По тому, как расширились и потемнели вдруг глаза Эльзы, он понял, как она волновалась за него в эти часы. Но не упрекнула ни словом, ни взглядом.

— Кто это? — Плиекшан кивнул в сторону дивана.

— Люцифер, — поднялся Лепис. — Вы должны его помнить.

— Да, — нахмурился Плиекшан. — Конечно… Что с ним? Ранен? — Он порывисто обернулся к Екабу и вдруг прижался к нему, словно ища защиты. — Трудно, брат…

— В том-то и дело, учитель Райнис, что целехонек! — Приеде смущенно потупился, не понимая, что происходит с Райнисом, но уже зараженный и растревоженный его беспокойством. — Горячка просто.

— Вытащили из воды, — хмуро пояснил Лепис. — Точнее, на берегу подобрали. Во время демонстрации мы были вместе, а потом потеряли друг друга, и, как видите, — он виновато развел руками, — ему уже тогда нездоровилось. А после купания в ледяной воде…

— Как он попал туда? — Скрывая слезы, Плиекшан сложил плед, нарочито неторопливо стал расстегивать пуговицы. — Расскажите, товарищи, все по порядку. И раздевайтесь… Нельзя ли самовар разогреть?

— Уже поставила, — бросила Анета, торопливо натягивая на подушку крахмальную, лавандой и мятой дышавшую наволочку.

— Надо побольше воды вскипятить, — шепнула ей Эльза. — Может понадобиться.

— Кто нашел Люцифера? — спросил Плиекшан. Мысли его прыгали. Шевельнулась робкая надежда, что, подобно Люциферу, могли уцелеть и те, другие, кого считали убитыми.

— Тут целая история, учитель Райнис. Даже не знаю, с чего начать… Случайное, можно сказать, совпадение. Сразу после рождества мы с артелью в Видземе поехали на подледный лов и все время там пробыли. Понимаете? Заловилось, грех жаловаться, пудов на двести… И надо же такому случиться, что в Ригу приехали на другой день после расстрела.

— Про расстрел вы, получается, ничего не знали? — Плиекшан с трудом заставил себя сосредоточиться.

— В том-то и штука! Мы еще и не разгрузились как следует, когда народ сбежался убитых искать. Что тут было, учитель Райнис! — Приеде махнул рукой. — Мы на рынке, как в осажденной крепости, оказались. Только к полудню удалось на санях выехать. И сразу на оцепление нарвался. Городовые, пьяная солдатня, жандармы, конечно, само собой.

— Убитых много? — почти беззвучно выдохнул он, надеясь на чудо и зная в глубине души, что чуда не будет.

— Убрать успели. Видел только, как дворники кровь на снегу песочком засыпали. Чуть не замутило меня. Насилу уговорил, чтоб выехать дали… Пропустить-то они меня пропустили, только ехать по этому снегу было никак невозможно. Слез я с саней и повел свою клячу, а в глазах туман. Не могу, и все тут!

— Понимаю, Екаб. Вы не волнуйтесь, рассказывайте. — Плиекшан сунул руки в карманы, чтобы унять дрожь.

— Да вы сами-то успокойтесь, учитель Райнис… Чего уж теперь. — Приеде полез за кисетом. — Много обезумевших бродило по улицам. Городовой даже один навзрыд плакал… Может, совесть его замучила, а может, убило кого из близких… Потом господин мне повстречался расхристанный, себя не помнит. Все лодку требовал и на реку показывал. Только где ее возьмешь зимой? Река хоть и не стала, да разве в городе исправную лодку теперь найдешь? И зачем она, когда никого на воде уже не осталось? Кто не потонул, тех, надо думать, выловили. Попытался я господина успокоить, а он ни в какую. Пачку денег сует. «Тонут! — кричит. — Люди тонут!» Не в себе человек короче говоря. Подумал я и, чтоб его успокоить, решил вдоль Даугавы проехаться. Всякое, думаю, в жизни бывает. И хорошо сделал. Под самым железнодорожным мостом мы его, Люцифера, и нашли. На узкой кромочке лежал в полном беспамятстве. Я его быстренько в сани, рогожкой прикрыл — и деру; скорее, думаю, надо из города выбираться. С господином за ручку попрощался, а тот опять с деньгами лезет и плачет: «Спасибо тебе, мол, что хоть одну человеческую душу от смерти спасли». — «Зачем же вы мне тогда деньги даете, сударь? — спрашиваю. — Разве я не такой же человек, как и вы?» Он сконфузился, стал извиняться, уговаривать, что деньги для спасенного пригодиться могут. «Вы их не знаете, говорит, они мстят даже мертвым, не то что живым. В Петербурге на кладбищах кресты по ночам срубают, под которыми убиенные спят». — Приеде свернул дрожащими руками самокрутку. — Взял я, учитель Райнис, у него деньги. Пусть, рассудил, пойдут от хорошего человека на чистое дело. — Рыбак закурил и показал дымящейся козьей ножкой на стол: — Он и адрес свой оставил. Просил в любое время за помощью обращаться… Не подумаешь, что русский, так гладко по-нашему говорит.

