— Пауло, ты уже забыл, что я тебе приказал! — оборвал его Вивальди.

Заметив двигавшихся навстречу путников, богомольцы внезапно умолкли; затем, приблизившись, тот из них, в ком без труда можно было признать отца предводителя, обратился к молодым людям со словами:

— Привет вам во имя Пресвятой Девы горы Кармель!

Хор его спутников подхватил приветствие.

— Привет и вам, первая месса уже закончена, — ответствовал Вивальди, следуя мимо.

— Поспешайте и успеете ко второй, — на ходу добавил Пауло.

— Вы только-только побывали у святыни? — подал голос один из честной компании. — Раз так, то не скажете ли…

— Ничего сверх того, что вам самим известно, мы ведь такие же простые паломники, как и вы, — не растерялся Пауло. — С добрым утром вас, братья, рассвет уже занимается!

И Пауло поспешил вдогонку Винченцио и Эллене, чтобы выслушать суровые упреки за свою несдержанно

ность; между тем голоса кармелитов, певших утренний псалом, постепенно замерли вдали, и вновь воцарилась тишина.

— Слава богу! — произнес Вивальди. — Еще одна опасность позади.

— Перебраться бы через мост, и тогда уж, надеюсь, бояться будет нечего.

Мост лежал перед ними: беглецы вступили на шаткие доски, бросили взгляд на долину, где простиралась дорога, только что ими покинутая, и увидели там новую группу странников. К глухому шуму вод примешивались теперь другие голоса, не похожие на недавний хор кармелитов.

Эллена в тревоге поспешила вперед, Винченцио, хотя и пытался успокоить ее волнение, поощрял быстроту ее движений.

— Это, как и раньше, всего лишь паломники, синьора, — заверил Пауло, — иначе бы они так не шумели, ведь они же понимают, что мы все слышим.

Беглецы передвигались теперь настолько быстро, насколько позволяла разбитая дорога, и вскоре оказались за пределами досягаемости посторонних голосов, но когда Пауло оглянулся, чтобы проверить, виднеются ли еще на дороге вспугнувшие их странники, он вдруг обнаружил в нескольких шагах от себя двух плотно задрапированных в плащи незнакомцев, только что вышедших из-за выступа утеса. Не успел он окликнуть своего господина, как двое неизвестных были уже рядом.

— Вы возвращаетесь с поклонения святыне Пречистой Девы? — спросил один из них.

Вивальди при звуке его голоса вздрогнул, обернулся и пожелал узнать, кто задает им этот вопрос.

— Ваш собрат пилигрим, обессилевший после крутых подъемов и едва переставляющий ноги. Не будете ли вы столь милосердны, не позволите ли мне немного проехать верхом?

Страдания ближних никогда еще не оставляли Вивальди равнодушным, но ныне дать волю милосердию значило поставить под удар безопасность Эллены; к тому же Винченцио почудились в голосе собеседника фальшивые нотки. Его подозрения усилились, когда незнакомец, не смутившись полученным отказом, принялся выспрашивать, куда направляются всадники, и предлагать себя и своего сотоварища им в попутчики. «Идет молва, — добавил он, — что эти горы кишат бандитами, а значит, чем больше спутников, тем безопаснее путешествие».

— Если вы в самом деле выбились из сил, друг мой, — возразил Винченцио, — то как же вы рассчитываете поспеть за всадниками? Впрочем, останавливая нас, вы воистину проявили чудеса проворства.

— Нас подталкивал страх перед бандитами.

— Умерьте шаг, и можете быть спокойны за свою безопасность: за нами следует десяток-другой паломников, и вскоре они вас догонят.

Прервав на этом разговор, Винченцио пришпорил коня; еще немного, и незнакомцы остались далеко позади. Несовместимость их жалоб с живостью их движений и со всей их манерой поведения испугали беглецов; однако, потеряв подозрительную парочку из виду, молодые люди выкинули ее также и из головы. Одолев наконец перевал, они свернули с неаполитанского тракта на запад и по запустелой дороге поскакали в сторону Аквилы.

