Неосторожно ступив в безвестное будущее, я невольно очутился в прошлом — двинулся по обратной траектории, что не так уж и необычно, но все-таки устрашает.

— Мы хотим пригласить вас к себе на вечер в день выборов, — продолжал Билли. — Будем только мы с Джейми. Решили остаться дома и следить за результатами. Мы могли бы вместе поужинать, а дальше уже на ваше усмотрение. Вы не откажетесь?

— Во вторник вечером?

— Да, — рассмеялся Билли, — это всегда происходит в первый вторник после первого ноябрьского понедельника.

— Спасибо, — ответил я, — приглашение принято, — но думал при этом совсем не о выборах, а о жене Билли, бывшей подружкой Климана, и наслаждении, которое я бессилен дать женщине, даже если вдруг подвернется подходящий случай. Старики ненавидят молодых? Питают к ним зависть и ненависть? А то как же! Безумие подступало со всех сторон, сердце билось как сумасшедшее, словно инъекция, обещавшая избавить меня от недержания, могла (что совершенно исключалось!) заодно справиться и с половым бессилием и словно — после одиннадцати лет беспомощности и воздержания — волнение, вызванное встречей с Джейми, невероятным образом перерождалось в силу жизни. Словно само присутствие этой женщины давало надежду.

Короткая встреча с Билли и Джейми не только вернула меня в забытый мир молодых честолюбивых литераторов, но и ввергла в опасную близость с новейшими раздражителями, искушениями и стимулами.

В свое время я покинул Нью-Йорк под давлением дышавшей в затылок смертельной опасности, но связана она была не с исламским терроризмом, а с приходившими по почте угрозами расправиться со мной лично. По мнению агентов ФБР, все они исходили из одного и того же источника. Все были написаны на открытках, помеченных почтовым штемпелем какого-нибудь городка на севере штата Нью-Джерси — тех самых мест, где я вырос. Один и тот же штемпель дважды не повторялся, но на картинке неизменно присутствовал папа римский Иоанн Павел II — то благословляющий толпу на площади перед собором Святого Петра, то коленопреклоненный во время молитвы, то просто сидящий, в своих сверкающих белых одеждах. В первой открытке было написано:

Вторая открытка с изображением Иоанна Павла содержала то же приветствие и текст. Отличия сводились к заключительной фразе: Жид, ЭТО УВЕДОМЛЕНИЕ НОМЕР ДВА.

Не менее гнусные и злобные послания мне приходилось получать и раньше, но они приходили не чаще чем два раза в год, иногда на несколько лет наступало затишье. Время от времени какой-нибудь незнакомец решительно направлялся ко мне на улице и втягивал в утомительный диалог, так как что-то в моих произведениях оскорбило его, или разъярило, или разъярило, потому что оскорбило, или, наконец, оскорбило, потому что разъярило. Я не раз становился жертвой подобных нападок, и виновато в этом было представление об авторе, которое создавалось в мозгу читателя, легко увлекаемого романом в сферу свободных фантазий. Но теперь я действительно был взят на мушку: месяц за месяцем открытки приходили каждую неделю; мало того, рецензент, живущий на Среднем Западе и однажды опубликовавший восторженный отзыв на мой роман в книжном обозрении «Нью-Йорк таймс», тоже получил открытку с изображением папы; адресована она была в колледж, где он преподавал, с пометой: «На факультет низкопоклонства и английской литературы». На обороте без обращения, аккуратным почерком, было выведено:

