— Я вижу, вы решительный и деловой человек. Именно такие нам нужны. Большего сейчас сказать не могу. Командованию будет доложено. Меня зовут Юлик. Скоро я вас навещу дома.

Поздно вечером Юлик доложил нам в штабе об удачном выполнении задания.

— Понимаете, я боялся, что встречу трусливого человека, которого нипочем не уговоришь на такое рискованное дело, или, что еще хуже, фашистского прислужника… А тут — коммунист, патриот, — радостно сообщил он.

Чуть не до утра обсуждали мы план подготовки взрыва моста. Дело было сложное, и нам пришлось немало поломать голову. Фактически у нас это был единственный шанс взорвать мост. Ведь еще раньше было признано, что атаковать и потом взорвать хорошо охраняемый мост в таком крупнейшем гарнизоне, как Борисов, дело безнадежное. Мост охранял караул, насчитывающий почти два взвода — более 50 немцев. По обе стороны моста были парные часовые, по два дзота с пулеметами и малокалиберными пушками, окопы с бетонированными пулеметными площадками и ячейками для стрелков. Кроме того, мост прикрывала зенитная артиллерийская батарея. А зенитки, как известно, хорошо бьют и по наземным целям. Караул моста имел связь с комендатурой и ближайшими воинскими частями.

…Через три дня Юлик снова был в пути. Перед мостом через Березину сердце молодого партизана снова забилось учащенно. С автоматами на груди мост с двух сторон охраняли гитлеровские часовые; по нему беспрерывно шли автомашины, изредка телеги. Несмотря на загруженность магистрали, фашисты тщательно осматривали крестьянские телеги, переворачивая в них все вверх дном. «Начинается…» — подумал боец и, подъезжая к контрольному посту, еще раз придирчиво окинул взглядом свою почти пустую телегу. Поравнявшись с эсэсовцами, он низко поклонился им и быстро вытащил из-под сена две бутылки самогона. Гитлеровцы схватили их и, бегло окинув взглядом телегу, махнули руками:

— Шнеллер! Шнеллер!

Удача ободрила партизана. Не спеша свернув с автострады в город, он стал внимательно оглядывать мост, который ему и технику было приказано любой ценой поднять на воздух.

Вечером партизан наведался к дорожному мастеру. Они быстро затащили небольшую телегу в дощатый сарай.

— Чем порадуешь, сынок? — нетерпеливо спросил Книга, закрывая сарай.

— Приказом командования и долгожданным гостинцем для фрицев, папаша.

— Не совсем понимаю…

— Нам с вами, Семен Никитич, приказано поднять в небеса мост через Березину! — тихим, но торжественным голосом сообщил Юлик.

— Это очень хорошо. Теперь встает вопрос, как достать взрывчатку, доставить ее на мост и там замаскировать.

— Успокойтесь, Семен Никитич, — перебил юноша. — Обо всем этом наше командование хорошенько подумало. Часть взрывчатки я сейчас привез. Ее можно незаметно проносить. А теперь ближе к делу. Послушайте наш план…

Поздно вечером, тепло простившись, они расстались. Семен Никитич понимал, что успех взрыва над Березиной — это дело чести всей его жизни. Поэтому осечки быть не должно. Старый мастер хорошо сознавал, что требовались в этом деле исключительная выдержка, спокойствие, хитрость и осторожность…

Обдумав все хорошенько, техник дня через два зашел к шефу охраны моста и не спеша деловито сообщил о неполадках, возникших на мосту в результате весеннего паводка. Бесстрастным голосом сказал, что неполадки нужно побыстрее устранить и он готов, если ему разрешат, заняться этим. Шеф похвалил мастера за усердие и разрешил произвести нужный ремонт. С этого дня Семен Никитич приходил на работу необычно рано, спускался под мост. Сначала сопровождавший эсэсовец раз или два спустился вниз, а затем стал оставаться наверху. И от случая к случаю лишь заглядывал под мост, просовывая голову через сплетение ферм.

На этом этапе подготовки Семена Никитича больше всего беспокоило, как бы получше замаскировать толовые шашки на дне инструментального ящика и обмануть бдительность немцев, а затем и заложить их в заранее подготовленное отверстие у центральной опоры моста.

