Однако оставался еще Скедони, в чьей злокозненности Вивальди более не сомневался, видя в нем исполнителя замыслов маркизы и пособника удаления Эллены. Был ли он тем самым монахом, что, подобно призраку, бродил в развалинах крепости Палуцци, требовалось еще выяснить; немало обстоятельств говорило в пользу этого предположения, но им противоречили другие, не менее веские.
Покинув покои маркизы, Вивальди посетил монастырь Спирито-Санто и осведомился там об отце Скедони.
Послушник, отворивший ворота, сообщил, что монах пребывает в своей келье. Вивальди, нетерпеливо шагнув во двор, попросил привратника проводить его.
— Я не смею, синьор, оставить без присмотра ворота, — услышал он в ответ, — но если вы пересечете двор и подниметесь по лестнице, которая виднеется чуть правее, за дверным проемом, то вам останется лишь отсчитать третью дверь в галерее на верхнем этаже, и вы найдете там отца Скедони.
Полное безлюдье и глухая тишина, царившие в святилище, сопровождали Вивальди вплоть до верхней площадки лестницы, где слуха его достигли слабые звуки, напоминавшие горестные причитания. Вивальди заключил, что их произносит грешник на исповеди.
У третьей двери Винченцио, следуя указаниям, остановился и тихонько постучал; голос умолк — и вновь воцарилась прежняя нерушимая тишина. Не получив ответа на повторный стук, Вивальди решился приоткрыть дверь. Сумрачная келья оказалась пуста, но юноша продолжал осматриваться в надежде обнаружить кого-нибудь в потемках. Кроме матраца, стула, стола и распятия, в комнате почти ничего не было; на столе посетитель заметил несколько богослужебных книг; из них две-три были написаны незнакомым шрифтом; поблизости лежали какие-то орудия пытки. При беглом взгляде на них Вивальди содрогнулся, хотя и не знал точного назначения этих инструментов. Он поспешно захлопнул дверь и возвратился в монастырский двор. Привратник высказал предположение, что, если отец Скедони покинул келью, он мог направиться либо в церковь, либо в сад, ибо за ворота он в то утро не выходил.
— А вчера вечером вы его видели? — В голосе Вивальди слышалось нетерпение.
— Да, он вернулся в монастырь к вечерне, — отвечал недоумевавший послушник.
— Вы не ошибаетесь, друг мой? Можете вы поручиться, что предыдущую ночь отец Скедони провел в стенах монастыря?
— Кто вы такой, — вскричал возмущенный послушник, — и кто дал вам право задавать подобные вопросы? Не иначе, синьор, что вам незнакомы требования нашего устава: членам братства надлежит, под страхом сурового
наказания, ночевать единственно в пределах обители, а отец Скедони не из тех, кто дерзнет нарушить устав. Мало кто в монастыре сравнится с отцом Скедони в благочестии, мало у кого хватает мужества следовать по избранному им суровому пути. За свои добровольные страдания он воистину заслуживает звания святого. Чтобы отец Скедони отлучился на ночь из обители? Ступайте в церковь, синьор, скорее всего, вы найдете его там.
Вивальди поспешил в церковь.
— Что за лицемер! — бормотал он, пересекая четырехугольный монастырский двор, примыкавший к церкви. — Но я сорву с него маску.
В храме было так же пусто и тихо, как и во дворе.
— Куда же подевались здешние обитатели? — гадал Вивальди. — Все вокруг как вымерло, куда ни пойдешь, слышишь только эхо собственных шагов! Сейчас, вероятно, настало время сосредоточенного размышления, и братья уединились в своих кельях.
Ступая вдоль длинного придела, Винченцио замер на месте, когда откуда-то сверху, из-под высокого свода, до его слуха донесся пугающий шум; казалось, будто вдалеке захлопнулась тяжелая дверь. Вивальди принялся вглядываться в торжественный сумрак храма, через витражные стекла которого лился скупой свет, надеясь увидеть какого-нибудь монаха; ему недолго пришлось ждать; из темной глубины аркады явилась фигура человека, облаченного в монашеские одежды, и Вивальди устремился к нему.
Монах не сделал попытки уклониться от встречи, даже не повернул головы в сторону приближавшегося Вивальди, оставаясь в прежней позе, недвижимый как истукан. Еще издали Винченцио усмотрел в высокой худой фигуре сходство со Скедони, а заглянув под капюшон, обнаружил знакомые мрачные черты.
