В письме к Л.В. Веприцкой от 29.1.40 г. М.И. Цветаева рассказывает, что он, «...бросив последние строки Гамлета, пришел по первому зову - и мы ходили с ним под снегом и по снегу - до часу ночи, - и все отлегло...» (VII, 670).
11 .V.40 г. М. Цветаева с Муром были по приглашению Б.Л. на его чтении перевода «Гамлета» в Московском госинституте (так Мур в своем дневнике называет Литературный институт), а потом ужинали с ним у Е.В. Пастернак, жившей во флигеле этого института на Тверском бульваре, и Б.Л. проводил их в Мерзляковский пер., где они ночевали.
Из воспоминаний поэта и переводчика С.И. Липкина (1911-2003) известно, что осенью 1940 г. Б.Л. Пастернак пригласил М.И. Цветаеву на свою дачу в Переделкине, где он устраивал застолье для грузинских поэтов: контакты с ними были для нее полезны, так как она переводила с грузинского. С. Липкин приводит ее слова о том, что она Пастернаку «благодарна за то многое, что он для нее сделал». «...Он ко мне добр, но я ждала большего, чем забота богатого, я ждала дружбы равного» (Липкин С. Вечер и день с Цветаевой // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. М., 2002. С. 135).
Б.Л. приходил также в комнатку Е.Я. Эфрон, и, по ее словам, Марина раздражалась тем, что Б.Л. вовлекал в общий разговор ееиЗ.М. Ширкевич. Но все это были встречи на людях.
В Чистополе зимой 1942 г., постоянно возвращаясь мыслями к гибели Ма рины, Б.Л. говорил драматургу А.К. Гладкову (1912-1976): «Я очень любил ее и теперь сожалею, что не искал случая высказывать ей это так часто, как ей это, может, было нужно» (Гладков А. Встречи с Пастернаком // Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993. С. 337).
4 Генрих Густавович Нейгауз (1888-1964) - пианист, профессор консерватории, ближайший друг Б.Л. Пастернака. Имя Нейгауза упоминает М. Цветаева в письмах к дочери, называя его в письме от 24. IX.40 «бесконечно-милым», а в письме от 16.V.41 г. она пишет: «Я очень дружна с Нейгаузом, он обожает стихи» (VII, 749) и рассказывает об эпизоде, когда ей срочно потребовались большие деньги, чтобы снять комнату, - тогда Нейгауз поехал с нею в писательский поселок Переделкино на дачу Пастернака, и, хотя Б.Л. в этот день на даче не оказалось, Зинаида Николаевна, жена Пастернака, обошла “все имущее Переделкино'' и добыла нужную сумму»
6 М. Цветаева писала дочери в письме от 16.V.41 г.: «Борис всю зиму провел на даче, и не видела его с осени ни разу, он перевел Гамлета и теперь, кажется, Ромео и Джульетту и, кажется, хочет - вообще всего Шекспира. Он совсем не постарел, хотя ему 51 год, - чуть начинает седеть. У него чудный мальчик, необычайной красоты, и это - вся его любовь. <...> Огород у него - феноменальный: квадратная верста, и все - огурцы. Я была у него раз на даче, прошлой осенью» (VII, 749).
6 «Четвертый год...» (из цикла «Стихи к дочери», 1916) приводятся неточно, по памяти, с пропуском второй строфы.
7 Приведена первая строфа одноименного стих. 1919 г. (I, 484).
‘ Приведена вторая строфа третьего стих. 1918 г. из цикла «Але» («И как под землю трава...») (I, 422).
9 Неточно приведена четвертая строфа первого стих, из цикла «Стихи о Москве» («Облака - вокруг...», 1916) (I, 268).
,0 Неточно приведены две первые строфы из стих. 1913 г. «Уж сколько их упало в эту бездну...» (I, 190-191).
" См. примеч. 6 к письму А.С. Эфрон А.И. Цветаевой от 20.Х.44 г.
12 См. примеч. 5 к письму А.С. Эфрон А.И. Цветаевой от 16.IX.45.
А.И. Цветаевой
15 июля 1945
Родная Ася. Ко мне приезжал муж1, рассказал про всех, тороплюсь написать Вам: последнее письмо, вернее открытка, от Мура была получена в августе прошлого года. С тех пор известий нет. На все справки, наводившиеся мужем и девушкой, с которой Мур дружил2, поступил ответ: «в списках раненых и убитых не числится».
На вербной неделе от крупозного воспаления легких умерла Вера3. Умерла одна, в марийском селе, где находилась в эвакуации. Нюся4, бывшая в 20 километрах от неё, не знала.
