— Двести лет? Не проще ли было осудить его на пожизненную каторгу?

— Он получил этот срок дважды.

— И что же?

— Двести лет он получил дополнительно…

— Ничего не понимаю…

— Я также. Но так как он был пойман тридцать раз за кражу, то каждый раз ему добавляли срок…

— Что же, все они такие неисправимые?

— Этот уж наверняка! Представьте себе, год или два тому назад его отправили на «Форель», так называется старый фрегат, переделанный в плавучую каторжную тюрьму. Он узнал, что один араб скопил несколько золотых монет. Это были плоды экономии и даже лишений, бедняга зашил их в свои одежды. Луш не смог противиться искушению: когда напарник уснул, он стукнул его теслом по голове и убил наповал. Негодяя вновь осудили на пожизненную каторгу, которую он должен отбывать здесь, и это еще хорошо, ибо на острове он пользуется относительной свободой.

— Очень странная карательная мера, — заметил я.

— Да, здесь много странностей… Например, известно ли вам, что по истечении срока осужденные на каторжные работы могут возвратиться на родину только в исключительных случаях?

— Не совсем понятно, расскажите подробнее.

— Охотно. Преступник, осужденный всего на пять лет, отбыв наказание, освобождается, но обязан оставаться в Гвиане. Здесь это называется «дублирование» и означает пребывание в течение еще пяти лет под чрезвычайно строгим надзором. Без ведома властей поднадзорным не разрешается покидать город. Чтобы не умереть с голоду, осужденный должен работать, но так как найти работу трудно, то несчастных подбирают и снова отправляют в тюрьму, а оттуда — на каторгу.

— Но, черт возьми, вместо пяти лет получается десять!

— Самое меньшее…

— Послушайте, доктор, эти «господа», разумеется, не могут вызвать ни малейшей симпатии, но, если бы я был присяжным заседателем, которому поручено определять виновность или невиновность человека, я бы прежде всего постарался привести наказание в соответствие содеянному преступлению.

— И тем не менее никто об этом не думает. Приговоренным на шесть, восемь, двенадцать или двадцать лет, соответственно, удваиваются сроки, и им уже никогда не увидеть Франции.

— Но ведь это произвол!

— Что вы хотите от меня? Если речь идет о том, чтобы поступать с каторжниками более деликатно, то лично я против. Кстати, один из них умер сегодня ночью. Его похоронят завтра. Жаль, что вы не увидите, очень любопытная процедура.

— Спасибо. Лицезрение похорон, как гражданских, так и религиозных, событие не столь развлекательное, чтобы о нем сожалеть.

— Дело в том, что эти похороны весьма необычны.

— Да?

— Как правило, умершего каторжника просто бросают в море. Его могилой становится океан, но лишь на некоторое время, ибо через несколько секунд тело бедняги исчезает в бездонных желудках акул.

В эту минуту зазвонили колокола тюремной часовни, и над морскими просторами поплыл похоронный звон.

— Смотрите-ка туда, — обратился ко мне доктор, — видите эти тени, что пробегают вдоль бортов корабля со скоростью снаряда.

— Вижу прекрасно. Их больше двадцати.

— Это акулы. Вот одна из них перевернулась, и ее брюхо блеснуло, словно сталь. Акулы услышали звон колокола. Они уже знают, что это означает, и спешат за добычей. Их ужасное пиршество начнется завтра.

Мне едва не стало плохо.

— Честное слово, если эта церемония начнется сейчас, я убегу в каюту.

— Пожалуйста, не стройте из себя ребенка. Даже детей это иногда забавляет. Например, дочку комиссара Н.

— Как? История акулы и съеденного ею каторжника?

— Представьте себе…

— Что ж, расскажите эту историю, доктор.

— Это случилось полгода тому назад. Я только что прибыл на остров… Умер каторжник. Через двадцать четыре часа его поместили в гроб без крышки. Я увидел, как лодка с гробом пристала к плоской скале, которую вы как раз видите перед собой… Это была своего рода пристань, от которой отправляли в последний путь мертвых. Лодка отплыла на двести метров от берега, труп извлекли из гроба, к ногам привязали камень и под звон колоколов двое мужчин схватили мертвеца и сбросили в море. Таков был обычный ритуал. Эпилог его был коротким: целое полчище акул, этих морских разбойниц, в считанные секунды разорвало беднягу на мелкие кусочки.

