Глава 7

Он грянул над душой как гром, Когда издалека внезапный гул Слух поражает… А теперь — к суду.

«Карактак»

Вследствие обстоятельств, вскрывшихся на последнем допросе Вивальди, главному исповеднику Ансальдо, а также отцу Скедони было предписано предстать перед высоким судом инквизиции.

Скедони задержали по дороге в Рим, куца он направлялся частным образом с целью предпринять дальнейшие усилия ради освобождения Вивальди; вызволить юношу из темницы оказалось труднее, чем туда засадить; ибо особа, на чье содействие Скедони полагался в первую голову, либо переоценила из хвастовства меру подлинного своего влияния, либо из осторожности воздерживалась употребить таковое. Скедони жаждал добиться скорейшего освобождения Вивальди, пока слух о происшедшем не достиг его семейства, вопреки всем предосторожностям, обычно принимаемым для того, чтобы окутать покровом непроницаемой тайны судьбы несчастных жертв инквизиционного трибунала и навсегда оставить друзей и родных в неведении относительно их участи. Скедони опасался также, что преждевременное известие о положении Вивальди повлечет за собой разоблачение обвинителя, а вслед за тем — гнев и месть разгневанного семейства, которое он сильнее, нежели когда-либо прежде, желал к себе расположить. Согласно планам Скедони, брачная церемония должна была совершиться без всякой огласки сразу же, как только пленник окажется на воле; даже если бы у того и были основания видеть в Скедони своего недавнего гонителя, в его интересах будет навсегда скрыть все подозрения; враждебных действий с его стороны опасаться было нечего.

Мог ли Вивальди предвидеть, что, передавая инквизиторам требование монаха вызвать на суд трибунала отца Скедони, он надолго оттягивал — а возможно, и делал несбыточной — собственную женитьбу на Эллене ди Ро-зальба! Как мало знал он и о дальнейших последствиях разоблачения, которого потребовали от него особенности его положения; однако, если бы он догадался о том, чем все это обернется в дальнейшем, он стоически бросил бы вызов всем ужасам трибунала — и даже самой смерти, лишь бы не принудить себя к раскаянию в содеянном.

Между тем Скедони был арестован; причину ареста ему не объявляли, и он не имел о ней никакого понятия; он решил, что трибуналу сделалась известна его роль как обвинителя Вивальди. Последнее обстоятельство он приписывал собственной неосмотрительности, поскольку, желая доказать презрение, питаемое Вивальди к Католической церкви, указал, что юноша оскорбил священника в то самое время, как тот нес покаяние в церкви Спирито-Сан-то. Каким, однако, образом трибунал доискался, что названным священником — а равно и автором доноса — был он сам, Скедони не в состоянии был себе представить. Он желал верить, что арестовали его единственно с целью получить доказательства вины Вивальди; духовник надеялся, что сумеет повести себя на допросе так, чтобы совершенно обелить узника, от которого, после необходимых объяснений, не придется ожидать недовольства за прошлое. И все же Скедони было не по себе: возможно, известие о заключении Вивальди вследствие стараний Скедони в подвалы инквизиции уже дошло до родственников юноши, в результате чего последовал и его собственный арест. Такой поворот дела исповедник полагал, впрочем, маловероятным; чем долее он размышлял об этом, тем неправдоподобнее представлялось ему это предположение.

Вивальди не вызывали на допросы до тех пор, пока в зал, где заседали члены трибунала, не явились вместе Скедони и отец Ансальдо. Их обоих уже допросили порознь — и Ан-сальдо изложил подробно признания, услышанные им в канун праздника святого Марка; за раскрытие тайны исповеди ему было заведомо даровано полное прощение. Содержание этого допроса не разглашалось, однако при вторичном дознании от отца Ансальдо потребовали вновь рассказать о предмете и обстоятельствах этой исповеди. Вероятно, имелось в виду проследить действие этого рассказа на Скедони и на Вивальди, что помогло бы трибуналу составить более определенное мнение о виновности духовника и о правдивости свидетельства узника.

