Мои отношения с семейством де Нив начались осенью 1873 года.

Я был в отпуске. Мое состояние в это время заключалось в тридцати тысячах франков дохода, нажитых адвокатурой и прилежным обрабатыванием принадлежавших жене земель. Мой единственный сын, Анри, только что закончил курс юридического факультета в Парижском университете, и я ждал его в тот самый вечер, когда вдруг получил с нарочным следующую записку:

«Господину Шантебелю, адвокату, в Мезон Бланш, приход Персмон, через Риом.

Милостивый государь! Я желаю с вами посоветоваться. Я знаю, что Вы в отпуске; но завтра же я буду у Вас, если Вы согласитесь меня принять.

Алиса, графиня де Нив».

Я ответил, что буду ждать графиню утром, а жена тотчас накинулась на меня:

— Можно ли так сразу взять да и ответить! — заворчала она. — Не заставив себя просить или ждать, точно ты какой-нибудь жалкий адвокатишка без дел! Ты вовсе не умеешь внушить уважение к своему положению!

— К моему положению? Позволь спросить, душа моя, какое такое у меня положение?

— Да ведь ты лучший адвокат в округе! Ты богат, и пора бы тебе наконец отдохнуть.

— Отдохну и, надеюсь, скоро; но пока наш сын не примется за работу и не докажет, что он способен унаследовать мою практику, я не намерен упускать из рук подвертывающиеся дела. Я хочу водворить его здесь со всеми шансами на успех.

— Это только одни разговоры, а в сущности у тебя страсть к делам, и ты не хочешь упустить из рук ни одного из них. Ты так и умрешь, не отказавшись от практики. Ну а что, если Анри окажется неспособным?

— Во всяком случае обещаю тебе бросить адвокатуру и окончательно поселиться в деревне; а Анри вполне сможет меня заменить, он отлично учился, очень даровит…

— Но не так здоров, как ты, не так энергичен. Он слабого сложения, весь в меня…

— Ну, посмотрим! Если он будет слишком утомляться, я сделаю из него адвоката-консультанта, под моим руководством. Я достаточно известен и любим здесь, чтобы быть уверенным, что в практике недостатка не будет.

— Это гораздо лучше! Можно давать консультации, не выходя из дома и живя у себя в поместье.

— Да, в моем возрасте, при моей опытности и с моей репутацией, но молодому человеку начинать надо иначе. Надо бы жить в городе и ездить по клиентам, и в первое время не мешало бы мне быть поблизости, чтобы руководить им…

— Ну вот! Значит, ты не хочешь на покой? В таком случае зачем было покупать замок, тратиться на его ремонт?

Жена только что заставила меня купить развалины замка Персмон, стоявшего как раз посредине наших земель, в приходе Персмон. Эти развалины давно мозолили нам глаза, и мы давно хотели приобрести их, но старый барон Персмон непомерно дорого ценил бывшее обиталище своих предков, так что мы должны были отказаться от любимой мечты. Когда бездетный барон умер, замок пошел с молотка за весьма умеренную цену; но нужно было по крайней мере тридцать тысяч франков, чтобы сделать хоть сколько-нибудь обитаемым это орлиное гнездо, ютившееся на вершине вулканического конуса, хотя, по совести говоря, я вовсе не сочувствовал такой трате. Наш деревенский дом, просторный, чистый, удобный, под защитой холмов и окруженный большим садом, казался мне совершенно достаточным, и наша покупка имела в моих глазах только ту выгоду, что избавляла нас от несносного соседства. Склоны скалы, на которой стояла башня Персмон, вполне подходили для разведения винограда. Вершина, усаженная молодыми елками, могла быть отличным приютом для дичи, и я был того мнения, чтобы ее там не беспокоить, создавая таким образом резерв для охоты. Но жена и слышать об этом не хотела. Большая башня вскружила ей голову. Ей казалось, что, поселясь там, она повысит свое положение в обществе до пятисот футов над поверхностью моря. У женщин свои недостатки, у матерей свои слабости. Анри всегда мечтал быть владельцем Персмона, и его мать не давала мне покоя, пока я его не купил.

