Козлом отпущения стал Владислав. Слепая ярость главы администрации пала на голову невиновного хирурга. Лизоблюдами из областной прокуратуры было сфабриковано липовое дело против Владислава. Его обвинили в торговле наркотическими веществами и осудили на восемь лет. В итоге он оказался в той самой зоне, в которой в данное время отбывал свой срок Крым. Но на этом злодейка-судьба не успокоилась. После двух лет отсидки и изнурительного труда на лесоповале несчастного хирурга придавило бревном.

Да, вот такие бывают в жизни трагические повороты. Как много в нашем обществе вопиющей несправедливости и жестокой подлости! Сколько по тюрьмам и зонам сидит невинно осужденных! Сколько гуляет на свободе истинных мерзких преступников! Да, неудивительно, что у богини правосудия Фемиды завязаны глаза. Не грех бы иной раз сдернуть с нее повязку и сказать: «Посмотри, родная, где же справедливость?!» Эта трагедия заставила Григория Матвеевича глубоко задуматься о смысле жизни. Именно она оказала влияние на решительный перелом в судьбе профессора.

Он отошел от научной работы и занятий со студентами и обратился к Богу, уехав в далекую глухомань на место гибели своего сына. Григорий Матвеевич не возненавидел людей, хотя это было бы естественно при сложившихся обстоятельствах. Наоборот, в далеком таежном поселении, отрешившись от суеты человеческого общества, погрузившись в религию, он посвятил свою жизнь служению Богу и людям с тяжелой судьбой. А таких людей в этих местах было несметное количество.

Кроме храма Григорий Матвеевич построил часовню на территории самой зоны. Там он и проводил службу для арестантов, направляя их на путь истинный, облегчая страдания.

Невольно я вспомнил произведение Льва Николаевича Толстого «Отец Сергий», где главный персонаж отрекся от блистательной карьеры и посвятил себя служению Господу. Да, аналогия получилась потрясающая.

Мы долго беседовали о бренности жизни, философии бытия, смысле существования.

Отец Григорий расспрашивал меня о моей жизни, моих делах. Я сначала обрисовывал свой род занятий весьма поверхностно и абстрактно, пытаясь максимально уходить от реалий, но в процессе общения понял, что это бесполезно. Передо мной сидел умудренный жизнью человек и талантливый психолог. Когда я откровенно рассказал ему о своей судьбе, он, вопреки моим ожиданиям, не стал строго укорять меня, а, наоборот, отнесся с пониманием и даже с некоторым сочувствием.

— На все воля Божья, Феликс, — сказал он мне. — Я не могу оправдать выбранный тобою путь и любой вид насилия, какими бы мотивациями ты ни руководствовался. Заповеди Господа нашего нерушимы и подтверждены веками, их только нужно понимать правильно.

— То есть как? — поинтересовался я.

— Они высказаны просто и лаконично, а каждый человек в меру своего интеллектуального уровня и духовного содержания должен интерпретировать их для себя индивидуально, при этом сохраняя главную цель, которой служат эти заповеди. Главное, чтобы каждый верующий правильно в душе осознавал истину слова Божьего.

— Григорий Матвеевич, можно я по-прежнему буду называть вас так? А то трудно изменить привычку.

— Разумеется, Феликс.

— Так вот. Вы сами учили меня логике и психологическому анализу, и моя жизненная позиция в настоящий момент тоже основана на реальных логических умозаключениях…

Тут я подробно поведал отцу Григорию о моих моральных принципах и жизненных устоях, высказал свою точку зрения на преступление как таковое, поделился соображениями о том, кто является истинными преступниками и моральными уродами.

Далее попытался обосновать, что, несмотря на характер моей деятельности, я по шкале морали и порядочности занимаю далеко не последнее место среди представителей рода человеческого.

