Зоя. Просто гадюка!

Филаретова. От такой слышу! Эх, а еще культур­ная женщина! Экономист! (Вслед выходящей Зое.) Тем более теперь! Придется проверить, Мякишева! Больно мы волнуемся!.. (Одна, закуривает, ломая спички.) Видал! Иди, иди!.. Гадюка!.. Ты вспомнишь гадюку!.. Ну? Это люди? (Со слезами.) Им добра хочешь, а они! (Швыряет коробок, выходит.)

Старуха с клюкой(встает). Глаза больше на ето на все не глядят. Надо помирать. (Уходит.)

Две другие идут за ней.

Родительский день. Лес, лето, может быть, пикник или, скорее, конец пикника. Мякишев с Аней, Горелов с Зоей; Сима собирает ягоды, Оля и Сережа гоняются друг за другом.

Мякишев. Ну? Что ты все время как в воду опущенная?.. Молодая, красивая…

Аня. Я красивая?..

Мякишев. Стала бы в одно прекрасное утро голышом перед зеркалом и сказала себе…

Аня. Вставала, не помогает.

Мякишев. Эх, ты! Куришь как сапожник, суту­лишься…

Аня. Чему ты-то радуешься?

Мякишев. А радуюсь, да и все! Обрати внимание, кого ни спросишь: как жизнь? – все начинают канючить: то, се, так себе. А черти тут как тут и – слушают!

Аня. Кто?

Мякишев. Черти, черти! Обыкновенные. С рожка­ми, с хвостиками… услышат, что ты ноешь, и сразу: ага, ослаб! можно брать!.. Ребяты! Этому добавить!

Аня. Тебе напекло, что ли? (Трогает его лоб.)

Мякишев(задержав ее руку, продолжает). А вот я отвечаю: жизнь? Прекрасно! Все отлично! И черти сразу в отпад! Ме, бе, ножки дрожат. Бодрый, мол, жи­вой, паразит, возни с ним не оберешься… Что ты сме­ешься, дурочка? Я тебе точно говорю. Ты попробуй…

Аня. Интересно.

Мякишев. Что?

Аня. Ты смеешься, а глаз у тебя гру-у-устный!

Мякишев. Неужели заметно?

Смеются.

Сима. Бобик, на еще ягодку… Ну, чего ты? Скуч­ный какой… Устал? Ты не уставай. (Кормит.) На, Бо­бик, на, сладкий мой… А хочешь, полежи? (Шепчет.) Хочешь к Симе на ручки?

Борис(озирается). Сим!

Сима. Ну а чего ты? Ты из-за ребеночка своего расстраиваешься? Пройдет. Они, маленькие, всегда болеют. Приедем – проведаешь… Устал ты. Хочешь, вмиг скроемся? Убаюкаю, моего сладкого, утешу, моего не­утешного. Я ведь вся – для тебя.

Уходят. Горелов танцует с Зоей под транзистор.

Горелов. Надо вам кончать эту историю. Я всегда говорил: это добро добром не кончится. Нашли себе за­баву. Игра в Олю… Молчишь?

Зоя. Она нам стала как своя. Я вообще терпеть не могла, когда чужие люди в доме, но с Ольгой…

Горелов. Кончать, я тебе говорю. Пока не поздно… О, благодарю за прекрасный танец!..

Зоя(делает книксен). Правда, тут недавно встала ночью. Смотрю, как она спит. Дышит не так, пахнет не как мой ребенок… И взрослая же совсем. (Как бы одер­гивая себя.) Нет! Она ведь не виновата…

Горелов. Но и ты не виновата. Никто не виноват, что он пахнет так или иначе, красив он или урод… Ни­кто не виноват в своем рождении – мысль! Но и никто не виноват, что один запах для него родной, а другой… а от другого – аллергия! Тоже мысль!

Зоя. Не в этом дело. Скажи, а у нас подают в суд за клевету?

Горелов. Что? Мне бы ваши заботы!

Зоя(вдруг кричит, раздраженно). Оля! Сережа! Сколько можно! В ушах звенит!.. Извини, Витя.

Горелов. Вас понял. (Подходит к Мякишеву.)

