В-третьих, наряду с амбициозным географическим охватом конференция была посвящена широкому спектру концептуальных проблем. На отдельных секциях обсуждались: теория компаративного исследования империй, генезис империй, идеология империй, имперская экономическая система, история границ, окраин и воображаемой географии имперского пространства, элиты и система управления империй, право империй и недоминантные группы имперского общества, а также наследие империй. Иными словами, организаторы конференции не ограничивали тематику истории империй отдельными аспектами, но, вполне следуя видению тотальной истории историками-анналистами, рассматривали империи в совокупности политических, социально-экономических и культурных отношений. Единственным исключением стала внешняя политика и международные отношения. Однако, данное исключение было скорее оправданным, нежели произвольным, так как именно внешний экспансионистский аспект истории империй является наиболее изученным. Программу данной конференции определяло внимание к внутренней жизни имперских организмов, а проблемы внешней политики обсуждались там, где существовала связь между внешней политикой и внутренним положением. С точки зрения хронологии организаторы конференции ограничились эпохой Нового времени, заканчивая свой анализ распадом континентальных империй в результате Первой мировой войны. Можно по-разному оценивать мотивы такого решения. С одной стороны, постановку верхнего временного предела обусловили практические соображения – объем работы и сложность обсуждаемых проблем и так были чрезвычайно велики для достижения эффективного хода конференции. С другой стороны, отсечение XX века позволяло обойти проблемы деколонизации, вопрос о том, являлся ли Советский Союз империей, многотомную полемику в рамках постколониальной теории, которые, безусловно, важны для эпистемологии имперских исследований, но с основанием заслуживают отдельного обсуждения. Надо отметить, что в этом решении обнаруживается определенная связь с тем, что в центре внимания оказалась именно внутренняя жизнь имперских организмов. Возможно начиная с классического труда Э. Гиббона «Закат и падение Римской империи» («The Decline and Fall of the Roman Empire»), история империй писалась ретроспективно как история неуклонного шествия к распаду. На взгляд историков Нового и особенно Новейшего времени империя представлялась нелегитимным и, следовательно, нежизнеспособным социальным и политическим явлением. При этом исследователи часто игнорировали факт более длительного в истории человечества существования государства и общества в имперской фазе по сравнению с фазой национального государства. В этом смысле замена исследовательского вопроса «как они шли к упадку?» вопросом «как было возможно их существование?» представляется продуктивным, и с этой точки зрения хронологическое ограничение обсуждения периодом Нового времени приобретает дополнительный смысл.
Вступительный доклад А. Рибера был посвящен контекстуализации современного интереса к империи. По мнению Рибера, на сегодняшний день можно говорить о разрушении модели национального государства, обусловленном развитием процессов глобализации, созданием единой Европы, экспансией американской массовой культуры, проблемами в развитии созданных по европейской модели национальных государств в регионе третьего мира, а также мировыми миграционными процессами, радикально меняющими состав населения бывших метрополий западных колониальных империй. Отдельную актуальность изучению наследия империи придает распад СССР и развитие процессов нацие-строительства в постсоветском пространстве. В своем докладе А. Рибер утверждал, что изучение современных наций и национальных государств не может происходить в отрыве от изучения империй, так как большинство современных наций либо были империями, либо развивались в имперском контексте.
Первая секция конференции была посвящена методологии сравнительных исследований имперских феноменов. Несмотря на название секции, докладчики отталкивались не от теории, а от частных исторических случаев, пытаясь очертить общие рамки исторического сравнения. Д. Ливен представил краткую выжимку из своей книги «Empire: The Russian Empire and Its Rivals». Следуя своему подходу, Ливен вновь вернулся к проблеме международных отношений и геополитики. В геополитике он видит важный аспект истории империй, так как империи в его понимании есть, прежде всего, государства, имеющие вес на международной арене и ведущие активную внешнюю политику. В рамках этого подхода Ливен ввел геополитическую категорию европейской периферии, где имперская экспансия оказалось возможной в силу недостаточного действия противовесов международного баланса сил. С помощью данной категории Ливен объясняет рождение континентальных империй на границах Европы и заморскую экспансию европейских держав. Таким образом, концепт европейской периферии становится общим контекстом для проведения сравнительных имперских исследований. С другой стороны, сравнивая стратегические задачи управления Британской и Российской империями, Ливен приходит к выводу, что здесь между ними не существовало принципиальной разницы, так как обе они пытались справиться с проблемой территориальной протяженности и полиэтничности населения.
Испанской империи был посвящен единственный доклад на конференции – доклад Себастьяна Бальфура. Автор не проводил сравнительное исследование, однако его анализ зависимости формирования испанского национального государства от империи и проблемы относительной отсталости Испании по сравнению с развитыми странами Западной Европы позволил провести параллели с восточноевропейским опытом. Вывод Бальфура о том, что окончательная потеря Испанией своей империи в 1898 году привела к кризису государственности и росту сепаратистских движений внутри Испании, оказался продолжением мысли А. Рибера о глубокой связи процесса формирования национального государства с имперским опытом.
Доклад Филиппа Тера был посвящен парадигмам немецкой истории и явился попыткой творческого использования потенциала имперских исследований для анализа немецкой истории в контексте Центральной и Восточной Европы. Ф. Тер отметил парадоксальный континуитет между историографией до и после 1945 года, которая, несмотря на всю разницу в оценках немецкого исторического опыта, сохранила нациецентричную исследовательскую оптику. Вывод немецкой истории из контекста сравнения с Западными странами (Францией и Англией) и ее помещение в многонациональный и имперский контекст Центральной и Восточной Европы (с соответствующим учетом фактора национальных меньшинств в Германской империи и участия Германии в колониальных проектах) представляется, по мнению Тера, весьма продуктивным и позволит по-иному осмыслить особенности немецкого исторического развития в Новое время, в том числе и проблему нелиберального политического устройства.
Доклад Ильи Винковецкого был посвящен истории Российско-Американской кампании, которая, по его мнению, опровергает однозначное утверждение, что опыт Российской империи не походит к процессам образования западных колониальных и торговых империй.
В ходе дискуссии участники вернулись к тем общим вопросам компаративистики, которые, хотя и не были поставлены в докладах, но возникали при ознакомлении с докладами данной секции. А. Миллер подчеркнул, что, хотя выделение Российской, Габсбургской и Османской империй в отдельную группу для сравнительного анализа имеет смысл и давнюю традицию, необходимо выходить за эти традиционные рамки сравнений и полнее учитывать общий имперский фон. А. Рибер обратился к историографической классике сравнительной истории (М. Блоку) и отстаивал релевантность сравнительного исследования только в тех случаях, когда имело место соприкосновение или взаимное влияние сравниваемых обществ. В этом отношении анализ континентальных империй представляется А. Риберу более обоснованным, нежели сравнение опыта этих империй и колониального империализма. В том же духе высказался М. Ходарковский, указавший на то, что случай Аляски являлся скорее экзотическим, нежели типическим в общей модели построения Российской империи, так как доминантным фактором расширения империи в России являлись стратегические, а не коммерческие соображения.