— В сущности, Григорий Матвеевич, чем я отличаюсь от законопослушного гражданина? — размышлял я. — Как, например, поступит обычный человек, на глазах которого поганый маньяк пытается зверски изнасиловать девочку? Так называемый «непреступник», в лучшем случае, постарается его задержать и сдать в милицию, а реальнее всего то, что он лишь сообщит органам об этом зверстве. Я же — «преступник» — не стану сдавать эту гниду ментам, как предписывает буква закона, а просто-напросто раскрою череп этой мрази. Я поступлю как достойный мужчина, а не как законопослушный гражданин. Но в итоге мой поступок все равно будет считаться преступлением! Так что пусть я трижды буду преступником, но никогда не поступлюсь своей совестью и мужским достоинством!

Я привел еще несколько примеров отцу Григорию, которые отражали сущность моей морали, но противоречили букве закона.

Отец Григорий внимательно выслушал мои размышления и произнес:

— Феликс, в твоих словах, конечно, есть истины, но, продолжая углубляться в твои размышления, можно дойти до глобальной демагогии, извращающей все шиворот-навыворот и отрицающей все ценности человеческой морали. Ведь если тебя послушать, то воровать — это хорошо, если воровать у наворовавших в свое время. Грабить — это замечательно, если грабить людей, по-твоему, достойных того, чтобы их грабили. И даже убивать не грешно, если убивать подлецов и негодяев. Но кто дал тебе право определять, кто в жизни плохой, а кто хороший человек? Кто дал тебе право судить об этом и выносить свой вердикт? «Не судите, да не судимы будете», — гласит писание. Почему ты решил взять на себя роль самого Господа Бога? Это, мой друг, — тщеславие. Тщеславие и гордыня. А гордыня, как тебе известно, тоже грех.

— Греховен я, Григорий Матвеевич. С детства я старался расти человеком гордым и гордость считал за положительное качество.

— Гордыня и гордость — разные вещи. И ты об этом хорошо знаешь.

— Тем не менее слова-то однокоренные.

— Друг мой, не будем упражняться в филологии. Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать.

— Да, конечно. Но все же согласитесь со мной. Пока в нашем обществе столько жестокости, подлости и беспредела, пока людьми управляет продажное правительство, где каждый руководитель печется только о собственном благосостоянии, а отнюдь не о благосостоянии народа, как это следовало бы, пока у власти коррумпированные и тупые чиновники, пока вокруг царят произвол и всенародный обман, имеющий всероссийские масштабы, моя профессия вносит определенный баланс и заполняет полагающуюся ей на данном этапе нишу.

— Да, это верно. Но если каждый член нашего общества будет рассуждать подобным образом, все так и останется «на круги своя».

— Что же вы тогда предлагаете?

— Я предлагаю? Я не предлагаю, я делаю! Свое маленькое, но, как я считаю, очень нужное дело. И если б каждый хоть немного, хоть чуть-чуть внес свою лепту в создание чего-то более чистого и светлого, тогда мир стал бы намного лучше и добрее.

— Вам не кажется, Григорий Матвеевич, что это звучит несколько высокопарно? Хотелось бы побольше конкретики.

— Конкретики? В чем?

— Да хотя бы в том, какой нужно сделать первый шаг. Ведь какого черта…

— Не ругайся!

— Простите, Григорий Матвеевич, вырвалось. Я хотел сказать, какой смысл мне одному стремиться к чему-то возвышенному, производя впечатление чудака и белой вороны? Если вы, например, убедите меня, и пусть даже тысячу таких, как я, повлиять на умы миллионов вам будет чрезвычайно сложно. А я вам, в свою очередь, даю голову на отсечение, если бы я попал в некое утопическое общество — общество, где царят правда, порядочность и доброта, общество гармонии и красоты, я бы никогда не был преступником.

— Охотно верю. Но ведь надо же когда-то переделывать нашу жизнь.

— Надо. Но только так, чтобы это не было пустой тратой времени и имело реальный смысл. Зачем мне делать шаг, если я знаю, что вокруг меня страна дураков. Да, видно, прав юморист, сказав: «Не ту страну назвали Гондурасом». Практически все правительство — интриганы и властолюбцы, почти все депутаты — народные избранники — любители денег и привилегий. Да что уж далеко за примерами ходить, если каждый — от мала до велика, от колхозного тракториста до члена правительства — прекрасно знает, что практически любой гаишник берет взятки. Смешно. Абсурд. И при этом все пытаются говорить о правде, о честности.