Дайте ей силу, вещие озера и тихие заводи, дайте ей силу, речки и речные излуки, дайте ей силу, черные соки болот!

Близок день, когда в изодранной полосатой юбке, завернувшись в рваное покрывало, босая, пойдет она по оскверненной земле.

Ей не хватит очистительных слез омыть почерневшие лица, ей не хватит дождей унести в океаны пролитую кровь. И тогда, отворив свои синие вены, погорелкой бездомной пройдет она мимо погостов и виселиц.

У замшелых запруд, у дубовых колодцев, возле темных озер, где жируют столетние щуки с герцогскими кольцами в ноздрях, мы почувствуем Лайму, поймаем отблеск нежной ее улыбки.

Возле небольшой мельницы в два постава, где делает круг добленский дилижанс, Плиекшана и Люцифера дожидалась подвода. Медлительный рослый батрак, сидя в тени, выстругивал кнутовище из ясеня.

— Это ты, Райнис? — недоверчиво спросил он Плиекшана, когда тот поставил тяжелый портфель на солому.

— Он самый. — Плиекшан тронул бородку и кивнул на спутника: — А это Сатана. Ты не смотри, что он такой тощий и слабый. Стоит ему сожрать дюжину-другую грешников, он знаешь каким станет? О-го-го!

— Для начала я бы не отказался и от ломтя хлеба с копченым окороком, — проворчал Люцифер. Едва оправившись после болезни, он вдруг почувствовал неутолимый голод и с той минуты почти не переставал есть.

— Про Сатану мне ничего не говорили, — буркнул парень, но все же встал и, подойдя к телеге, разворошил солому. — На-ка, испей, — предложил он Люциферу, подняв бочонок с ржаной, пронзительной кислоты брагой. — Как тебя зовут?

— Люцифер, — улыбнулся Плиекшан, с интересом следя за тем, как его подопечный единым духом перелил в себя добрую половину.

— Так бы сразу и говорили, — проворчал парень, впрягая лошадь. — А то Сатана!

— Далеко ехать? — спросил Плиекшан.

— Верст десять. — Батрак намотал на руку вожжи и боком присел на телегу. — Потом немного Тимульским сосняком, а после через Загерский большак и вверх по Кеньгскому взгорью.

— Сколько же всего-то? — спросил Люцифер.

— Доедем.

— Тебя-то как величают? — заинтересовался Плиекшан, случайно нащупав под соломой ружейный ствол.

— Лострейбер.[13] — Парень явно не был расположен к разговорам.

— Пусть будет так. — Плиекшан снял шляпу и, опершись на локоть, залюбовался безмятежным простором.

Ленивые облака застыли над волнистой каймой леса. Легкий ветерок переливался в серо-зеленой ржи. У самой дороги покосившийся дом с типичной для этих мест крышей «медвежий зад». Аист в гнезде. Неторопливое спокойствие. Минутная тихая нега.

Обогнув пастбище, где тучные черно-белые коровы пережевывали влажный от испарины клевер, повернули к лесу. Сверкнул между стволами залитый солнцем простор. Удивительно светлым казался песок на дороге, усыпанный сухими, ломкими иглами. Потрескивали раздавленные подковами шишки. Неутомимые корольки охотились за слепнями.

Люцифер скоро заснул, убаюканный мерным покачиванием и тихим скрипом осей. Задремал и возница.

Разворошив солому, Плиекшан обнажил добротно смазанный затвор короткой кавалерийской винтовки. «Не иначе драгуна разоружили», — подумал он.

Пошел смешанный лес. Сосны все чаще чередовались с черной ольхой. К стволам льнули колючие прутья малины. В разрывах крон полыхал оловянный свет. Запахло прелью, близкой стоячей водой. Наклонными прожекторными столбами пробивалось плывущее в зенит солнце.

В сыром сумраке сонно вились комары. Кричал дергач. Душно, парко становилось в лесу.

Незаметно густой, изнурительный сон сморил и Плиекшана. Очнулся он словно от внезапного перепуга, с колотящимся сердцем. Вытерев потное лицо платком, слепо уставился на петляющий меж холмов путь.

— Не угостите и меня бражкой? — попросил он возницу, который, вернувшись к прерванному занятию, осколком стекла наводил на кнутовище последний лоск.

Не поворачивая головы, тот молча указал на бочонок.

