Хустен. Раз в неделю позволишь себе съесть жареного цыпленка, и что? Я старый заслуженный пенсионер, я сорок пять лет на трамвае, и что? Никто не хочет заниматься своим делом!
Учитель (ест). Позвольте, как – никто не хочет?
Нэф. Дядюшка Хустен, вы сидите ровно двенадцать минут, и ваш цыпленок почти готов.
Хустен. Мне лучше знать, сколько я сижу! Я жду целый час, и что?
Штоп (проходит, нервно). Нет людей, дядюшка Хустен, нет людей! (Марии.) Где Ганс, а? Где он?
Мария. А почему вы у меня спрашиваете?
Штоп уходит.
Хустен. Вот именно! Нет людей! В прежние времена…
Учитель. Простите, в какие такие прежние?
Хустен. Ни в какие! Я сорок пять лет на трамвае, и что? Мария! Еще кружку!
Полицейский (Марии). Как сверкают сегодня твои глазки!
Мария. Ах, полицейские комплименты! (Несет пиво.)
Урсула (бормочет). Дело было в Копенгагене, на Восточной улице, недалеко от старой Королевской площади…
Учитель. Нет, все-таки – в какие это прежние?
Мария. Дядюшка Хустен имел в виду совсем старинные времена, еще те! Не правда ли, дядюшка Хустен?
Нэф. Королевские? (Фехтует шампуром.) Трам-бам! Трам!
Учитель. Я, слава богу, учитель истории и знаю все времена. Дату, дату!
Нэф. Дядюшка Хустен, а вы хотели бы стать королем?
Хустен. Я хотел бы съесть своего цы-плен-ка!
Мария возвращается за стойку.
Полицейский. У тебя фигурка как у точеной статуэтки!
Мария. Полицейский, вы, кажется, оставили свой пост?
Полицейский. Там идет дождь, а здесь ходишь ты! (Хохочет.)
Учитель (Хустену). Итак, вы хотели бы стать королем?
Хустен. Кто?
Учитель. Вы. Каким именно королем?
Хустен. Я – королем?
Учитель. Разве вы не сказали, что хотите быть королем?
Хустен. Каким королем? Я сорок пять лет на трамвае. Я рабочий человек.
Учитель. Вот я вас и спрашиваю: каким?
Урсула. Что вы к нему пристали? Хустен, скажи: трефовым.
Хустен (смеется). Во! Правильно! Трефовым!
Учитель. Вам не удастся отделаться шутками. Вы – монархист?
Хустен. Кто?
Учитель. Нельзя путать эпохи. Вся беда в том, что в новые времена просачиваются нравы и психология старых времен. Мы не имеем права. Молодежь. Воспитание. Чистота, чистота вида.
Хустен. И что?
Нэф (продолжая фехтовать). А я – я хотел бы быть Ричардом Львиное Сердце!.. Раз!.. А еще я хочу – невидимкой!
Полицейский (вдруг, пылко). Это я! Я! Я всегда хотел стать невидимкой! (Нэфу.) Слушай, а ты каким хочешь: чтобы только ты сам невидимкой или если, что-то возьмешь, то это тоже делается невидимым?
Нэф. Конечно, тоже!
Полицейский. Замечательно! (Еще горячее.) А летать? Невидимкой – и летать?
Нэф. О-о! И чтобы ни одна пуля не брала!
Полицейский. Да! Да! Ах, это роскошно!.. Мария, вы понимаете? Вы хотели бы стать невидимкой?
Мария (красуясь). Зачем же мне – невидимкой?
Нэф. Ее и так редко видно на работе!
Полицейский (пылко, ко всем). А вы?.. А вы?.. Это же необыкновенно! Невидимкой – и летать! А?
Урсула. Я-то летаю. Когда надо.
Учитель. А я, молодой человек, очень долго был невидимкой. Но теперь…
Полицейский (не слушая). А вы?.. Замечательно, а? (Хустену.) Вы хотели бы?
