Справа вдоль тротуара вытянулась длинная чугунная ограда. Сквозь частокол прутьев и высокий кустарник виднелись белоснежные колонны и нежно-кремовые стены большого каменного здания, посверкивали чисто вымытые стекла и доносился приглушенный шелест водных струй.

Хлопнула дверца автомобиля, пискнула сигнализация. Молодой мужчина в сером костюме и классической шляпе с полями перешагнул цепь, натянутую между столбами автостоянки с надписью: «Только для сотрудников «Театра-Бис».

Круглое лицо мужчины с живыми темно-карими глазами и белозубой улыбкой с первого взгляда казалось обманчиво мягким. Впечатление уравновешивали чуть выдвинутая вперед нижняя челюсть и твердая складка губ. Мужчина двигался стремительным спортивным шагом, перепрыгивая через мелкие лужицы, оставшиеся после утреннего дождя.

Дойдя до конца ограды, мужчина остановился.

Из-за ворот с двумя переплетенными буквами «ПС» посреди чугунных завитушек открывался великолепный вид на бархатную зеленую лужайку с каменной чашей фонтана и старинным особняком позади него.

Белые коринфские колонны с лепниной отчетливо выделялись на фоне светло-кремовых стен. По всему фронтону здания, над мезонином и окнами виднелись гипсовые цветочные гирлянды. Такими же цветами, только мозаичными, были украшены овальные французские окна первого этажа. Каменная балюстрада двумя полукружьями обрамляла высокий балкон парадного входа. У владельца здания хватило вкуса не испортить прелестный вид громадными светящимися буквами «Театр-Бис» или табличкой в форме стрелки с надписью «Касса».

Мужчина нажал на кнопку звонка. Тут же щелкнул автоматический замок, и хорошо смазанная дверца калитки бесшумно отворилась.

Несколько дорожек, выложенных потрескавшимися плитами, вели мимо фонтана к каменным ступеням балюстрады. На балконе гостя уже ожидал симпатичный парень, одетый в костюм с белой рубашкой и галстуком. Светлые пушистые волосы парня ерошил теплый ветерок, в стеклах очков сверкало веселое майское солнце.

Гость протянул руку первым:

– Алимов. Мне назначено на двенадцать.

– Стас Бажанов, секретарь Никиты Сергеевича, – отозвался молодой человек, пожимая протянутую руку. – Это я вам звонил, Вадим Александрович. Патрон просил встретить, если вы приедете первым. Прошу вас, входите.

Высокая дверь из темного дерева распахнулась, и Алимов, с любопытством озираясь, вошел в просторный холл.

Полумрак здесь казался светлым из-за белых матовых штор, собранных в складки. Цветные витражи мерцали сквозь плотную ткань, плавали в глубине сверкающего паркета, как стайки золотых океанских рыбок. Огромную темную пасть камина обрамлял желтоватый мрамор с коричневыми прожилками, над каминной полкой светилось старинное зеркало в позолоченной венецианской раме. Едва уловимый запах – не пыли, времени, – перебивал острый аромат цитрусовых, тишину дробил размерный стук маятника.

– Ну, как? – спросил секретарь, возникая за спиной гостя. – Нравится?

– Очень, – живо отозвался Алимов, оборачиваясь.

– Вы не были на наших спектаклях?

– К сожалению, нет.

Секретарь понимающе склонил голову к плечу.

Информацию о театре помощники Алимова – Роман и Леночка – собрали быстро. Даже приложили к распечаткам из Интернета пригласительный билет на две персоны. Леночка объяснила, что билеты в обычном понимании театр не продает, только приглашения, отпечатанные на шелковой веленевой бумаге, где указаны название спектакля, имена исполнителей, дата и места.

– А где цена? – спросил Алимов наивно.

Когда Леночка озвучила цену билета, Алимов широко распахнул глаза и медленно обвел помощников вопросительным взглядом: шутят, что ли?

– Шеф, что вы хотите? – пожал плечами Роман. – Туда обычные люди не ходят!

– А кто туда ходит?

Вместо ответа Роман ткнул пальцем в билет. В самом низу мелкими буквами каллиграфической прописью было выведено: «Мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях».