В тот вечер самым придирчивым образом опросили всех получивших разрешение присутствовать в зале, где происходило судилище; должностных лиц, чье присутствие не являлось обязательным для хода расследования, попросили удалиться, а равно и других посторонних — служителей инквизиции, не связанных прямо с судебной процедурой. По окончании расследования ввели заключенных, стражникам же велено было удалиться. В зале на некоторое время воцарилась тишина; как ни различны были мысли пленников, всех их обуревало общее чувство тревожного ожидания.

Главный инквизитор обменялся негромкими фразами со своим соседом слева, и инквизитор поднялся с места:

— Если в зале находится тот, кто известен под именем отца Скедони, принадлежащего к доминиканскому братству монастыря Спирито-Санто в Неаполе, пусть предстанет перед трибуналом!

В ответ на этот призыв Скедони твердым шагом выступил вперед, перекрестился и, поклонившись судьям, молча стал дожидаться дальнейших распоряжений.

Затем вызвали исповедника Ансальдо. Вивальди заметил, что держался он не слишком уверенно, но выказывал судьям гораздо больше почтения, нежели Скедони. Настала очередь Вивальди; лицо его было спокойно, чуждо уныния, исполнено достоинства, выражало искренность и силу чувства.

Скедони и Ансальдо впервые встретились теперь лицом к лицу. Что бы ни испытывал Скедони, глядя на исповедника церкви Санта дель Пьянто, он ничем не выдавал своих переживаний.

Допрос начал сам главный инквизитор:

— Вы, отец Скедони из церкви Спирито-Санто, ответьте и скажите, известен ли вам стоящий перед вами человек, носящий звание главного исповедника монашеского ордена кающихся, облаченных в черное и возглавляющий монастырь Санта-Мария дель Пьянто?

На этот вопрос Скедони без малейшего колебания ответил отрицательно.

— И до сего дня вам никогда не доводилось с ним встречаться?

— Никогда!

— Приведите его к присяге, — распорядился главный инквизитор.

Скедони принес присягу, после чего те же вопросы относительно духовника были заданы Ансальдо — и тут, к изумлению Вивальди и большинства собравшихся, исповедник отверг всякое предположение о своем знакомстве со Скедони. Отрицательный ответ его прозвучал, однако, менее категорично, чем ответ Скедони, и от предложенной присяги Ансальдо уклонился.

Далее удостоверить личность монаха был приглашен Вивальди; юноша заявил, что указанного человека он знал только под именем отца Скедони — и никак не иначе; он всегда полагал, что тот принадлежит братии монастыря Спирито-Санто; впрочем, Вивальди настоятельно подчеркнул, что другие подробности жизни Скедони ему неизвестны.

Скедони был несколько удивлен проявленной Вивальди по отношению к нему искренностью, но, привыкший подозревать дурные намерения во всяком поступке, не совсем ему понятном, не замедлил предположить, что в этом внешне прямосердечном заявлении кроется некий недобрый умысел, против него направленный.

После исполнения ряда необходимых формальностей Ансальдо велено было изложить подробности исповеди, услышанной им в канун праздника святого Марка. Следует помнить, что данный допрос именовался согласно правилам инквизиции тайным.

Приведенный к присяге, Ансальдо поклялся говорить правду, и только правду; его показания были занесены на бумагу почти точно в соответствии с нижеизложенным; каждое его слово Вивальди ловил с трепетным вниманием, ибо, помимо вполне понятного любопытства, вызванного недавними переживаниями, он не сомневался, что и его собственная судьба в немалой степени зависит от открытий, каковые должны были последовать за рассказом исповедника. О, если бы только он мог заподозрить, насколько тесно судьба его определялась этим рассказом! Если бы только он мог предположить, что человек, появлению которого перед грозным трибуналом он сам в какой-то мере способствовал, — отец его Эллены!