Тепловатая скабпутра шибанула в нос густым, бродильным духом, освежающей щавелевой оскоминой обожгла горло. Сон как рукой сняло, и к Плиекшану вернулось радостно-удивленное ощущение личной причастности к томительным запахам и гулким голосам леса.

Округлые холмы, поделенные то полосой ржи, то заплаткой картофельных или капустных грядок, мягко спускались к реке, потонувшей в ивняке и таволге. Одинокие хутора грустно смотрели на всю эту трогательную красу.

За грудой вывороченных с пашни, окатанных валунов открылся мосток, за которым дорога шла на подъем, теряясь где-то среди хмуро зеленеющих лесных далей. Справа от моста, на высоком обрывистом берегу, пугающе одиноко чернела печная труба. Только банька у самой воды уцелела от хутора.

— Конрад Медем постарался. — Возница хлестнул вожжами лошадь. — Оружие искали. Какая-то шкура в полицию донесла.

— И нашли?

— В картофельной яме… Четыре берданки взяли, бомбы и самодельные ножи.

— Откуда бомбы? — спросил, сразу проснувшись, Люцифер.

— Из города привезли, с завода.

— Славно. — Плиекшан не сводил глаз с груды головешек, подернутых голубоватой плесенью пепла. — Но все еще впереди. Хозяина взяли?

— Как же без этого? — отрывисто сплюнул на дорогу батрак. — Только прежде чем в город отправить, его ночь продержали у Медема в подвалах. Там он и помер к утру.

— Помер?

— Ага, головой об стену ударился, и конец. Потом хозяйка взяла ребятишек и в Митаву уехала к губернскому прокурору. До сих пор ни слуху ни духу.

— А дом? — показал Плиекшан на скорбный обелиск у обрыва и отвернулся.

— Сам собой загорелся. В грозу. Начальство так разъяснило.

— Веселые дела тут у вас творятся, — повернулся в другую сторону Люцифер, когда спаленный хутор скрылся за деревьями.

— Будто у вас все иначе? — покачал головой батрак. — Нынче везде так: и в Талсах, и в Гольдивтене, и в Тукуме. У баронов теперь своя конная армия, а замки в форты превращены, запасами на сто лет осады набиты.

— Они хорошо вооружены? — поинтересовался Плиекшан.

— До зубов. У Брюгена в замке целый арсенал. Он теперь германскими пулеметами все соседние уезды наводнил. На каждой рыцарской башне стоят. У охранников тоже все сплошь с иголочки: обмундирование, многозарядные револьверы, магазинки. Так и мотаются от имения к имению.

Снова пошли леса. Дремучий сосновый бор чередовался с березовыми рощицами. Кора слепила глаза свежим алебастром. В ложбинках росла ольха пополам с осиной.

— Но вы тоже, надо полагать, не с голыми руками? — Плиекшан выискал ровную соломенную трубочку и задумчиво сунул ее в рот. — Или все добро в той картофельной яме хранили?

— Как же? Держи карман шире… Но с берданом или ножом, что кузнец кое-как отковал, против пулеметов не полезешь. Нам бы хоть винторезы, так ведь и их нет.

— Уж больно ты скромный. — Плиекшан сунул руку в солому.

— Не трожь! — Парень обернулся как ужаленный. — Есть у того, кто сам добыл.

— Ладно, — Плиекшан ласково похлопал его по спине. — Мы с Люцифером на твое сокровище не посягаем. Раз сам добыл, то и владей на славу. Другим помоги. Если баронские замки, как ты говоришь, набиты оружием, то нечего долго дремать. Один удачный налет, и у вас будут свои маузеры и пулеметы. Каждому перепадет. Слыхал небось, как рижане напали на оружейный магазин? Правда, досталось им не так уж и много: шестнадцать ружей и две шашки, но важен пример. Чем попусту жечь вороньи гнезда, вы бы лучше их хорошенько пощипали на пользу всему трудовому народу. В Талсах тоже есть наши люди. Вам надо объединиться с ними и совместными усилиями ударить по баронским арсеналам. С оружием-то вы потом куда больше успеете.

— Странный вы народ — городские! Ей-богу! — Батрак спрыгнул и, разминая затекшие ноги, пошел рядом. — Чуть что, учить лезете. Нам отсюда виднее, что да как. Обойдемся без ваших советов.

— Ты хоть знаешь, с кем говоришь, — взорвался Люцифер, — индюк деревенский?!