Глава 2

Такою песней на дорийский лад Дубраву оглашал пастух безвестный. Пока спускался день, огнем объят,

В сандальях серых по дуге небесной; Когда ж погас, отпламенев, закат И солнце в море рухнуло отвесно…⁸

Мильтон

В лучах засиявшей над горами утренней зари путешественники увидали с вершины горы озеро Челано, лежавшее далеко на юге, у подножия мощной Апеннинской гряды. Именно туда почел Вивальди наиболее благоразумным направить путь, сочтя, что берега озера, расположенного в стороне от тракта, который вел в Неаполь, равно как и от обители Сан-Стефано, сулят им с Элленой безопасное убежище. Винченцио не забывал также, что в каком-либо из монастырей, коими изобиловала эта живописная местность, мог легко отыскаться священник, который возьмется освятить их брак, — при условии, что Эллена согласится на немедленную свадьбу.

Путешественники спешились в оливковой роще, и работавшие поблизости крестьяне указали им дорогу, ведущую из Аквилы в город Челано, — одну из немногих дорог, что пересекали дикую и гористую местность вокруг озера. Путники достигли низины, где в утреннем воздухе с запахом апельсиновых деревьев соперничал пряный аромат, нисходивший с густо поросших миртом утесов. В одном из домиков, где обитали крестьяне, которые выращивали здесь лимоны и апельсины, Винченцио надеялся найти для Эллены пищу и покой.

Однако в какую бы дверь ни стучался Пауло, нигде не получал ответа: владельцы жилищ удалились отсюда для трудов. Путники вновь оседлали лошадей и вскоре оказались среди горных пастбищ; здесь уже не апельсины, а луговые травы напояли своим ароматом воздух.

— Господин! — окликнул хозяина Пауло. — Похоже, там вдали прозвучал пастушеский рожок? Найти бы нам этого пастуха да разжиться у него съестным для синьоры.

Вивальди прислушался. Звуки гобоя и пастушеского барабанчика раздались на сей раз совсем неподалеку.

В той стороне, откуда доносилась музыка, путешественники набрели на хижину, скрытую от солнца под сенью миндальных деревьев. Перед ними была молочня, и принадлежала она, судя по всему, селянам, пасшим свой скот невдалеке. Сами пастухи растянулись поблизости в тени каштанов и наигрывали на деревенских инструментах незатейливую мелодию. Подобные напоминающие об Аркадии сценки нередки в наши дни в горах Абруццо. Люди эти походили бы на дикарей, если бы благожелательность и приязнь к ближним не одушевляли их лица. Почтенного вида мужчина, которого прочие пастухи отличали как старшего, выступил навстречу пришельцам и осведомился об их нуждах, а затем отвел их под прохладный кров молочни, где на столе перед ними сразу взгромоздились кувшин сливок, сыр из козьего молока, восхитительный горный мед и сушеные фиги.

Эллена, утомленная более тревогой, нежели путешествием, после завтрака удалилась, чтобы часок отдохнуть; Вивальди расположился на скамье перед хижиной, тут же держал стражу и одновременно предавался безудержной болтовне Пауло, вспоминавший то недавний завтрак, то пережитое в пути волнение.

Когда Эллена явилась из своего уединения, Винченцио предложил переждать здесь знойное время дня и, благо они достигли наконец хотя бы кратковременной безопасности, осмелился возобновить самый близкий его сердцу разговор — о скорейшем свершении того торжественного обряда, что отвратил бы все угрожавшие им беды.

Безмолвно и удрученно внимала Эллена доводам и мольбам Винченцио. Втайне она не могла не признать справедливости его слов, но ныне более, чем когда-либо, ее, отталкивала мысль о бесцеремонном и унизительном для ее достоинства вторжении в семейство Вивальди, которое не ограничилось изъявлениями самой недвусмысленной неприязни, но причинило ей тяжкие обиды и угрожало новыми, еще более жестокими несправедливостями. Последнее обстоятельство, впрочем, освобождало Эллену от обязательств, что налагаются деликатностью и великодушием, — во всяком случае, по отношению к ее гонителям, — и дозволяло не задумываться ни о чем ином, кроме счастья Винченцио и своего собственного благополучия. Но она не могла так быстро и неосмотрительно принять решение, от которого зависела вся ее дальнейшая судьба; посему, при всей своей любви и благодарности, девушка не могла не напомнить Вивальди о соображениях, удерживавших ее от решительного шага.