Хустен. Я хотел бы съесть своего цыпленка наконец! Нэф!.. Где Штоп? Позовите Штопа!
Нэф испуганно бросается к очагу. Идет Штоп.
Штоп. Да-да, я здесь! (На ходу, Марии.) Где Ганс, а?
Мария (пожимает плечами). Действительно странно: Ганс самый дисциплинированный человек на свете.
Штоп. Самые дисциплинированные люди давно находятся на том свете. У тебя нет телефона Марты?
Мария. Еще мне не хватало иметь ее телефон!
Полицейский (налетает на Штопа). А вы? Вы хотели бы: невидимкой – и летать?
Штоп (оглядываясь). Что?
Полицейский. Невидимкой. Невидимкой – и еще летать?
Штоп (шепотом). Каким? Чтобы только сам невидимый или если что возьмешь, то тоже невидимое?
Полицейский. Тоже! Тоже!
Они разговаривают, как двое сумасшедших.
Штоп (вздыхает). Ах, если бы!
Полицейский. А что?
Штоп. Во-первых, все время остаются следы. Идешь, все нормально, никто не видит, а следы – остаются!
Полицейский. Да что вы?
Штоп. Да-да! И во-вторых, в толпе совершенно невозможно двигаться.
Полицейский (соображая). Да-да-да!
Штоп. В автобус не сядешь.
Полицейский. В автобус? Да, никак. Да-да, неудобства есть… А летать?
Штоп. Летать? С какой скоростью? На какой высоте? Кругом радары.
Полицейский. Да-да-да.
Хустен (стучит кулаком). Дадут мне наконец цыпленка?
Неф чихает и кашляет. Он достал черного цыпленка, от которого валит чад. Штоп хватается за голову.
Ресторанчик затемняется, а на второй половине сцены освещается столик в другом, современном кафе, где сидят Губерт и Ганс. Пьют пиво. За окном – поток машин, автоматический ритм светофора.
Губерт. Нет, подожди, ты не так поешь. Надо вот так: «Ах, зачем я…»
Ганс. «Ах, зачем я…»
Губерт. У тебя совершенно нет слуха. Подпевай просто: «Ах, зачем я…»
Ганс. «Ах, зачем я…»
Губерт. Все! Поем!
Поют.
Ах, зачем я не родился
В девятьсот шестом году!
Я бы с дедушкой возился
По утрам в своем саду.
Мне б с переднего крыльца
Подавали жеребца,
Я любил бы свою маму,
Знал бы своего отца.
Ах, зачем я не родился
Девяносто лет назад!
Я б на бабушке женился,
Был бы весел и богат!..
Ганс. Вот! Вот!.. (Горячо.) Я гениальный повар! Я все могу! Понимаешь? А это что? Автоматы! Бумажные тарелки! Сосиски, яичница, сосиски, яичница! Все мчатся сломя голову! Скороварки! Хлеборезки!.. Все на ходу, всухомятку! Ты знаешь, в армии я был поваром у генерала.
Губерт. О!
Ганс. Что «о»?! Даже генерал говорил мне: «Что ты там колдуешь, Ганс? Свари мне сосиски, да и ладно!..» Кому теперь нужна моя древнейшая профессия? Ты знаешь, например, у герцога Найнхальгальского с тысячи семьсот семьдесят второго по тысячу восемьсот первый год не подали к обеду ни разу двух одинаковых блюд! А? За двадцать девять лет!
Губерт. В самом деле? Что ж это были за блюда?
Ганс. Уж наверное не сосиски с яичницей!.. Э, и вообще!
Губерт. Ну-ну, Ганс! Ну, старина! Что ж теперь делать?..
Ганс. Нет, брат Губерт, что-то не так… Плохо мне!..
Губерт (в тон ему). Да-а… Живешь как механизм…
Ганс. Вот-вот!
Губерт. Каждый день одно и то же.