Это было чуть ли не первым словом, каким она его встретила, когда он приехал, потому что покупка состоялась всего за два дня до его возвращения.

— Поцелуй отца! Ты наконец владелец Персмона!

— Да, — сказал я, — барон крапивы и граф летучих мышей. Гордиться есть чем, советую тебе заказать визитные карточки с этими завидными титулами!

— Мне и без того есть чем гордиться, — отвечал Анри, бросаясь мне на шею. — Я сын самого искусного и самого честного адвоката провинции. Я ношу имя Шантебель и, гордясь заслугами отца, пренебрегаю любыми другими титулами; но романтический замок, башня на скале, лесные дебри — все это очень милые забавы, за которые тебе, отец, большое спасибо, и, если ты позволишь, я устрою себе в какой-нибудь из бойниц гнездышко, куда можно будет приходить почитать или помечтать время от времени.

— С этим я согласен и предоставляю «забаву» в твое распоряжение. Дай там завестись дичи, которую старый барон уничтожал без всякой жалости, так как, кажется, ему есть было нечего, и на будущий год мы с тобой поохотимся там на зайцев. А теперь пойдем обедать, а потом поговорим о более серьезных делах.

У меня в самом деле были серьезные виды на сына, и мы говорили о них уже не в первый раз. Мне хотелось женить его на моей племяннице и его кузине Эмили Ормонд, которую называли Мильет и еще чаще, для краткости, Мьет.

Моя покойная сестра была замужем за богатым фермером, оставившим каждому из детей, Мьет и Жаку, по сто тысяч экю. Сироты были уже совершеннолетними. Жаку было тридцать лет, Эмили — двадцать два года.

Когда я напомнил Анри этот проект, он как будто не особенно горячо за него ухватился. Он скорее опечалился, чем обрадовался, и посмотрел на мать, как бы ища в ее глазах ответ мне. Жена всегда желала этого брака, и потому я крайне удивился, когда, повинуясь взгляду сына, она заговорила с укором:

— Послушай, Шантебель, когда ты забьешь себе что-нибудь в голову, то с тобой нет никакого сладу! Неужели нельзя дать порадоваться и насладиться свободой несчастному ребенку, только что завершившему изнурительную учебу и так нуждающемуся в отдыхе? Неужели так уж необходимо сразу надеть ему на шею хомут брака?..

— Разве это хомут? — возразил я с досадой. — Разве так уж плоха супружеская жизнь? Разве его родители несчастны?

— Напротив, — живо перебил меня Анри. — Я знаю, что мы втроем составляем единое целое. И потому, если вы оба хотите, чтобы я немедленно женился, я готов, вот только…

— Позволь, хочу этого только я один, а так как я не Бог и не совмещаю в себе всей Троицы, то и говорить нечего…

— Знаешь что, Шантебель? — сказала жена. — Конечно, мы с тобой счастливы, но каждый по-своему, а поскольку и сын наш понимает счастье на свой лад, не лучше ли предоставить ему строить будущее по собственному его разумению?

— Совершенно с тобой согласен, но дело в том, что я считал его влюбленным в Мьет.

— А Мьет в меня влюблена? — спросил, не без волнения, Анри.

— Влюблена — это слово, которого нет в словаре у Мьет. Ты ее знаешь: она девушка спокойная, решительная, искренняя — настоящее олицетворение прямоты, доброты и мужества. Она очень расположена к тебе, это ясно. После меня лучший ее друг и руководитель — брат Жак, которого она любит безгранично. Мьет пойдет за того, кого выберет Жак, а ведь он — твой ближайший друг. Чего же больше?

— Я не мог бы желать ничего лучше, если бы… меня любили, — ответил Анри, — но, знаешь ли, отец, привязанность, на которую я считал возможным рассчитывать, с некоторых пор как-то странно охладела. Жак не ответил мне, когда я написал ему, что скоро возвращаюсь, а последние письма Эмили на редкость холодны.

— Не ты ли дал тому повод?