— Хакер,— поправила его Катя.

— Какая разница! Хакер, хрекер...

Старрок дал Тихому инструкции, где да кого поставить, да чего следует опасаться, и сказал на прощание:

— Пока-то они еще не очухались и долго будут чесаться, а мы их тут уж и ждем-пождем.

Кто это «они», генерал не растолковал, повернул назад свою экспедицию, и тут возле Катиной машины предложил ей:

— Я поеду с вами. Нам говорить много надо, а уши моего шофера ни к чему.

И зашел с той стороны, где был руль. Кате же показал место рядом. Подполковнику Тихому бросил последнюю команду:

— Вы тут и себе подыскивайте жилье. Будете при Объекте неотрывно.

И они поехали.

Если бы записать на пленку разговор, который по дороге происходил между Катей и Старроком, то получился бы спектакль одного актера. Говорил все время один генерал. И говорил, торопясь и волнуясь,— и потому местечковая лексика, усвоенная им с молоком матери, была здесь выпуклой и немало забавляла нашу героиню.

— Майор Катя!.. Мне можно вас так называть?.. Скоро вы станете подполковником, вы будете получать много денег, как самый важный резидент, но пока вы майор, и это очень хорошо. Я тоже был майором, и мне тоже было хорошо.

— Да, но вы очень скоро стали генералом. И, как я читала в одной книге,— кстати, ее написал Петр Трофимович,— служили у Собчака в Петербурге.

— Да, об этом написали в книге? Это интересно. Я не читал, но вы мне дадите эту книгу и я почитаю...

Он, конечно же, читал роман «Бешеные миллионы», но признаться в этом не хотел. На минуту потерял ход мысли. Затем продолжал:

— Майор Катя, голубушка,— вы такая умная, и такой счастливый женский экземплярчик... В это уж поверьте. Это говорю вам я, который много жил, кое-что видел. Всегда любил искусство, читал Достоевского... Красота спасет мир и так далее. Мы будем ехать целый час, я буду вам говорить, и вы много узнаете полезного. Если, конечно, будете хорошо слушать.

— Я очень хочу много знать! — воскликнула Катя, предвкушая большие откровения генерала.

Генерал на мгновение смолк, пытаясь уяснить для себя значение и смысл восторженной речи майора. Но толком ничего не поняв, пустился в дальнейшие откровения.

— Вы служите в милиции, носите погоны и, как всякий честный человек, верите, что служите государству. И это хорошо. Так легче жить. И можно крепко спать. По тому, какие розовые у вас щеки, можно понять, что спите вы крепко. Но сейчас подошел момент, когда нельзя ошибиться. Будет очень обидно, если вы ошибетесь. А?.. Верно я говорю?

— А я не понимаю ваших слов. Почему именно сейчас я могу ошибиться?

— Ну, вот: вы мне говорите правду. Я люблю людей, когда они говорят правду. Вот именно: почему сейчас?.. А потому, что сделай вы ошибку вчера — и что же? Кто бы ее заметил? Ну, подумаешь, поймали вы торговца рабами или не поймали — что бы случилось? А только бы и случилось, что Автандил не получил бы от кавказцев очередной взятки. Важное это дело или не очень? Важное, конечно, но не очень. Это я вам говорю, генерал Старрок. Но если вы упустите свой шанс сегодня — это будет важно. Это будет так уже важно, что не можно измерить. Почему не можно?.. А потому, что там миллионы. А где миллионы, там — о-о-о! В вашем русском народе говорят: малые детки — малые бедки, большие детки — большие бедки. Миллионы — это большие бедки. Вчера в Екатеринбурге убили директора Уралмаша. В восемнадцатом году там убили царя, а вчера — директора завода. А почему?.. Ну, почему убили царя — ясно. Он уже мешал тем царям, которые залезли в Кремль. Сейчас в Кремле хорошие ребята. Их не видно, но они и есть в России цари. И я их знаю. Вот что важно: я знаю их, они знают меня.

— Но вы отвлеклись: почему же убили директора Уралмаша?

— А-а... Вам еще не ясно? Я же говорил, что вы должны меня внимательно слушать. В прошлом году на счетах Уралмаша было двенадцать миллионов рублей. Это мизер. Директора никто не убивал. В этом году в его руках оказались двести сорок миллионов. Это уже много. Большие детки потянули за собой большие бедки. Директора убили.

