Мальчику было боязно покидать пределы города. Город — это школа, дома и квадратные километры остановленных, полуразрушенных заводов, на территории которых ему не разрешалось играть. В некоторых местах, мальчик это знал, лес начал наступление на город — складывалось впечатление, что его улицы и площади сжаты со всех сторон гигантской стеной сосняка. За городом не было ничего, кроме темных зарослей деревьев и просек между ними.

Дорога извивалась по лесу подобно гигантскому белому червяку. По обеим ее сторонам росли ели, но в глубине леса можно было встретить дубы, буки, ясени и ольху. Где-то в чащобах по-прежнему вздымаются в небо старые-престарые дубы, окутанные легендами и обладающие именами. Дедушка рассказывал, что где-то в соседней области есть Чумное дерево, ставшее в древности кормильцем маленького княжича, когда мор косил людей в его землях. Где-то в чащобах растут дубы, названные в честь битв, а также царей и императоров, чьи государства уже давно распались, но мальчик знал, что ему никогда не суждено их увидеть. Лес простирается во все стороны до самого конца земли. Если углубиться в него, никогда не найдешь дорогу обратно. Мальчик считал путешествие в глубь леса интересным приключением, но мама ушла в мир иной, а он дал ей обещание никогда не покидать деда.

Они проехали много километров по трассе, когда дедушка нажал обутой в сапог ногой на педаль и развернул машину на уходящую в глубину леса дорогу. Над ними смыкались отяжелевшие от снега ветви деревьев, образуя импровизированную крышу, и дорога не была засыпана снегом, если не считать легкой пороши из крошечных кристалликов льда.

Мальчик снял варежки и принялся дуть на пальцы, согревая их.

— Ты не проголодался?

— Нет.

— Надо было прихватить с собой супа в банке.

— Я не люблю суп.

— Даже мамин?

— Какой?

— Капустняк, — улыбнувшись, напомнил дед.

Мальчик опустил голову, немного помолчал и вполголоса признался:

— Мне он никогда не нравился. Я врал маме, когда хвалил ее капустняк.

— Зачем же ты это делал?

— Маме нравилось его готовить.

— Я тоже могу сварить тебе суп.

— Такой, как у мамы, не сможешь.

— Такой точно не смогу, — согласился дед.

Они углубились в лес, и автомобиль поехал медленнее. Стекла изнутри начали покрываться инеем, и приходилось время от времени протирать их рукавом. После этого некоторое время было видно, куда они едут.

— Где-то недалеко отсюда, — пробурчал дед.

— Здесь?

Голос старика дрогнул, и мальчику показалось, что дело не только в царящем в машине холоде. Он не сводил с деда глаз, но тот, согнувшись над рулем, глядел на дорогу сквозь все уменьшающийся участок свободного ото льда лобового стекла. При этом он, казалось, даже ни разу не моргнул.

Съехав наконец на обочину, дедушка выключил двигатель прежде, чем машина остановилась.

— Приехали, внучек. Мы тут не заблудимся.

Теперь мальчик понял, почему дед не хотел сюда приезжать. У этих деревьев, казалось, были лица, как у людей. Они хмурились и, обступая машину со всех сторон, искоса смотрели на непрошеных гостей. На вершине некоторых расселись стаи птиц, которые уставились на людей черными бусинками глаз.

Мальчик выбрался из машины, и лютая стужа безжалостно набросилась на него. А деревья застыли неподвижно и смотрели. Мальчик едва не поддался панике. Дед стоял между деревьями. Когда их взгляды встретились, внук увидел, что лицо старика побелело, напоминая цветом сосульки, свисающие с заиндевевших ветвей.

— Все хорошо, деда?

— Перестань мучить меня вопросами! Мы быстро со всем покончим и вернемся домой.

Дальше они пошли пешком. Дед торопился, делая гигантские шаги и постоянно чуть опережая внука. Тропинка вела их в лесную чащу, но, несмотря на нависшие над головой ветви, здесь было удивительно светло. Свет многократно отражался от снежного ковра, покрывавшего землю. Лес своим видом напомнил мальчику кладбище. Подходящее место для последнего пристанища.

— Урна! — вдруг воскликнул дед. — Стой здесь!

И он припустил по своим следам обратно к машине.

