Все четыреста миллионов разбросал по адресам генерала Мухи. При этом думал: «Пусть ребята получат прибавку к зарплате. Не все же они там продались мафиозным кланам. Если им верит Муха, буду верить и я».

Долго Олег не трогал шустрого молодого дельца, которому «семья» дала энергию Красноярской гидростанции и красноярский алюминий. Большие суммы положил в чикагский банк этот умелец. И, конечно же, чувствовал себя в безопасности. Олег смахнул у него миллиард и разбросал эту гору долларов по российским оборонным заводам. Третью часть всей суммы послал в Петербург на счета заводов, работавших на космос и на морской флот. И набросал письмецо:

«Папаша! Я твой банк не трогал, все смотрел, как ты пухнешь от наших русских денежек. Ты ведь знал, что твой клиент обобрал всю нашу Сибирь, оставил без зарплаты рабочих, учителей, врачей и даже шахтеров. Пришло время с ним посчитаться. Пока беру миллиардик — всего лишь один! Слышишь?.. Но стоит тебе чертыхнуться, как возьму все красноярские вклады. А зеленому юнцу, у которого вечно нос мокрый, скажи: пусть затаится и молчит, упырь болотный. Стоит ему завизжать — весь его вклад опустошу, а его суну в Бутырку. Вася с Кергелена».

Из другого банка он перекинул деньги на республиканский пенсионный фонд. И сделал приписку:

«Все деньги до единого цента — на выплату пенсий нашим старикам и старушкам, которым мы обязаны всем, в том числе и жизнью. А кавказца, которого черные силы сделали руководителем этого фонда, предупреждаю: тронешь хоть одну копейку моих денег — пущу на распыл. Вася с Кергелена».

И так Олег работал до рассвета. Двадцать миллиардов долларов перекачал с иностранных банков в наши российские. И на чистом листочке, лежащем рядом с компьютером, написал: «Через неделю пройтись по всем вкладам, посмотреть, идут ли суммы по назначению».

Часы показывали без четверти шесть, когда Олег завалился в постель.

Проснулся от шума, возникшего в коридоре. Первой мыслью было: раскрыли! Его вычислили и прислали людей!..

Сунул руки в халат и побежал к Катерине. Влетел, и — в изнеможении опустился на угол дивана. Катя сидела перед зеркалом, расчесывала волосы. В зеркале увидела Олега: халат одет на одно плечо, волосы торчат дыбом. Он тяжело дышит и держится за сердце. Испугалась Катя, подскочила к нему:

— Что с тобой? Милый?..

Впервые назвала Олега на ты.

— На тебе лица нет. Кто тебя так напугал?

— Послышалось... Мне почудилось, что тебя куда-то потащили.

— Меня?

— Ну, да — тебя! Кого же больше?..

— Да если уж красть будут, то тебя, конечно. Я-то им зачем?.. Испугался. Ишь, как с лица сменился!

Г оворила с нежностью матери, чесала своим гребешком его волосы. Приятно ей было, что Олег так за нее боится. Кажется, впервые в своей жизни она слышала к себе такое участие. Каждая женщина ищет защиту. В тайных мыслях она ждет сильного, смелого, и только с ним она будет спокойна и счастлива.

Заговорила вдруг серьезно и с нешуточной тревогой:

— Нас опять обнаружили, по твою душу прикатили вездесущие следопыты, но на этот раз они будут иметь дело со мной. Я Мухе больше не верю. Это, конечно же, он наводит свору алчных псов,— они тебя и здесь выследили...

Она хотела еще что-то сказать, но в комнату без стука ввалились два толстяка. Одного из них Катя знала: Аркадий Халиф. Его видела на даче писателя.

— Халиф! — воскликнула Катя, инстинктивно загораживая Олега.

— Да, да — я самый. И что?.. Разве вы меня уже не хотели видеть?.. А это мой друг — Миша Кахарский. Он был в банке у Романа и там кое-что узнал.

— В каком банке? Что вы там могли узнать?..

Аркадий ее не слушал:

— Миша мой друг. Он был в Америке и там узнал Каратаева. Они тоже друзья.

Повернулся к Кахарскому:

— Миша! Ты стоишь, как столб! Ты что ослеп и ничего не видишь? Это же Олег Гаврилович Каратаев. Подойди к нему.

Миша Кахарский был такой же толстяк, как и Аркадий Халиф, только еще толще. Он как-то размяк, обхватил голову руками и тихо постанывал. Мокрыми толстыми губами невнятно повторял одну фразу, какое-то восточное заклинание: байрам ол, байрам ол! Они вытрясли из меня кишки.

