым человеком (несмотря на относительно юные годы – а было ему и Калмышу всего лет по двадцать), к женщинам относился спокойно. Он знал о своей непритязательной внешности и оценивал ее так, как следовало оценивать. Кривой позвоночник, кривые руки, неправильной формы нос и рот – все это, даже при очень выразительном, уверенном и спокойном взгляде Малярийкина, не производило на женщин никакого впечатления. Вернее, производило, но совершенно обратное тому, которое пестовал Маляр в своих фантастических порноснах. Увидев Малярийкина в первый раз, девушки обычно охали и отворачивались. Возможно, полагал Малярийкин, они сдерживали рвотный рефлекс или чесотку. Потом, когда он начинал говорить (а голос у Малярийкина был под стать глазам – крайне выразительный, глубокий, спокойный, сильный, – именно такой, какой обычно ожидали в красавце Калмыше), девушки начинали с Маляром общаться. И даже проникались к нему определенным уважением. Даже преклонением, если речь заходила о графическом искусстве. Однако ни о каких плотских отношениях Малярийкин мечтать не смел. Он не был девственником – это было сложно, учитывая число кочующих по району доступных проституток и честных лядей, – однако именно своей девушки, как постоянной подруги, у него не было никогда. В мечтах, весь последний год, ее заменяла Ника. Но только в мечтах.

В общем, поцеловав Малярийкина в щеку и вызвав тем самым в глубинах его души настоящую бурю эмоций, Ника убежала в комнату к Калмышу, где имела честь пребывать всю ночь до утра. Сопровождая свое пребывание разнообразными, пробуждающими фантазию звуками. В частности, скрипом кровати. Малярийкин терпел. Надо признать, что проститутками он не злоупотреблял. Никогда не злоупотреблял, а последние несколько лет – не употреблял вообще. Во-первых, из соображений экономии, бюджет «наш-ангара» был дыроват. А во-вторых – ему было просто отвратно думать о каких-то иных бабах, в то время как рядом с Калмышем находилась его богиня.

Статус Ники, впрочем, в последние дни в эротическо-кинематографических мечтах Малярийкина сильно пошатнулся. Точнее – его пошатнули. Пошатнула прелестная, стройная, изящная, но затмевающая горизонт, горы и океаны фигура… Эленки Прекрасной. Она могла составить конкуренцию Нике. И составляла. Вот только обе об этом не знали. Поскольку все происходило исключительно у Малярийкина в мозгу. При этом Малярийкин не был каким-то там маньяком или психопатом. Он был нормальным, здоровым, уравновешенным человеком. И мечты у него были нормальные, без всяких извращений. Просто – кого-нибудь трахнуть. Но было некого.

Посему, проснувшись сегодня рано утром, привычно сматюгнувшись на злодейку-судьбу и собственную криворожесть, Малярийкин не стал будить сладкую парочку – Нику и Калмыша, отдыхавших в соседней комнате после половых упражнений. Он быстро умылся, облил себя ведром холодной воды, оделся, завел грузовую «муравейку», на которой в «наш-ангар» осуществлялись поставки необходимых материалов, ГСМ, дров, патронов, продуктов и прочей жизненно необходимой лабуды, выехал со двора, закрыл за собой ворота и привычно выкатился на дорогу, чтобы закупить в соседнем поселке у таежных колхозников бульбы на следующие полгода. Дорога была ожидаемо убитой, а поездка – ожидаемо долгой. Когда перед «муравейкой» замаячил родной забор, солнце уже клонилось к вечеру.

Малярийкин любил такие поездки – появлялось время подумать. О том, о сем, но главное – о себе. Старина Калмыш оказался прав. Бабло потекло к ним рекой. Во всяком случае, «начало течь» вчера. Если с завтрашнего дня к ним действительно попрет поток заказчиков из Скайбокса, станет ли хваленое бабло, которого Маляру всю жизнь не хватало, тем роковым элементом, что изменит его рутинную жизнь? Размышляя об этом весь день, Маляр сделал вывод, что нет. Для Калмыша – да, возможно. Ведь у него есть Ника. Но вот для него… Не все, в натуре, измерялось лаве даже для нищих автомехов. Не все. Увы. Это действительно было крайне печально.