Владелец театра сделал ставку на публику, для которой не имела значения цена за удовольствие. Этим простым способом он отсек от театра людей с улицы и создал некий закрытый элитарный клуб, вход в который стоил приличных денег.

Дверь, отделенная от холла плотной бархатной портьерой, приоткрылась. В холл выплеснулось виртуозное фортепианное вступление; ярко, напористо запел низкий мужской голос. Стас на цыпочках подобрался к двери и плотно ее прикрыл. Голос смолк.

– Зал, – объяснил секретарь, задергивая портьеру. – У артистов утренняя репетиция.

Алимов кивнул, снял шляпу и огляделся в поисках вешалки, с которой обычно начинается театр.

– Кладите на диван, – подсказал секретарь. – Гардероб внизу, к тому же он все равно закрыт. Солисты пользуются своими гримерками.

Алимов неловко пристроил шляпу на узкий диван, обтянутый холодным полосатым атласом. Повернулся к камину, пригладил перед зеркалом чуть растрепавшиеся короткие темные волосы. Внезапно его глаза столкнулись с другим взглядом из-за плеча. Алимов резко обернулся.

Центральную часть стены напротив входа занимал большой портрет молодой женщины. Женщина сидела в кресле очень прямо, не касаясь спинки. Пышные каштановые волосы собраны на голове короной, серые глаза с интересом рассматривают входящих, в уголках ярких губ притаилась усмешка. Воздушная белая блузка с пышными рукавами перехвачена поясом темной юбки, подчеркивающим неправдоподобно узкую талию. В правой руке, лежащей на коленях, дама держала свернутые рулоном ноты, кисть левой руки изящно свисала с деревянного подлокотника.

– Кто это? – спросил Алимов, заинтригованный сочетанием насмешки и внутренней силы в женском лице.

– Екатерина Богданова-Сиберт, весьма известная в прошлом певица. – Стас встал рядом с гостем и, склонив голову, полюбовался картиной. – Хороша, не правда ли? По свидетельству современников, имела уникальный голос, но больше пела за рубежом, чем в России. Осталась в истории как «сирена самоубийств». Патрон наткнулся на ее портрет в куче какого-то хлама, не имеющего музейного значения, купил и отреставрировал. Возможно, именно на этом месте он когда-то и висел. – Стас поправил очки. – Кстати, этот дом когда-то принадлежал ее мужу.

– Значит, ПС – его инициалы на воротах?

Стас покачал головой.

– Не его. Особняк построил астраханский купец Петр Синюшин в начале девятнадцатого века. Считался здравомыслящим дельцом, пользовался авторитетом среди собратьев. А на строительстве этого домика прямо помешался. Такие суммы вкладывал, что достроить не сумел, разорился, только инициалы и остались. Дом купила семья графа Олсуфьева для своего непутевого отпрыска, которому потребовалась срочная эвакуация из Петербурга. Наследник и здесь не оплошал: зарядил первостатейный бордель с французским кордебалетом. Погулял годик, а потом утонул в ванне с шампанским. Приятели и кокотки разбежались, а дом купил муж этой дамы, – Стас кивнул на портрет. – Генерал-аншеф продержался дольше всех. Из немцев был, непьющий, положительный. А под старость – ударил бес в ребро. Взял и женился на девице, годившейся ему во внучки. Как легко догадаться, прожил он после этого недолго. Поговаривали, что смерть была темная, только молодая вдова дожидаться расследования не стала: продала имущество и уехала за рубежи отечества. Там карьеру сделала, там и похоронена. – Стас развел руками. – Вот такая история.

– Круто, – признал Алимов. – Ну и как, работает легенда? Публика ведется на дом с привидениями? Билеты хорошо расходятся?

– Это вы напрасно, – не обиделся Стас. – История самая настоящая, я в документах копался. А билеты у нас никогда не залеживаются. Никита Сергеевич знает, как деньги делаются…

Ничего больше Стас сказать не успел. Распахнулась входная дверь, на паркет легло прямоугольное пятно и в сияющем проеме нарисовался черная силуэт. В ту же минуту большие напольные часы в углу, начали отбивать полдень. Под бой серебряных часовых молоточков и деревянный стук на Алимова начала надвигаться тяжелая темная фигура.