Трое на берегу продолжали кричать и жестикулировать. За гулом порога мы не разбирали слов, но их жесты были достаточно выразительными. Они требовали, чтобы мы немедленно подошли к ним.

Мы с Фредом вопросительно посмотрели на Матеито. На его лице было написано решительное «нет», и, как только мы вышли на плес, рулевой получил соответствующие инструкции. Лодка развернулась носом к течению и остановилась посреди реки; мотор работал на малых оборотах.

Тройка перестала махать руками и быстро спустилась к самой воде. Священник снова окликнул нас. Мы разглядели, что на поясе у него висит револьвер.

Сидевший около моториста Фред покачал головой и поднес руку к уху, как бы для того, чтобы лучше слышать. Священник продолжал надсаживаться; Фред снова покачал головой и показал рукой вниз по течению: дескать, нам туда. Миссионер тоже перешел на язык жестов. Смысл был очевиден: мы должны немедленно пристать к берегу, чтобы отвезти его со спутниками вверх по реке. Фред повторил свой жест. Почтенный пастырь не на шутку возмутился. Он грозил нам кулаком, топал ногами, потом опять что-то изобразил руками.

Фред презрительно усмехнулся и вполголоса отдал Луису новую команду, предварительно вручив ему свое ружье. Мотор застучал громче, и лодка подошла поближе к берегу. Теперь нас отделяло от миссионера и его свиты метров двадцать пять.

Фред наклонился, поднял мой дробовик и положил себе на колени. Карлос Альберто уже вооружился, я держал в руках штуцер, Матеито все еще лежал между ящиками. Мимический диалог продолжался. Герпетолог сложил из пальцев фигуру, передающую понятие «ехать верхом». Потом приставил большие пальцы к вискам и изобразил ладонями длинные уши, одновременно поводя нижней челюстью так, словно жевал жвачку. И наконец, указал на человека в сутане. В переводе на обычный язык это следовало понимать так: «Достань себе осла и поезжай верхом!»

Мы дружно расхохотались, да и колонисты на берегу едва удерживались от смеха. Я поглядел на Матеито и впервые в жизни увидел хохочущего тинигуа.

Священник кричал, бесновался, грозился, хотел даже вырвать ружье из рук колониста, но тот живо отступил на несколько шагов и что-то сказал своему пастырю. Должно быть, обратил его внимание на наше оружие. Праведный отец вспомнил, что провидение обычно на стороне того, кто лучше вооружен, и ограничился страшными проклятиями.

Фред спокойно выслушал его. Потом сложил пальцы в фигуру, на которую в льяносах обычно отвечают ударом ножа. Луис развернул лодку носом и дал полный ход.

Под вечер мы облюбовали себе песчаный пляж для стоянки. Карлос Альберто развел костер и принялся варить гусей, Луис занялся рыбной ловлей, а мы с Фредом чистили оружие, подвешивали гамаки и писали в своих дневниках. Матеито взял ружьишко и отправился в лес. Обед еще не был готов, когда он вернулся, шагая чуть быстрее обычного, и остановился перед Фредом. Когда тот поднял на него взгляд, индеец указал рукой вниз по реке.

— Следы, — тихо произнес он. — Следы супаи.

Мы живо встали и пошли за ним в нижний конец пляжа.

Здесь побывали капибары, пака оставил на мелком сухом песке отпечатки своих ног, похожие на след барсука. Вдоль опушки леса несколько дней назад прошел ягуар. У самой воды прогулялись черепахи терекай. Мы увидели также следы ящериц, лесных крыс, крабов.

И поверх всего тянулся странный отпечаток, словно здесь проехал небольшой грузовик, но с одним только широким колесом. Извилистый след привел нас к опушке леса, здесь он пропал на более твердой почве между кустов и бурелома.

— Супаи, — прошептал Матеито.

Да, никакого сомнения. Только анаконда может оставить такой отпечаток. Мы с Фредом хорошо его знали. Герпетолог присел на корточки, чтобы измерить ширину следа пядью. Его пядь оказалась мала.

— Ничего выдающегося, — сказал он. — Бывает и покрупнее. Метров шесть-семь будет. А вообще-то, пригодилась бы для сравнения, если нам еще попадется действительно большая анаконда.

— По Дитмарсу, они больше этого не бывают, — заметил я. — Помнится мне, он обещал тысячу долларов за десятиметровую кожу? Но никто так и не пришел к нему за наградой. И он решительно утверждал, что семь метров — потолок.

