Король в последние дни в ожидании предстоящего свидания с Франциской был в полном опьянении любовью, и потому едва ли можно было предположить, что он в состоянии изменить своей возлюбленной таким наглым способом, как утверждал Бонниве. Хотя и существует целая теория, по которой легкомысленные и чувственные люди в подобном состоянии всего способнее на измену, но мы должны заметить в оправдание короля, что никто не мог сказать с уверенностью, какого рода сцена произошла между королем и Дианой в павильоне. Всем известен только факт, что король в этот день согласился на помилование отца Дианы графа Сен-Валлье, и что впоследствии она вступила в близкие сношения с другим королем. Отказавшись несколько лет спустя носить фамилию своего мужа, она сделалась неразлучной спутницей французского короля Генриха II, сына короля Франциска. Сама Диана всегда упорно утверждала, что она никогда не была любовницей последнего, так как это противоречило бы всем нравственным принципам и было бы вдвойне оскорбительно для Генриха II.

Мы, со своей стороны, не беремся решить этот вопрос; но Франциска Шатобриаи, которой постоянно отказывали в ее просьбах о помиловании осужденных, могла истолковать только известным образом милость короля к Диане. Несмотря на всю ее пламенную любовь, у нее не осталось ни малейшего сомнения относительно неверности короля, и она провела остаток дня в полусознательном состоянии.

Наступил длинный летний вечер. Франциска лежала на покойном кресле, в комнате, примыкавшей к небольшой прихожей, на потолке которой была нарисована Семела, погибающая от огня Юпитера. Глаза ее горели лихорадочным блеском; темные распущенные волосы окаймляли ее бледное, заплаканное лицо, искаженное от горя. Химена, слышавшая в саду известие, сообщенное Бонниве, решилась, наконец, подойти к Франциске и взяла ее за руку. Но теперь несчастная женщина опять почувствовала прежнее отвращение к молодой девушке, которая так искренне любила ее. В голове ее мелькнула неприятная мысль, что Химена везде приносит ей несчастье, и она в ужасе оттолкнула ее руку. Несмотря на все наши мудрствования, мы все более или менее верим в то, что одни люди приносят нам счастье, а другие – несчастье.

Химена молча отошла от нее.

В это время кто-то постучал в наружную дверь, выходившую в коридор. Франциска инстинктивно бросилась к потаенной двери и еще крепче задвинула задвижку. Она содрогалась при одной мысли, что через эту дверь, имевшую такое важное значение в истории ее любви, может войти человек, который так коварно изменил ей.

Химена, слыша шаги в соседней комнате, поспешно вышла и увидела одного из королевских слуг, который просил передать графине Шатобриан приглашение короля явиться на прощальную аудиенцию, так как его величество в эту же ночь уезжает в Италию.

– Какой ответ должна я дать слуге? – спросила Химена, обращаясь к графине.

– Скажи, что я больна… Нет, не нужно; он может подумать, что я заболела от сильного огорчения. Скажи, что я не могу прийти, или дай какой хочешь ответ. Теперь уже ничто не испортит мою жизнь! Все кончено!

В эту минуту в комнату вошел Бюде. Франциска бросилась к нему навстречу и, взяв его за руку, горько заплакала.

Бюде старался успокоить ее и этим еще больше увеличил ее горе.

– Вы не спрашиваете меня о причине моих слез! – воскликнула она. – Значит, вы уже знаете… Это всем известно! Я не нуждаюсь в сострадании…

– Нет, моя дорогая графиня. Никто ничего не знает. Мне сообщил это со своим обычным злорадством Бонниве, которому доставляет удовольствие огорчать меня и который ненавидит вас, потому что ему не удалось заслужить ваше расположение. Вы должны выслушать короля Франциска! Может быть, все это наглая ложь, придуманная вашими врагами, чтобы поссорить вас с королем за несколько часов до его отъезда с той целью, чтобы он не сделал каких-либо распоряжений в вашу пользу на время своего отсутствия.