А Аня – к Зое. Дети валятся на землю и лежат, отдыхая.

Зоя. Ни о чем не могу думать: будто пиявки к голо­ве присосались…

Аня. Эта баба свое дело сделала: она тебя отравила. Если б я была писательницей…

Зоя. А ты знаешь, что она у Симы брошку украла? Да-да! Вроде взяла поносить, а отдать забыла… Ты не забывай, в какой обстановке она выросла. Мать пьяница, в бане работает, отец неизвестно кто, отчим тоже… А как она врет? Да и бросалась ли она под поезд?

Аня. Зоя, ты что?

Зоя. Не знаю. Встает с петухами, храпит, слюнявит палец, когда читает, – не выношу. Утащила брошку. Как сорока – хвать все, что блестит. Есть не умеет, за сто­лом сидеть не умеет… Упрямство! Все делает по-своему. В деревне все хорошо, правильно, а в городе нет. Всех учит…

Аня. Зоя, ну как тебе… Она встает и работает, она храпит и стыдится, что храпит, я же знаю. Она при чем, что не выучилась как следует читать? Не умеет сидеть за столом! Интересно! Сами-то умели? Когда мы-то на­учились, вспомни! А что она всех учит – так это забавно.

Зоя. Не знаю, не знаю.

Аня. Ну, Зоя.

Зоя. И как нарочно, какую книгу ни возьму… или тут по телевизору… что за пьесы сочиняют, совсем с ума сошли: ему сорок – ей восемнадцать, ему шестьдесят – ей двадцать…

Аня. Ну уж это-то тут при чем? Совсем!.. Давай я ее к себе заберу на несколько дней, отдохни…

Зоя. Это – выход? Слепая? Посмотри. (Показывает на Олю, которая издалека глядит на Мякишева.) Нет, не могу, для меня это слишком…

Аня. Простая ты наша.

3оя. А что? Я простая. Вся моя роль.

Аня. Ну и не психуй.

3оя. Господи, как все хорошо-то было.

Сережа пристает к Оле, щекочет ее травинкой. Оля отмахивается.

Оля. Не липни, сказала! Как комар! Эх! Уплыву вот скоро, как облачко! Воротишься, а меня уж нету! Что смотришь? Не век у вас вековать, не малютка…

Сережа. Чего-чего?..

Оля. Ну тебя!.. Все одно не поймешь!.. (Зовет.) Сима! (Встает и уходит.)

Сережа – следом.

Горелов(Мякишеву). По-моему, твоей жене на­мекнули тоже… насчет Ольги…

Мякишев. Кто? Она тебе сказала?

Горелов пожимает плечами.

Что ж она мне не говорит?..

Горелов. А ты говорил? Кстати, а почему ты ей не сказал?

Мякишев. То-то я смотрю, она такая… Она ведь теперь замучается. Что за гадость! Ну, и что она?

Горелов. Я думал, нет тайн между мужем и женой, все говорится. А оказывается, разговор между мужем и женой, как музыка – без слов?

Мякишев. Как две музыки.

Горелов. И обе без слов? Я говорил: это добро до­бром не кончится. Хочешь сберечь семью – кончай иг­рушки.

Мякишев. Что она тебе сказала?

Горелов. Она ничего не сказала. И не скажет. Но я тебе говорю.

Выходит Борис, нервно усмехается, закуривает, почти наталкивается на Горелова.

О, еще один экземпляр!.. У тебя, брат, такой вид, будто ты Симу в лесу зарезал.

Борис. Это идея. (Мякишеву.) Володь, вы не скоро? Если я один поеду?

Горелов. Спасайся кто может?

Борис(без улыбки). Да там ребенок болеет.

Горелов. А, извини. Раз ребенок… Дети – наше будущее.

Борис(усмехается). По-моему, дети – наше про­шлое.

Мякишев. Езжай, конечно. Езжай. (Встает, хочет идти к Зое.)

В это время выскакивают снова Сережа и Оля, крутятся вокруг Мякишева, как вокруг столба.

Сережа виснет на отце. Оля тоже. Мякишев их стискивает, поднимает обоих, визг, шум.