— Из того, чего Дитмарс не знает об анакондах, можно составить пухлый том, — сухо отметил Фред. — Думается мне, самых больших анаконд не так-то просто обнаружить. А найдешь, так еще попробуй поймать.

Возразить было нечего. Мы вернулись в лагерь, наспех перекусили, потом Фред отправился вместе с Карлосом Альберто и Матеито на рекогносцировку, а я укрылся под пологом от полчищ голодных комаров и песчаных мух.

Кому жить в льяносах?

Говорят, лес наступает. Это в полной мере относится к мора. Его семена не летают; крупные и тяжелые, они сыплются прямо вниз. Большинство падает на почву у подножия материнского дерева, где их ждет грустная участь. Прорежутся хилые, бледные ростки, проживут один сезон дождей, затем погибнут под могучей сенью собственных родителей. Но некоторые семена, одно на двадцать тысяч, отскакивают подальше. Стукнется орешек о ветку и отлетит рикошетом в сторону. Или его отнесет на несколько метров порывом ветра. Или обезьяна, повздорив с подругой, запустит в нее орешком. Такое семя даст начало крепкому деревцу, глядишь — вот и сделал лес еще один шаг. Мора-де-монте — одна из немногих пород, образующих замкнутые популяции. Эти популяции все равно что бронированные отряды, они продвигаются медленно, но верно. Так и шагает мора, пока путь не преградит море или река. Или пока не явится человек с топором и огнем.

Может быть, одно семя попадет в реку и будет вынесено на берег где-то пониже. И родится новый лес из мора-де-монте, который увидят внуки лесоруба. А впрочем, увидят ли? Латинская Америка стоит на перепутье, и над ней нависла угроза невиданной еще катастрофы. В последние десятилетия прирост населения приобретает взрывной характер, однако ничто не делается, чтобы прокормить новые миллионы. Свободный лесной индеец теряет свою самобытность, превращаясь в нищего, живущего в трущобах, где он работает, словно каторжник, на испанских монахов и священников, которые платят ему тем, что уничтожают его наследственную культуру, обращают его в христианскую веру, лишают всяких гражданских прав и самосознания.

Впрочем, многие индейцы до этого не доживают, с ними безжалостно расправляются только потому, что земля их приглянулась той или иной монополии. Лишь за последнее десятилетие так погибло больше ста тысяч индейцев.

Западнее Анд практически все пригодные земли уже заняты. Здесь, в восточных льяносах, еще остались галорейные леса, саванны и сельва, где миссионеры успешно сокращают численность индейцев. В этих областях колонисты только-только начали утверждаться. А льяносы — это половина Колумбии. Да ведь и этого мало... Через двадцать лет население удвоится. Для сорока процентов детей, которые доживут до школьного возраста, нет школ. Они обречены расти неграмотными. Что ждет их, если не участь поселенцев, нищих, голодающих колонос? Их и всех тех, кому доведется проучиться кое-как год-другой.

Через полтора десятка лет в льяносах скопится столько же людей, сколько их на западе, и истощенный край будет представлять ту же картину, что и другие части страны: делового леса нехватка, дров нехватка, реки пересохли, миллионы гектаров земли загублены эрозией.

Так что вряд ли нашим внукам доведется увидеть леса мора-де-монте в Южной Америке. Не видеть им той красоты, какой я сейчас любуюсь...

Похоже, люди и впредь будут вести себя как разрушители, если только революция, настоящая революция, не пройдет очистительным пламенем по стране, пока еще можно что-то спасти для грядущего.

...Рокоча мотором, лодка скользит дальше вниз по реке. Пять человек, все такие разные и в то же время такие схожие между собой, идут на ней к порогам Ангостуры.

Снова и снова встречаем речных дельфинов. Они кувыркаются, веселясь от души. Жители льяносов рассказывают, будто дельфины спасают утопающих, подталкивая их к берегу. Возможно, такой случай когда-нибудь и был. Дельфины, судя по всему, очень умные и любопытные животные. Может быть, они превзошли бы человека, если бы эволюция наделила их вместо ластов универсальным «инструментом» — руками. Смотрю, как они играют в воде, и невольно пытаюсь представить себе мир, управляемый дельфинами. Может, они нашли бы более разумное решение мировых проблем? Мне кажется, такие умные и приветливые существа неспособны на религиозный фанатизм и политиканство. Только однажды я видел их разгневанными, да и то в море: один дельфин хорошенько боднул назойливую тигровую акулу. В стае был маленький дельфиненок.