Мальчик остался один. Он стоял на тропинке, наблюдая за поднимающимися изо рта клубами пара. Кончики носа и ушей покалывало. До сих пор он и представить не мог, как звучит настоящая тишина. Мальчику казалось, что кашляни он, и это навсегда нарушит скрытую гармонию леса. Тогда черные птицы поднимутся с вершин деревьев, а потревоженные звери выскочат из своих нор.

Пахло кристальной свежестью морозного воздуха и древесной корой.

Мальчик не трогался с места до прихода деда. Старик вернулся, держа в покрасневших, без перчаток руках завернутую в бумагу урну с прахом мамы.

— Ты не боялся?

Мальчик отрицательно замотал головой.

— А я испугался, когда впервые оказался один на один с лесом.

Мальчику захотелось расспросить деда. Может, он расскажет что-нибудь другое, не похожее на сказки перед сном, но старик зашагал дальше, и пришлось его догонять.

Вскоре деревья начали редеть, а за поворотом вообще расступились, пропустив деда и внука на опушку леса. Дальше протянулась заснеженная прогалина, точнее поляна. Теперь тропинка шла вдоль опушки. Возле корня поваленного тиса старик заметил содранную кору. От того места тянулась цепочка следов.

— Свежие! — радостно воскликнул старик. — Это косуля. Заметил, как копытце раздваивается?

Мальчик кивнул, хотя на самом деле ничего не заметил. Откуда дед может такое знать, если никогда не бывает в лесу, внук не понимал. О таком известно только лесорубам, охотникам и лесникам, но никак не людям, дни напролет сидящим в своей квартире в городе. Мальчик поднял голову и хотел уже задать вопрос, когда заметил, как остекленел взгляд деда. Теперь он стал таким же замершим, как и мир вокруг. Над головой старика вился, поднимаясь изо рта, пар. Дед пристально смотрел в сторону поляны, и мальчик поглядел в ту же сторону.

Посреди лесной поляны, чуть в низине, на фоне деревьев виднелся небольшой домик. Девчонка назвала бы его миленьким, вот только он был явно старым, вросшим в землю и почерневшим от времени. Сарай невдалеке и вовсе развалился. На крыше — снежные сугробы, между которыми кое-где проглядывает чернота. В большинстве окон выбиты стекла, а сами они заколочены крест-накрест досками. Из снега выглядывала печная труба. Вокруг лежали обломки кирпичей. Сверху сидел дикий голубь.

— Здесь, деда?

— Разве мама никогда не привозила тебя сюда?

— Ну… кажется, нет…

— Уверен?

Иногда воспоминания не отличить от сновидений. Мальчик помнил дом, но не помнил поляны. Он помнил кирпичные стены, но не эту кричащую заброшенность. Он помнил лето и не представлял себе зимы. Перед его мысленным взором простиралось зеленое полотно травы, сад с одичавшими деревьями, маленький домик, но все дышало теплом и радушием, а не стужей и одиночеством, как сейчас. Впрочем, когда умирает человек, все меняется. Это мальчик уже понимал. Со смертью мамы мир изменился, так почему дом должен восприниматься таким, как прежде?

— Мы идем?

Дед сделал шаг вперед и почти по колено провалился в снег. Он не сказал ни слова, только покачался из стороны в сторону и выбрался на тропинку. Настроение у него резко изменилось. Теперь дедушка выглядел непоколебимым и решительным. Он обнял внука за шею, и тот почувствовал легкий нервный холодок. Мальчик улыбнулся, но, подняв глаза вверх, увидел, что дедушка как завороженный смотрит на дом, словно пытается разглядеть среди полуразвалившегося кирпича и ледяных сосулек нечто, недоступное внуку.

Они подошли к дому вплотную, и мальчик почувствовал, как в его душе растет страх. Как и деревья в этом лесу, дом обладал лицом. Сосульки, свешивающиеся с козырька крыши, были его волосами, а заколоченные окна — глазами. Уродливого вида дверь, судя по всему, примерзла и была занесена снегом. При виде такого запустения лоб деда избороздили глубокие морщины. Так он выглядел в тот вечер, когда пришел за внуком в дом к Юре. Мальчик даже подумал, следовало ли вообще приезжать сюда. Не нарушил ли он этим данное маме обещание любить дедушку и заботиться о нем всегда, при любых обстоятельствах?