Но в тот день они, по-видимому, не были голодными, что случается чрезвычайно редко. Семилетняя дочка комиссара Н. была примерной и умненькой девочкой, и в награду отец обещал привести ее на это зрелище. Так вот, труп уже был в воде, а акулы все не появлялись.

Ребенок начал плакать, стучать и топать ножками, огорченный тем, что акулы не появляются и не спешат «съесть господина».

— Терпение, малышка, — успокаивал ее отец, честный малый, несколько мрачного вида, — подожди еще несколько секунд. Самая прожорливая акула скоро появится и быстро набросится на добычу.

Акулы действительно появились, и останки каторжника в мгновение ока исчезли при таком оглушительном скрежете челюстей хищниц, что можно было слышать на расстоянии в полкилометра.

— И такая сцена сопровождает каждое «захоронение»?

— Неизменно. И как ни странно, каторжники испытывают ужасный страх перед такой кончиной. Не знаю, как можно объяснить подобное малодушие… На их месте мне было бы совершенно безразлично…

Свисток прервал слова доктора, и тот, пожав мне руку, быстро сбежал по трапу.

«Сальвадор» вздрогнул, винт заурчал, и корабль стремительно двинулся вперед.

Итак, завершен последний этап нашего плавания, через три часа мы прибудем в Кайенну.

Пока скажем несколько слов об островах Спасения. До 1763 года они назывались островами Дьявола. Откуда это малопривлекательное название? Почему острова назвали в честь легендарного врага рода человеческого? Этого я не знаю. Есть земли, которым заранее предопределено быть нищими, обездоленными и непризнанными, как и некоторым из человеческих существ. Название островов Дьявола, данное этим часовым, охраняющим подступы к Гвиане, оказалось чистой клеветой…

Как я уже говорил, острова изменили название с 1763 мрачного года, когда очередная причудливая попытка колонизации новых земель привела к весьма плачевным результатам. Это случилось при правительстве Шуазеля[41]. Все французы были охвачены спекулятивной горячкой и отдавали дань «ажио»[42] — этому легкому и чаще всего нечестному способу разбогатеть, способу, благодаря которому быстро создавались скандально сказочные состояния. В одно прекрасное утро по всему Парижу стали распространять красочные проспекты, где говорилось о невероятных богатствах, которыми полны земли Гвианы. Их там столько, что можно добывать голыми руками, почти не утруждая себя. Это был отвлекающий маневр правительства после недавней потери Канады — богатейших земель Североамериканского континента, про которые Людовик XV, невежественный и распутный монарх, сказал, что это «несколько покрытых снегом арпанов».

Более четырнадцати тысяч французов заявили о своей готовности отправиться на поиски легкого счастья.

В Гвиану была снаряжена экспедиция, которая благополучно добралась до островов Дьявола и высадилась на материк в двадцати километрах от них, в Куру.

«Трудно себе представить, — писал очевидец, — подобное заблуждение и подобную непредусмотрительность, которые не могли не привести к полному краху этой авантюры».

Эмигранты представляли, что совершат приятную увеселительную прогулку, которая ко всему прочему позволит еще и разбогатеть без особых трудов. Их вели люди, чьи невежество и неосведомленность были просто неслыханны! Об этом свидетельствует только один факт: несчастные везли с собой ящики с коньками. Представьте себе, на экваторе… коньки!

Одного вида побережья Куру после двух-трех дней знакомства с ним достаточно было, чтобы убедиться, каким безумием являлась эта экспедиция.

«Пустынные недавно берега, — свидетельствует тот же очевидец, — стали вдруг не менее многолюдны, чем Пале-Рояль. Дамы с волочащимися по земле шлейфами, господа в шляпах с плюмажами неспешно прогуливались по берегу бухточки, и Куру на некоторое время превратился в место оживленное и даже изысканное. Не верилось, что все происходит в такой дали от Франции».