Но, как говорят, лиха беда начало. Едва живой прошел Семен Никитич с первой шашкой. Чуть не полдня он кружил возле избранной опоры моста, пока, наконец, не выпал из поля зрения охранника: появились благоприятные секунды, чтобы положить шашку. Обливаясь холодным потом и с колотящимся сердцем, он быстро повернулся, положил четырехсотграммовый брикетик тола и прикрыл его.

Домой пришел усталый и разбитый. «Ведь положил только одну шашку тола, а как переволновался! — размышлял он. — А их надо перетаскать целую сотню. Выдержат ли нервы? Придется носить сразу по нескольку шашек — скорее будет», — уже засыпая, решил он. Со следующего дня Семен Никитич переносил не по одной-две шашки, а закладывал ими все дно своего ящика.

Наконец дни ужасных переживаний позади. Под центральную опору моста, которую Семен Никитич называл «нашей», уложено около сорока килограммов тола. Попрощавшись с семьей, отправлявшейся в условленное место, мастер пошел в сарай. Там он достал взрыватель с часовым механизмом, завел его на раннее утро следующего дня и, тщательно завернув в тряпку, положил в потайной карман. В пиджак сунул гранату, а в ящик уложил две последние шашки тола.

Внутренне патриот хотя весь и напрягся, но уже торжествовал, считая дело законченным. Однако, как это часто бывает, торжество оказалось преждевременным: шеф охраны пожелал лично проверить ход ремонтных работ и вообще состояние моста. Напрасно техник пытался убедить его, что нет надобности офицеру лазить под мост и рисковать жизнью — сорваться или простудиться. Гитлеровец как будто предчувствовал беду и был непреклонен, настаивая на своем.

Такого поворота дела Семен Никитич никак не ожидал и подготовлен к этому не был. Дрогнуло сердце. «Сорвалась операция, пропал труд, все пошло прахом!» — с горечью думал он. Успех взрыва повис на волоске — ведь при внимательном осмотре моста снизу заложенный им взрывной заряд без особого труда можно было обнаружить!

Но делать было нечего, пришлось вместе с гитлеровцем спускаться под мост. Мастер, цепляясь за крепления, медленно передвигался от одного быка к другому. Проклятый гитлеровец неотступно следовал по пятам и совал свой нос в каждую дырку и щель. Он цепким взглядом осматривал все детали моста. Видя это, Семен Никитич весь холодел.

Вот уже часть моста, за которую он меньше всего беспокоился, осмотрена. Выбравшись на поверхность, немец закурил сигарету и хотел было направиться к той части, где у центрального быка был заложен заряд тола. Нужно было выиграть время, мастер, скорчив жалкую мину и сославшись на сильное недомогание, попросил отложить дальнейший осмотр до завтра. Вид у него был и впрямь ужасный. Однако фашист криво улыбнулся и на ломаном русском языке ответил:

— Ничего, ви будет живи. Рус говорит, не надо завтра делать чего сиводня можно. Ком, ком, герр майстер, — и потащил техника за рукав.

И на этот раз пришлось повиноваться: другого выхода не было. Ковыляя позади нациста, Семен Никитич лихорадочно думал: «Обнаружит фашист тол, и крышка! Что делать? Может, выдернуть чеку из гранаты, и будет сразу конец всем мучениям?» И рука потянулась к карману пиджака. Опомнившись, отдернул ее и громко проговорил:

— Гут, герр шеф. Если рус берется за дело, то доводит его до конца. Я пойду первым.

Гитлеровец не возражал. Мастер решил находиться все время впереди с тем, чтобы собою закрывать основной бык, острие которого со всех сторон было обложено шашками тола и прикрыто с боков.

А фашист, как назло, осматривал все очень внимательно. Ловко цепляясь за перекладины, он теснил мастера.

— Форвертс, герр майстер![13] — кричал он.

«Как мучительно медленно тянется проклятое время», — думал Семен Никитич, бросая взгляд на солнце. Было всего лишь около трех часов дня. С каждым шагом вперед приближалось роковое место… Он еще сильнее побледнел, затрясся как в лихорадке, его начало поташнивать. Плохое состояние мастера заметил и шеф.