Вивальди оглянулся.
— Луч света, не иначе, — продолжал слуга, — остается узнать, откуда он к нам пробился.
Пауло ринулся вперед, и каковы же были его изумление и радость, когда он обнаружил, что свет проникает через приоткрытую дверь. Он не решался поверить собственным глазам: ведь в прочности запоров он накануне убедился сам, а между тем скрипа сдвигаемого тяжелого засова не слышал. Пауло рывком распахнул дверь, но на пороге благоразумно замешкался, желая оглядеть соседнее помещение. Вивальди, стремительно его опередив, велел слуге не отставать, и вскоре оба выбрались на свежий воздух. Во дворе крепости царили пустота и безмолвие, ни единой души не было видно, и Винченцио без помех достиг арочного прохода, после чего с трудом перевел дыхание, едва смея верить, что наконец очутился на свободе.
Под аркой он остановился, чтобы прийти в себя и подумать, отправиться ли в Неаполь или на виллу Альтье-ри, но, казалось, в такой ранний час обитатели виллы, скорее всего, еще почивают. Колебания юноши говорили о том, что, когда дух его ожил, наихудшие опасения исчезли, однако Вивальди недолго пребывал в нерешительности: сильнейшая тревога заставила его все же избрать дорогу, ведшую к дому любимой. Даже в это неподходящее для визитов время суток ничто не мешало Вивальди бросить взгляд на виллу Альтьери и дождаться часа, когда ее жильцы пробудятся и дадут о себе знать.
— Умоляю, синьор, — заговорил Пауло, пока его господин раздумывал, — стоять здесь — только снова беду накликать; пойдемте же, синьор, по ближайшей дороге к какому-нибудь человеческому жилью, где можно будет перекусить: я ведь, когда готовился к голодной смерти, и в самом деле стал помирать с голоду.
Вивальди без дальнейших промедлений отправился в сторону виллы Альтьери. Оживившийся Пауло вприпрыжку устремился за ним, не переставая вслух гадать о причинах их недавнего плена и последующего беспрепятственного освобождения, но Вивальди, даже имея теперь возможность на досуге все обдумать, не мог помочь ему понять происшедшее. В одном лишь не приходилось сомневаться: с разбойниками его недруги не имели ничего общего. Но кому же тогда понадобилось запереть его на ночь, а утром выпустить на волю?
В саду, окружавшем виллу Алыъери, Винченцио с удивлением заметил, что, несмотря на ранний час, оконные решетки в нижнем этаже кое-где были подняты. Стоило юноше вступить в портик, как удивление его сменилось ужасом: из передней слышались жалобные стоны, а в ответ на громкий оклик раздались крики Беатриче. Дверь была заперта, и открыть ее экономка не могла. Винченцио, а за ним и Пауло прыгнули в растворенное нижнее окно и обнаружили в передней зале привязанную к колонне Беатриче; они узнали, что Эллена ночью была похищена вооруженными людьми.
Ошеломленный этим известием, Винченцио на мгновение онемел, но тотчас, не давая Беатриче и рта раскрыть, принялся засыпать ее вопросами. Когда же он набрался терпения, чтобы выслушать ответы, выяснилось, что неизвестных было четверо, лица всех скрывали маски и двое бандитов перенесли Эллену в сад на руках, а двое других привязали Беатриче к колонне, угрожая смертью, если она поднимет шум, и следили за ней, пока не исчезли из виду их сообщники вместе со своей добычей, а экономку оставили в плену. И это было все, что Беатриче могла поведать. О судьбе Эллены она больше ничего не знала.
Едва к Вивальди вернулась способность хладнокровно рассуждать, он тотчас уверился, что ему известны как зачинщики ночного нападения, так и питаемые ими подлые замыслы; прояснились также и причины его недавнего пленения в крепости Палуцци. Представлялось очевидным, что Эллена была похищена по приказу родных Винченцио с целью предотвратить намеченное бракосочетание; его же самого заманили в ловушку, дабы он не расстроил планы заговорщиков, что неминуемо бы произошло, окажись он вовремя на вилле Алыъери. По всей видимости, домочадцы Винченцио, памятуя о его интересе к крепости Палуцци (юноша не утаил от них свои прежние там приключения), воспользовались его любопытством, чтобы завлечь его в подземелье крепости. О дальнейшем развитии событий гадать не приходилось: поскольку крепость располагается на прямом пути к вилле Алыъери, Вивальди неизбежно попадал в поле зрения клевретов маркизы, каковым оставалось лишь, дабы не прибегать к силе, пустить в ход хитроумный маневр.
