— Лена!
Она застыла в дверном проеме.
— Извините, но мне надо кое-что…
— Нет! — крикнул мальчик.
Он не знал, что еще сказать, чтобы не выдать себя.
— Нет, — уже тише произнес мальчик. — Я здесь… теперь я здесь…
Глаза учителя недовольно сверкнули.
— Лена! Я же сказал: в библиотеку!
— Но… он ведь всего лишь мальчик…
Выражение глаз учителя смягчилось.
— Я не сержусь на Алика, Лена. Мы ему поможем. Оставь нас ненадолго… — Помедлив секунду, учитель добавил: — И ты, Юра.
Мальчик оглянулся. Оказалось, Юра незаметно пробрался в класс и уселся на свое место возле Алика. Открыв тетрадь, он терпеливо списывал уравнения.
— Ладно, Лена, — сказал учитель, — оставайся. И ты, Юра.
Он взглянул на мальчика, до сих пор стоящего спиной к окну.
— Алик, я сейчас к тебе подойду, ладно? Ты меня понимаешь?
Мальчик его прекрасно понимал. Учитель, должно быть, решил, что месяцы, проведенные вдали от людей, лишили его способности понимать человеческую речь. Он уже хотел вслух возмутиться, но потом вспомнил о деде, провалившемся под землю. Лес высосал из него слова. Лес высосал из него мысли. Мальчик вдруг осознал, насколько ужасно выглядит. Грязный, в волосах запуталась листва… Почему он раньше этого не замечал?
Мальчик кивнул, но с места не двинулся до тех пор, пока рука учителя не коснулась его плеча.
Час спустя мальчик находился в учительской, куда дорога ученикам была заказана, сюда водили только самых непослушных или серьезно заболевших детей. Он стоял, раздевшись до пояса, перед тазом с мыльной водой. На столе был еще один таз, из которого поднимался пар. Учитель Навицкий протирал тело мальчика мокрым полотенцем. Вода в тазу была грязной, как в лесном болоте, и менять ее приходилось каждые пять минут. Вода капала с рук учителя, пачкая его рубашку.
Из угла за происходящим с нескрываемым любопытством наблюдала директриса. В руках у нее была кружка с чем-то горячим. Мальчик уже пригубил сладкого кофе, вкус которого показался ему неприятным, и он поставил чашку на стол.
— Николай, я ни за что бы не поверила, если бы не увидела это собственными глазами…
Учитель ничего не ответил, даже не оглянулся на директрису, спокойно продолжая обтирать покрытое ссадинами тело мальчика.
— Как давно он пропал? — спросила директриса.
— В последний раз он был в школе год назад, даже больше… Я ведь не ошибаюсь, Алик?
Мальчик кивнул, стараясь ничем не выдать своей тайны.
— И потом ты увидел его сидящим в классе?
— Я не сидел!
Учитель замер.
— Я не сидел. Я не знаю, где теперь мое место.
На лицо учителя заиграла улыбка.
— Мы всегда найдем тебе место, Алик.
Он продолжил обтирать мальчика мокрым полотенцем, а затем приступил к непростой задаче расчесывания его спутанных волос. Директриса несколько раз выходила из учительской, а когда возвращалась обратно, отводила Навицкого в сторону и что-то шептала ему на ухо. Потом в дверь заглянула незнакомая учительница, посмотрела на мальчика, печально покачала головой и удалилась.
Учитель отложил в сторону мокрое полотенце и накинул мальчику на плечи сухое.
— Ну, теперь ты словно заново родился.
— Разве вам не нужно идти на урок?
— Да, сейчас пойду, — ответил учитель и добавил: — Я сейчас уйду, но вскоре вернусь, Алик. Ты меня понимаешь?
Опять! Как будто недостаточно просто сказать? Надо еще переспросить, понял он или нет…
Навицкий подвел мальчика к креслу у стены. Рядом стоял стол, на нем — стопка журналов. На спинке висело чистое полотенце. А еще на полу стояли разношенные, сбитые на носках коричневые туфли, словно прежний маленький владелец специально ободрал их. Учитель помог мальчику обуться.
— Можешь почитать, пока я не вернусь. А лучше отдохни.
Мальчик завернулся в большое одеяло. Шерсть, «покусывая», прижалась к его телу. Впрочем, ощущения были совсем не те, что от покалывания хвоей или от грязного одеяла в шалаше.