— Меня не станут убивать! — возразила Катя, беспечно откидываясь на спинку сиденья.— Да к тому же я и не боюсь. Умирать-то когда-нибудь все равно надо. А я хочу умереть молодой. Чтобы лежала в гробу и на щеках моих был румянец. Хочу быть всегда красивой.

— Ах, Катя! При чем тут убивать? Важно другое: кому мы служим.

— Я служу государству. И вы нас так учите: хорошо служите государству.

— Да, я вас учил. Но одно дело, когда я говорю на собрании, а другое — вот теперь, когда нас никто не слышит. Солнышко вы мое незакатное! Нет у нас государства, нет. Оно было при советской власти, когда я, научный сотрудник, получал сто сорок рублей в месяц, но разве оно может быть сейчас, когда питерский недоучка Чубайс получает в тысячу раз больше, чем квалифицированный рабочий, а малограмотный грузин Шеварнадзе был в России министром иностранных дел и отдал американцам половину Берингова моря. Теперь он грузинским царем стал и решил отдать Грузию натовским войскам. А?.. Это государство?..

— А что же у нас есть? — прикинулась простушкой Катерина.— Кому же мы служим?

— Вот это разговор зрелого мужа. На Кавказе — кланы. У нас тоже кланы, но зовутся они иначе: мафии. Сегодня мы служим одной мафии, завтра другой. Это зависит от того, в чьи руки попадает Кремль. Сегодня он у меня в руках!

— У вас?

Старрок понял, что зарапортовался, хватил лишку. Сдавал назад.

— Ну... положим, не у меня. Это сильно сказано. Но моих людей там больше, чем, скажем, Автандила. Тебе надо решить: кому ты служишь? Кому выгодно служить?..

— Кому же?

— Мне! Я тебе искренне говорю и прямо: мне служи! И не попади на удочку другим.

Екатерина отвернула лицо в сторону, задумчиво наблюдала за бегущими навстречу

машинами и не торопилась отвечать Старроку. Потом уверенно и убежденно заговорила:

— Вы, господин генерал, зря принимаете меня за простушку. Я давно для себя решила, кому служить. И хотя начальник у меня Автандил, и даже вы требуете от меня послушания начальникам, но я-то понимаю: служить Автандилу — значит, набивать карманы кавказской мафии. Вы думаете, мы с подполковником Тихим слепые, а мы видим, как вчера арестованные Автандилом кавказцы вновь разгуливают на свободе и вербуют русских девушек в рабство. Значит, откупились, значит, им кто- то помогает. Может быть, Автандил, а может, кто и повыше.

— Ну, молодец! Ну, умница! Вот это я и хотел тебе внушить: бойся Автандила! Не вздумай выполнять его поручений. А если он и даст тебе задание, позвони мне. Или мы встретимся у меня дома. В милиции мне опасно тебя приглашать на беседу, там всюду слухачи, а под столами жучки. Автандил все знает, каждый мой шаг отслеживает.

— Выходит, вы его боитесь? А это какая же борьба, если противника бояться!

— Нет, нет — я не боюсь. Я никого не боюсь, потому что за мной — сила, но всякая борьба предполагает маневры, нужна маскировка. Ты тоже ему улыбайся,— он очень любит, когда ты ему улыбаешься, я тоже люблю, когда ты улыбаешься, но только если это мне ты улыбаешься, а ему ты тоже улыбайся, но знай, что мы должны его обмануть. Тогда он не пришлет к нам чеченцев, которые режут и убивают. Вот в чем вся тактика и стратегия.

— Я давно ее поняла, эту тактику и стратегию.

Решилась на дерзкую мысль:

— Я русская. И буду служить русскому народу.

Старрок приоткрыл рот и непроизвольно нажал ногой на педаль тормоза. Автомобиль остановился. Генерал повернул к Кате окаменевшее лицо, дрогнувшими губами пролепетал:

— Русская?.. Как это — русская?

— А так: русская и все тут.

— А-а, а я кто?

— Вы?.. Не знаю. Слышала, будто вы — еврей.

— Как еврей?

— Ну, так — я русская, а вы еврей, что же тут непонятного? Бывает человек киргиз, бывает чукча, ну, а вы — еврей. Правда, вы на еврея не похожи, а больше на русского, но говорят так.

— Вот именно: больше похож на русского. А фамилия немецкая. А по разговорам — еврей. Так кто же я после этого?