– Вы говорите это, чтобы утешить меня! Я сама видела, как она упала к его ногам. Он внимательно выслушал ее просьбу, хотя дело Жана Пуатье известно ему до малейших подробностей! Зачем он повел ее с собой в павильон, если не… Уходите, Бюде… Оставьте меня одну! Я не могу говорить об этом…

– Я пойду к королю и потребую от него искреннего признания!

Бюде ушел, а Франциска в изнеможении опустилась на кресло.

Мало-помалу наступили сумерки. Химена не подходила больше к графине, и та долго оставалась одна в темной комнате. Высокие окна только сверху осветились восходящей луной, которая всегда поздно появлялась в Фонтенбло, потому что она должна была подняться над высоким лесом. В настоящий момент графиня Шатобриан – которой все завидовали и предсказывали корону после смерти королевы Клавдии – была едва ли не самым несчастным существом в целой Франции. Она ни о чем не думала; мысли путались в ее голове и она в состоянии была ощущать только одно свое безысходное горе. Но вот что-то оживило ее; она выпрямилась и стала прислушиваться. Она узнала шаги короля, который поспешно шел вдоль галереи. Прошло еще несколько секунд, и он остановился перед спящей нимфой, прижал пружину, постучал несколько раз, но дверь не поддавалась. Она ясно слышала, как он звал ее по имени…

Если бы он мог видеть ее в ее белом легком платье при серебристом лунном освещении, которое все более и более распространялось по комнате! Какое томительное ожидание виднелось в ее грациозно наклоненной фигуре, в ее протянутой руке! Трудно было сказать, один ли гнев выражали эти блестящие, широко раскрытые глаза. Хороший физиономист прочел бы в них безграничную любовь к человеку, так глубоко оскорбившему ее. Если он еще раз позовет ее, то вероятно любовь восторжествует над всеми другими чувствами.

Король в это время усиленно стучал в дверь. Этот стук раздражал потрясенные нервы молодой женщины; она еще более нахмурила свои красивые тонкие брови; на губах мелькнула презрительная улыбка.

В комнату вошел Бернар со свечами в руках. За ним следовал Флорентин, который, пользуясь правом духовника, всегда являлся без доклада. Графиня слегка вскрикнула, увидев его, и закрыла лицо руками.

– Унесите свечи, – сказала она, – мне больно смотреть на свет.

Флорентин был очень доволен случаем остаться наедине с графиней при лунном освещении, хотя пришел к ней с совершенно иными намерениями. Примкнув к партии герцогини Ангулемской, он тотчас же составил план действий и собрал все необходимые сведения. Между прочим, он узнал, что Брион прибыл из Лиона с печальной вестью об успехах неприятеля и что, следовательно, явилась не вымышленная, а действительная необходимость, чтобы король сам явился на место сбора нового войска, если возможно будет собрать его и если дворянство Бурбонэ и Оверна не перейдет открыто на сторону быстро приближавшегося неприятеля. Теперь не оставалось ни малейшего сомнения в том, что король немедленно отправится к войску и что перед отъездом он должен будет поручить кому-нибудь регентство на время своего отсутствия. Вопрос о выборе не мог считаться решенным, если останется хоть полчаса для примирения короля с Франциской. В этом прелат окончательно убедился из нескольких слов, сказанных королем, которые он слышал, проходя мимо открытой двери. Королю, по-видимому, было известно, что Бонниве объяснил по-своему графине Шатобриан его свидание с Дианой. Это мог сообщить ему стоявший возле него Бюде, вернувшийся от графини. Король, с лицом, побагровевшим от гнева, осыпал упреками Бонниве; рука его судорожно сжимала рукоятку шпаги.

«Он тотчас же отправится к графине, – подумал Флорентин, ускорив шаг, – нужно во что бы то ни стало помешать ему в этом, иначе наше дело будет безвозвратно проиграно. Если их свидание состоится, то король, помирившись с нею, предоставит ей правление».

Занятый этими размышлениями, Флорентин поспешно прошел двор и часть сада, потому что, исключая выход в галерею, комнаты Франциски не имели непосредственного сообщения с королевскими покоями. Войдя в переднюю, он застал ожидавшего его Флорио, с которым он еще утром успел уговориться относительно общего плана действий, и намекнул ему, что через полчаса он может приступить к делу.