Последнее, что известно о Коте5, это то, что после тяжелого ранения в обе ноги он находится на излечении в львовском госпитале. Но с тех пор известий нет.
О маме: место её смерти и погребения было известно Муру, с его слов известно мужу. Последнее её письмо, вернее — записка, адресованная папе и мне, находится у Мура. Он взял её с собой. Муж помнит её содержание. Все ли её рукописи целы, муж определить не в состоянии, но всё, что ему удалось спасти из когтей Ваших знакомых - Садовских6, - находится у него. Решительно все её вещи и все книги, оставленные мамой на хранение Садовским, были ими распроданы после её отъезда. В кн<ижных> магазинах Мур находил книги, надписанные ей и ею, но выкупить, конечно, был не в состоянии.
Последние мамины письма, полученные мною на Севере, её фотографии, письма и карточки Мура целы и находятся у Лили.
Что касается отъезда Марины на Сьель397, то помог ей в этом не Тренёв, а, как говорят, поэт Николай Асеев.
Только что получила от Бориса «Ромео и Ж<ульетту>», «Антония и Клеопатру» и книгу стихов8.
С мужем встретилась очень хорошо. Ни пропасти, ни даже трещины не прорыло между нами время эти годы. Ася, пишу коротко, чтобы не откладывать долго настоящего письма. Крепко обнимаю и люблю
Ваша Аля
’ М.И. Белкина ошибочно предполагает, что С.Д. Гуревич приезжал к А.С. Эфрон в августе 1945 г. (Белкина М. Скрещение судеб. М., 1988. С. 448).
2 Фамилия этой девушки неизвестна, имя ее - Рая. Она была как-то причастна к театру. В письме к сестре от 27.II.43 г. Г.Эфрон рисует ее облик: красивая, остроумная, самоуверенная, никого не уважает, но к нему относится как к умному, проницательному человеку и опасается его скептицизма. Он пишет: «Мое отношение к Рае <.. .> не отличается нисколько от того ощущения, которое я испытал бы, надев шикарный костюм и американские ботинки. Я воспринимаю ее тогда чисто декоративно; она - мое украшение. Подозреваю, кстати, что и она меня воспринимает так же!» (Эфрон Г. Письма. Калининград Моек, обл., 1995. С. 168-169).
3 Речь идет о смерти сестры С.Я. - Веры Яковлевны Эфрон.
4 Близкие никогда не называли старшую из сестер Эфрон, Анну Яковлевну Трупчинскую, Нюсей - всегда Нютей. Вероятно, это описка.
5 Речь идет о сыне В.Я. - Константине Михайловиче Эфроне.
6 У Бориса Александровича Садовского (1881-1952) - поэта, прозаика, литературного критика - и его жены Надежды Ивановны Садовской (1886-1942) М.И. Цветаева бывала в 1941 г. Они жили в одном из подвальных помещений Новодевичьего монастыря. Уезжая в эвакуацию, М. Цветаева оставила у Садовских часть своего архива, библиотеку и некоторые вещи,
7 А.С. с оглядкой на цензуру иносказательно передает дошедшие до нее сведения о виновниках гибели матери. По словам участника собрания, обсуждавшего вопрос о прописке М, Цветаевой, поэта и переводчика Петра Андреевича Семынина, именитый драматург, лауреат Сталинской премии Константин Андреевич Тренев (1876-1945) возражал против прописки в Чистополе недавней эмигрантки, жены и матери врагов народа. Поэт же Николай Николаевич Асеев (1889-1963), по болезни не пришедший на это собрание, прислал письмо с «некоей цитатой». В 1966 г. в разговоре со мной (Р. В.) вдова Н. Асеева, говорившая о М. Цветаевой грубо и неприязненно, сказала, что в письме мужа была цитата из толстовского «Люцерна», и мне сразу вспомнились слова оттуда: «Вот она, странная судьба поэзии <...> Все любят, ищут ее, одну ее желают в жизни, и никто не ценит этого лучшего блага мира, не ценит и не благодарит тех, которые дают ее людям» (ТолстойЛ.Н. Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн // Толстой Л. Н. Собр. соч. М., 1948. Т. 2. С. 134). В конце жизни Н.Н. Асеев варьирует эту тему в стих. «Портреты»: «Зачем вы не любите, люди, своих неподкупных поэтов?» И далее идут строки о горестных судьбах поэтов, тех, которые, «...не сладив с судьбою, / От жизни смертельной обиды / Покончили сами с собою».