Учитель собрал одежду, которая прежде была на мальчике, и, не скрывая отвращения, сунул ее в пакет. Потом подошел к двери, оглянулся и улыбнулся.
— Веди себя хорошо.
Он вышел. Чуткий слух мальчика уловил щелчок ключа в замке. Подбежав в двери, он подергал ручку. Заперто. Мальчик нагнулся к замочной скважине и увидел уходящего по коридору учителя Навицкого.
Его охватила паника. Существовала вероятность того, что Лена может проболтаться учителю. Мальчик подбежал к окну, хотел выглянуть наружу, но на стекле осели крошечные капельки воды. Школьный двор и улица представлялись теперь скоплением черных и серых теней. С улицы доносился шум проезжающих машин. Запаниковав, мальчик принялся искать щеколду, желая вырваться на свободу, но, найдя ее, вдруг успокоился. От старого масляного обогревателя волнами исходило тепло. В воздухе стоял запах кофе. Мальчик плотнее завернулся в шерстяное одеяло.
— Как мамина шаль, — пробормотал он.
Интересно, а где шаль сейчас? Не исключено, что она до сих пор у деда на ноге. Кожа на ране затянулась и теперь составляет с шалью одно целое. Он вспомнил, что учитель сказал о квартире: там никто не живет. Значит, квартира ждет их возвращения. Там осталась фотография мамы в рамке и ее запах на подушке.
Теперь он по-настоящему согрелся. Шерстяное одеяло плотно облегало тело. Эта новая «одежда» казалась мальчику странной, как странной, должно быть, показалась бы ему новая кожа, но чем дольше он в ней был, тем мягче она становилась. Мальчик подумал, что то же самое он чувствовал по отношению к лесу. Со временем привыкаешь ко всему.
Опустив голову, он на секунду сомкнул глаза.
— Просыпайся.
Неухоженная улица. Заколоченные досками витрины магазинов. Облезлые стены. Корни деревьев рвутся наружу из глубоких трещин в асфальте и взрывают его, подобно извергающимся вулканам. Ползучие растения взбираются вверх по кирпичу и бетону.
В одичавшем городе мальчик был один-одинешенек. Он бежал, а потом прислонился к стволу дерева, но оно оказалось не слишком надежным укрытием. Мальчик распростер руки в жалкой пародии на ветки, но никого не смог обмануть. Скосив глаза, он увидел подступающую тень.
— Просыпайся, малыш! Просыпайся!
Голос доносился откуда-то сверху. Мальчик поднял голову. Стены многоэтажек покрывал темный мох. Над головой раскинулось бледно-серое небо.
— Посмотри сюда!
На этот раз голос шел от четырехэтажного заброшенного здания. Как оказалось, внутри него росли деревья — в стенах зияли проломы, сквозь которые виднелись густые заросли. Половицы в доме разошлись, и из щелей, словно гибкие шнуры, выползали корни. Деревья, добравшись до потолка и проломив его, рвались на верхние этажи.
В одном из проломов, наполовину засыпанная палой листвой, стояла его мама.
— Малыш!
Мальчик хотел уже выскочить из убежища, когда мама, предостерегающе замахав руками, заставила его замереть на месте.
— Мама!
— Не двигайся, сынок, — велела она.
Голос ее был похож скорее на шепот, но, как бы там ни было, мальчик ее услышал.
— Пригнись.
— Мама, а можно…
— Нет, малыш!
Но мальчик решился. Неважно, что говорит мама… Неважно, чего она от него хочет… Разлука слишком уж затянулась. Он оторвался от ствола дерева, укрывшего его, и бросился по запущенной улице к зданию. Мальчик видел, как тень устремилась за ним. Из последних сил, спотыкаясь, он домчался до здания, заскочил внутрь и захлопнул за собой дверь. Навалившись на дверь всем телом, мальчик почувствовал, как кто-то ударился об нее с противоположной стороны. Дверь заходила ходуном, но Алику все же удалось удержать ее.
Наконец мальчик решил, что преследователь ушел, и огляделся. Внутри здание представляло собой такие же руины, что и снаружи. Из щелей между половицами тянулся шиповник. Рядом росли розы. У развалившейся лестницы покачивался папоротник. Вокруг было полно чертополоха и крапивы.