Шеи у него не было, и он повернулся к Олегу всей своей бочкообразной фигурой:

— Олег! Ты не узнаешь своего Мишу? Я же так для тебя старался. Ты уже забыл, что я делал для тебя в Америке?.. О, байрам ол! Люди, люди. Где ваша благодарность?..

Олег подошел к нему, положил руку на плечо:

— Михаил! Я рад тебя видеть. Но что с тобой случилось? И почему ты в юбке? Ты уже стал араб и носишь юбку?

— Какая юбка?.. Это мои штаны. Такие мои штаны. Они широкие. И что же?..

— Ты в Америке принимал какой-то гербалайф от ожирения, а растолстел еще больше.

— Гербалайф... Да, да — принимал. Но эти таблетки делают в Израиле. Они берут песок и водоросли в Мертвом море. Но что это за песок — ты знаешь? Я нет, не знаю. Я глотал эти таблетки горстями, сожрал десять тысяч долларов, а толку?.. Ты видишь, я если и похудел, то на два-три килограмма. Не больше.

— Ты еще пополнел на два пуда. Тебе надо бегать.

— Бегать?.. От кого? Куда? Если меня схватит за штаны Устинов, от него не убежишь.

— Кто такой Устинов?

— Ах, ты не знаешь! Это же новый прокурор у Путина. Ну, тот, который схватил Гусинского и отволок в Бутырку. Гусинский откупился. Дал много денег, и его отпустили. За деньги отпустят хоть кого. Ты бы лучше сказал мне комплимент, что похудел, стал моложе, а ты только и знаешь: толстый, толстый... Ты мне скажи: ты можешь дать своему Мише миллион или два, а лучше сто миллионов? Тебе это ничего не стоит. Я знаю. Я был у Романа, твоего банкира,— он тоже мой друг, и он сказал: Олег может все.

— Роман обещал мне молчать как рыба и хранить тайну вклада. Я приеду в Москву и намылю ему шею.

— Ничего не надо мылить. Роман молчит, а если кое-что сказал мне, то его можно понять. Мы так устроены: друг другу помогаем. Вы, русские, один другого топите, а мы помогаем. Вас много, вас никто не жалеет, вы и себя не жалеете, а если нас мало и кругом антисемиты, то как же мы должны поступать?.. Нет, нет — ты ничего не говори Роману. Так будет лучше — и для тебя и для меня.

Кахарский стал понемногу приходить в себя, осторожно опустил на диван свою многопудовую тушу и остановил взгляд на стоявшей возле Каратаева Катерине. И, не спуская с нее глаз, спросил:

— Это твоя жена или как?

— Или как! — ответила Катерина.— А вам и это надо знать? Вы лучше предъявите документы и скажите, кто вам дал наш адрес, как вы сюда попали?

— Документы?.. Вам?.. Зачем?..

— Я майор российской милиции. Предъявите документы.

— Майор?.. В таком халатике?..

И — к Олегу:

— Скажи ты мне, пожалуйста: что здесь происходит? Я схожу с вертолета, у меня отбили там все кишки, а она спрашивает документы. Так разве поступают культурные люди?..

Каратаев взял Катерину за руку, тихо и ласково проговорил:

— Это мой приятель. Я с ним разберусь сам.

И к Михаилу:

— Как вы тут очутились? Мы должны знать.

Кахарский всплеснул руками:

— Олег! Ты такой же дурной, как был в Америке. Если к тебе прилетел Миша, то это хорошо. Мне дал вертолет самый страшный олигарх России Сеня Беленький. Там возле вертолета его задержал какой-то ваш генерал из органов и качает права. Но скажи ты этому генералу: можно ли качать права, если это Сеня Беленький?..

— Но как узнал наш адрес этот твой самый страшный олигарх?

— Ах, Олег! Но что же может остановить Сеню, если он захотел?.. Да ему стоит свистнуть... У него деньги! А к тому же он — Сеня Беленький. У нас везде свои люди. А если это было бы не так — ты бы убежал из Америки?.. Ты бы сидел там за решеткой и считал на своем компьютере то, что надо американцам. Но ты попросил меня, и я все сделал. Здесь тоже — попросишь меня, а я Сеню Беленького и ты получишь все, что хочешь. Он может сделать и такое, что сам ваш новый президент, который тоже недавно был подполковником, будет стоять в дверях и никого к тебе не пускать. А Жириновского посадят на цепь у калитки, и он будет лаять. Он же тоже наш человек. А мы что скажем своему человеку, то он и будет делать. Дисциплина! У вас она только в армии, а у нас — везде.