На контакт с ФБР меня вывел мой нью-йоркский адвокат. И в результате в моей квартире на Восточной Девяносто первой улице появилась агент Эм Джей Суини, миниатюрная темпераментная южанка, лет слегка за сорок. Забрав все открытки (и отправив их — вместе с той, что получил рецензент, — на экспертизу в Вашингтон), она, тоном инструктора, который наставляет новичка в неизвестном ему виде спорта, выдала перечень рекомендуемых мер предосторожности. Нельзя выходить за порог, не оглядев предварительно улицу: смотрим направо, затем налево, кидаем взгляд на противоположную сторону — не ошиваются ли поблизости подозрительного вида личности? Необходимо изучать не столько лица, сколько руки — нет ли оружия? Я сразу же начал следовать этим и прочим наставлениям, хотя и сомневался, что они послужат мне защитой при встрече с человеком, поставившим себе цель пристрелить меня. Слова «АК-47 выстрелит», которые впервые появились в открытке, адресованной рецензенту, мелькали теперь и в посланиях, обращенных ко мне. Несколько недель подряд текст открыток исчерпывался крупно выписанным черным фломастером сообщением: «АК-47 выстрелит».

После каждой новой открытки я сообщал о ней Эм Джей и, сняв фотокопии с лицевой и обратной стороны, отправлял ей по почте оригинал. Когда однажды я позвонил с сообщением, что моя новая книга выдвинута на премию и меня приглашают на церемонию награждения в манхэттенский отель, она спросила:

— А какая там охрана?

— Думаю, минимальная.

— Это открытая церемония?

— Ну, скажем так, не строго закрытая. Тот, кто решит туда проникнуть, вряд ли столкнется с большими трудностями. 1 км соберется не меньше тысячи человек.

— Будьте предельно осторожны, — предупредила она.

— Судя по интонации, вы полагаете, что мне лучше туда не являться.

— Я не могу говорить это как сотрудница ФБР, — возразила Эм Джей. — ФБР не вправе давать вам такие советы.

— Но если премию присудят мне и я поднимусь за ней на эстраду, шлепнуть меня будет очень легко, не так ли?

— В частной беседе я бы сказала: да, вы абсолютно правы.

— И что бы вы посоветовали мне в этой частной беседе?

— Для вас это очень важно — пойти туда?

— Ни в коей мере.

— Что ж, — сказала Эм Джей, — если б мне было незачем идти куда-то, а перед тем мне двадцать с лишним раз грозили смертью, я предпочла бы держаться подальше оттуда.

Наутро я взял на прокат машину, поехал в Западный Массачусетс и уже через сорок восемь часов был владельцем загородного дома: две большие комнаты, одна с огромным камином, другая с дровяной печкой, а между ними кухонька с окном, выходящим в сад, где росло несколько старых яблонь с узловатыми стволами, удобный для купания большой овальный пруд и исковерканная бурей разлапистая ива. Ставшие моей собственностью двенад цать акров земли находились через дорогу от живописных болот, где гнездились дикие водоплавающие, и в двухстах футах от грунтового шоссе, проехав по которому почти три мили, ты попадал на асфальтированную трассу и, спускаясь с горы зигзагами, еще через пять миль оказывался в Атене. Атена — городок, в котором преподавал Э. И. Лонофф, когда я виделся с ним в 1956 году — с ним, его женой и Эми Беллет. Дом Лоноффа, построенный в 1790 году и переходивший в семье его жены из поколения в поколение, располагался в десяти минутах езды от только что купленного мною домика. И то, что именно в этих местах Лонофф прятался от людей, инстинктивно подвигло меня устроить здесь и свое убежище. Это — и еще тот важный для меня факт, что, познакомившись с Лоноффом в возрасте двадцати трех лет, я никогда с тех пор о нем не забывал.

Пользоваться винтовкой я выучился в армии, так что теперь, купив ствол двадцать второго калибра в торговавшем оружием местном магазинчике и несколько дней постреляв из него в лесу, снова обрел былой навык. Хранилась винтовка в стенном шкафу рядом с моей кроватью, ящик с патронами стоял там же, на полу. Я договорился об установке охранной системы, соединенной с военным гарнизоном штата, и устроил наружное освещение по углам крыши, спасающее от черноты на участке в случае возвращения затемно. Затем я позвонил Эм Джей и доложил ей о принятых мерах.