Плиекшан отодвинул скомканные ассигнации и расправил визитную карточку:

— Да, — кивнул он задумчиво. — Этот господин хорошо знает латышский. — А как вы с Леписом встретились?

— Там же, на набережной. Он, оказывается, намеренно прибежал, Люцифера искать.

— Ему-то как раз и не следовало так делать. — Плиекшан повернулся к Лепису, который о чем-то тихо совещался в углу с Эльзой: — Зачем вы рискуете? Лезете в самое пекло? Вас ведь всюду ищут! — В ушах его еще гремела улица и трещал лед на реке, но мысль уже стала ясной.

— Бывают минуты, когда не приходится особенно раздумывать. — Лепис вынул из жилетного карманчика изящный несессер и тонкой пилочкой закруглил обломанный ноготь. — Вы сами это знаете, Райнис.

— Допустим, — Плиекшана тронула проницательность боевика, и он даже позволил себе улыбнуться. — Удивляюсь, как вас не схватили.

— Не до того им было, — бросил зло Лепис. — Отяжелели после кровавого пира.

— Ничего! Мы палачам еще устроим похмелье, — сказал Кронберг, осторожно приподнимая тяжелую, пылающую голову Люцифера. — Кладите подушку, Анета.

— Вы тоже были в Риге, Жанис? — спросил Плиекшан.

— Нет. Они заехали за мной по пути сюда. Найдется максимальный термометр, госпожа Эльза?

— Надо бы за врачом послать. — Плиекшан присел у изголовья. — Он весь горит.

— Доктор скоро будет, — сказала Аспазия и побежала наверх за термометром.

— Самовар вскипел, — доложила Анета. — Пожалуйте в гостиную.

— Пойдемте, товарищи, — пригласил Плиекшан. — Снимайте же свою овчину, Екаб, — поманил он за собой Рыбака.

— Что сказать доктору? — спросила, спускаясь, Аспазия.

— Болен, и все. Слава богу, Люцифер не ранен, и его нет надобности прятать. Пусть себе спокойно лечит. Где его одежда?

— Анета взяла просушить. — Аспазия вздохнула и покачала головой: — Промок насквозь. Его надо было сразу же раздеть, а не везти сорок верст по морозу.

— Не было такой возможности, госпожа Эльза, — пояснил Лепис. — И вообще он всю ночь пролежал на льду.

— Сколько все-таки убитых? — спросил Плиекшан, когда они вчетвером уселись вокруг стола.

— Точно пока неизвестно, — покачал головой Лепис. — Думаем, около ста. Раненых раза в три больше. Погибло много наших, и среди них Кате… Печуркин тоже убит. Завтра будем хоронить.

Плиекшан зажмурился и, словно боясь упасть, ухватился за столешницу.

Кате! Милая умная девочка с доверчивыми глазами. Он помнил, как она за руку привела его в барак, где на занавешенных тряпьем нарах умирала пожилая ткачиха. «Это так несправедливо!» — сказала она, когда все было кончено. Несправедливо! Только лучшим из лучших дарует природа обостренное чувство справедливости. Этим трудным даром она метит своих избранников. Они идут в революцию и умирают молодыми.

— «Всех самых юных, крылатых всех»… — усмехнулся Кронберг. — И опять безоружные на штыки.

— Баста, — Лепис хлопнул ладонью по столу. Звякнула ложка в стакане. — На панихиде выставим вооруженную охрану… Револьверов, жаль, мало.

— Райнис давно говорил вам, рижанам, что революция не должна быть безоружной, — заметил Приеде. — А у вас на уме только одно: речи и лозунги.

— Не у нас, — грустно усмехнулся Лепис. — Не равняй нас с меньшевистским охвостьем, Рыбак. Это они твердили «бланкизм-терроризм», когда мы добывали маузеры и бомбы. Но теперь конец болтовне. Наш ЦК и Рижский комитет призвали народ к оружию. Теперь нас не остановишь.