После краткого раздумья Вивальди склонился также к мысли, что преследовавший его монах — не кто иной, как отец Скедони, и что последний, будучи тайным советчиком маркизы, измышлявшим козни против ее сына, располагал всеми возможностями воплотить в действительность свои же мрачные предсказания. При всем том юноша не переставал удивляться, припоминая недавнюю беседу с отцом Скедони в кабинете маркизы: как тот принял вид оскорбленной невинности, когда отвергал инвективы Винченцио, как с кажущимся простодушием перебирал вслух те детали облика и поведения незнакомца, что могли бы бросить тень на него же самого. Эти воспоминания вновь поколебали уверенность Вивальди в коварстве духовника маркизы. «Но кто же, помимо отца Скедони, — говорил себе Винченцио, — знаком с самыми интимными обстоятельствами моей жизни, да и кому еще придет мысль столь неуклонно противиться моим стремлениям, если не этому клирику, который, безусловно, получает за свои усилия щедрую награду. Нет, монах и отец Скедони — одно и то же лицо; странно лишь, что духовник пренебрег необходимой маскировкой и, принимая на себя таинственную роль, не потрудился сменить облачение!»
Но какова бы ни была роль отца Скедони в недавних событиях, в одном сомневаться не приходилось: похитители Эллены соблюдали волю семейства Вивальди, и поэтому Винченцио немедленно отправился в Неаполь с целью потребовать от родителей возвращения девушки. Он рассчитывал не на снисхождение, а на случайную обмолвку, которая могла бы пролить свет на интересовавший его вопрос. Если же таким образом напасть на след Эллены не удастся, Винченцио рассчитывал посетить Скедони, прямо обвинить его в двуличии, принудить его объяснить свои поступки и по возможности выпытать сведения о месте заключения Эллены.
Дождавшись наконец встречи с маркизом, Винченцио бросился к его ногам, умоляя вернуть Эллену домой. Неподдельное недоумение, выразившееся на лице маркиза, изумило и обескуражило юношу; и вид и поведение маркиза с несомненностью убедили Вивальди, что он не имеет ни малейшего касательства к похищению Эллены.
— Как бы дурно ты себя ни вел, — начал маркиз, — ничто не может побудить меня запятнать свою честь обманом. Если бы я и хотел положить конец твоей недостойной связи, я не унизился бы до гадкой хитрости, чтобы добиться своей цели. Буде в твои намерения доподлинно входит брак с известной нам особой, мне нечего противопоставить твоей воле, кроме предупреждения, что я лишу тебя права называться моим сыном.
С этими словами маркиз покинул комнату, и Винчен-цио не сделал попытки его удержать. В речах отца выразилась уже знакомая юноше непреклонность; поразила не она, а впервые прозвучавшая беспощадная угроза. Впрочем, страсти более могущественные тут же вытеснили из памяти молодого Вивальди впечатления от неприятного разговора. Стоило ли страшиться того, что произойдет в более или менее отдаленном будущем (если произойдет вообще), перед лицом вполне реальной опасности тотчас и навсегда лишиться предмета своей сердечной привязанности? Ни о чем другом юноша не в состоянии был думать, как только о недавнем несчастье — утрате Эллены.
Винченцио отправился затем к матери — и беседа с ней резко отличалась от разговора с отцом. Проницательность, обостренная любовью и отчаянием, помогла Вивальди сорвать покров, за которым прятала свою двойную игру маркиза; Винченцио убедился в вероломстве маркизы столь же быстро, сколь в искренности ее супруга. Но больше он ничего сделать не мог, ибо взывать как к жалости, так и к чувству справедливости оказалось равно бесполезно: ни единого намека, который мог бы помочь ему в поисках Эллены, добиться от маркизы не удалось.