— Наконец-то я вас нашел! Отец мой, я желал бы побеседовать с вами наедине. Полагаю, здесь не самое удобное для этого место?
Скедони безмолвствовал, и Вивальди, вновь посмотрев ему в лицо, удивился его каменному выражению и застывшему, устремленному долу взгляду. Похоже было, что слова Винченцио не доходят ни до сознания, ни до слуха духовника.
Вивальди заговорил громче, но, не уловив ни проблеска понимания на лице собеседника, потерял терпение.
— Довольно паясничать! — негодующе воскликнул он. — Эти жалкие уловки вам не помогут, все ваши ухищрения я вижу насквозь! Верните домой Эллену ди Розаль-ба или же признавайтесь, где вы ее прячете!
Инок оставался нем и недвижим. Одно лишь уважение к возрасту и сану мешало Вивальди наброситься на Ске-дони и силой вырвать у него ответ. Кипевший яростью и нетерпением юноша, а рядом — застывший в мертвенном оцепенении монах представляли живой контраст.
— Я знаю теперь, — продолжал Вивальди, — это вы мой мучитель из Палуцци, пророк зла, а заодно и исполнитель своих же собственных предсказаний. Вы предрекли смерть синьоры Бьянки (Скедони нахмурился) и похищение Элле-ны, вы — призрак, заманивший меня в подземелья Палуцци, вы — прорицатель моих бед, вами же изобретенных.
Монах, по-прежнему молча, оторвал от земли и уставил на юношу леденящий душу взгляд.
— Да, отец мой, — настаивал Винченцио, — я узнал вас, и разоблачение не заставит себя ждать. Я сорву с вас маску лицемерной набожности и покажу всему свету, что за презренный интриган за ней скрывается. Ваша истинная натура станет вскоре известна всем вокруг.
Тем временем монах отвел глаза от Вивальди и вновь устремил их долу. Лицо инока приняло обычный свой вид.
— Негодяй! Верни мне Эллену ди Розальба! — выкрикнул Винченцио в новом порыве отчаяния. — Дай мне хотя бы знать, где ты ее скрываешь, а не то я заставлю тебя говорить! Признавайся, куда ты ее увез?
В то время как он очень громко произносил эти страстные слова, в аркаде появилось несколько лиц духовного звания. Они направлялись в главный неф, но остановились, привлеченные звучным голосом Винченцио. Заметив необычную позу Скедони и яростную жестикуляцию Вивальди, они поспешно приблизились к ним.
— Умерьте свой пыл, — заговорил один из незнакомцев, хватая Вивальди за край плаща, — неужели вы не видите, кто перед вами?
— Я вижу лицемера, — бросил в ответ Вивальди, делая шаг назад и высвобождая свою одежду, — передо мной человек, призванный хранить мир и спокойствие и пренебрегший этой священной обязанностью. Я…
— Опомнитесь, побойтесь Бога! Перед вами лицо, облеченное священным саном. — При этих словах служитель церкви указал на монаха. — Оставьте же храм, покуда еще можете сделать это невозбранно, дабы не навлечь на себя кару, о какой вы и не подозреваете.
— Я не уйду, прежде чем не услышу ответ на свои вопросы, — отрезал Винченцио, обращаясь к Скедони (священника он даже не удостоил взглядом). — Я повторяю: где Эллена ди Розальба?
Духовник все так же хранил молчание, не дрогнув ни единым мускулом.
— Это невыносимо и непостижимо уму! Говорите! Отвечайте или бойтесь моих разоблачений. Все еще ни слова? Вам известен монастырь дель Пьянто? А исповедальня кающихся, облаченных в черное?
Тут юноше почудилось, что в лице монаха произошла перемена, и он добавил:
— А памятна ли вам та страшная ночь, когда на ступенях исповедальни была рассказана некая история?
Скедони встрепенулся, обратил на Винченцио взгляд, способный, казалось, испепелить дотла, и вскричал страшным голосом:
— Прочь, изыди, святотатец! Трепещи, ибо возмездие за кощунство будет ужасно!
Скедони умолк и, стремительной тенью скользнув вдоль аркады, в одно мгновение скрылся с глаз. Вивальди ринулся за ним, но был задержан окружившими его монахами. Глухие к его мукам, разъяренные его обличениями, они требовали, чтобы юноша немедленно покинул монастырь, угрожая в противном случае заключить его в темницу и подвергнуть суровому наказанию за посягательство на покой — более того, на достоинство — одного из представителей их святого ордена во время свершения епитимьи.
