Он не мог даже вскрикнуть; если он откроет рот, туда попадет бензин.

— Двое уже в порядке, — сказал Дуайт. — Остаются еще четверо.

Он вытер о штаны руки, испачканные бензином.

Элис закрыла рот и пустилась через дорогу к дому. Глаза ее были безумными. Она даже не потрудилась, прежде чем броситься через улицу, посмотреть, не идут ли машины.

Из ее нутра рвался крик, но Элис не давала ему воли: закричи она — и остановиться уже не сможет.

Ей нужно попасть домой. Добраться до телефона. Господи, а не кошмарный ли все это сон?

Пожалуйста, дайте мне проснуться.

Элис бросилась к двери, пытаясь нащупать ключи в кармане пальто.

Открыв ящик Уор Зона, черного мальчика, Дуайт отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть его. Мальчик не произносил ни звука с того самого часа, как перестал молотить пятками в стенку ящика. Дуайту даже не было нужды заклеивать ему рот.

Он стал очень спокойным, жизнь, казалось, ушла из него. Дуайт приподнял ногу мальчика и посмотрел на его ступню. Она была ободрана: темная кожа отстала, обнажив розовую плоть с запекшейся на ней кровью, из-под которой сочился гной.

— Красочное зрелище, — прошептал Дуайт и отпустил ногу. Она упала в ящик, как неживая, с глухим стуком.

— Ты ведь не возражаешь, правда? — сказал Дуайт мальчику, раскладывая тряпье и бумагу поверх его неподвижного тела. — Пресвятая Дева Мария, — начал Дуайт, — полная благодати, Господь с тобой. Благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего.

Уор Зон почувствовал, что на его теле трепещет что-то теплое. Сейчас ведь зима, и нет ничего приятнее вот этого: мама накрывает сверху чем-то теплым, чтобы тебе стало покойнее и уютнее.

Он знал, что может спать долго, и эта мысль, как и обволакивающее тепло, успокаивала.

Он стал засыпать.

По воздуху плывет ярко-красный «фризби». Уор Зон следит за ним, в высоком ярко-синем безоблачном небе. Красное на синем. Летняя жара.

Правой рукой Уор Зон срывает «фризби» с неба.

Начинается дождь: кап-кап. Пора под крышу.

Дуайт поливал бензином тряпки и газеты, покрывающие тело Уор Зона. Убедившись, что свалявшиеся волосы мальчика достаточно увлажнены, Дуайт отошел, захлопнув крышку.

Ричард заставил себя сесть. Он прислонился к стене, судорожно ловя ртом воздух. Никогда прежде у него не болело горло. Но я должен пока забыть об этой боли... по крайней мере, на время. Его сознание начало проясняться, и с холодной отчетливостью он вспомнил все, что произошло часом или двумя раньше.

Ему удалось подняться, опираясь на руки и на колени. Ричард попытался в темноте сориентироваться, куда идти, панически боясь, что скрип паркета под его ногами привлечет внимание Морриса.

Теперь он знает, что выстрелы, которые послышались ему, — реальность.

Мог ли он надеяться, что те, кто упрятан там, внизу, уже не мертвецы? Ричард замер на секунду, задержав дыхание, и силой воли, которой не подозревал в себе, заставил себя встать. От резкого движения у него перехватило дыхание, а в горле запульсировала боль, но он теперь знал: можно попытаться сделать то, что он намеревался.

Звуки в доме, которые он слышал, пока не потерял сознание, идут снизу. Они все там — внизу, и он с ними. Но он убьет меня. Эта мысль постоянно возвращалась к нему, пока он бродил по дому, ища дверь в подвал. И тут же пришла другая мысль: они все мертвы, все эти молодые существа, и убил их человек, которого я знал. Человек, похожий на меня.

Ричард отогнал эту мысль. Наконец в кухне он нашел дверь, которая, похоже, ему нужна.

Где же ключи? Где ключи? Элис Мартин стояла на коленях возле китайских тисов, росших у ее парадной двери, и шарила под ними руками. В своем нетерпении войти в дом, она обронила ключи. Теперь, ощупывая мерзлую землю под ногами, Элис недоумевала: почему же их так трудно найти?

Она могла поклясться, что видела, куда упали эти чертовы ключи, но теперь их почему-то не было.

А Моррис успеет сделать что-то ужасное с этими бедными ребятишками, пока она тут ищет проклятые ключи.

Мирэнда не нуждалась ни в какой психической антенне, чтобы предсказать свое будущее. Тип стоял над ней: его темный силуэт вырисовывался у нее над головой, обрамленный светом голой лампочки.

Не делайте этого. Пожалуйста. Она посылала ему эту мысль телепатическим путем, надеясь, что он воспримет ее или, по крайней мере, заметит отчаяние в ее глазах. Но она твердо знала: нет у нее таких слов, которые бы заставили его не бросать тряпки на ее тело.

Пары бензина наполняли подвал. Мирэнда извивалась как кошка, когда на нее полился холодный бензин. Она пыталась кричать под клейкой лентой, залепившей ей рот. От ужаса она с трудом могла дышать. О Боже, почему я должна умирать такой смертью?

Ричард открыл дверь. Перед ним оказалась рахитичная, разболтанная деревянная лестница, ведущая в подвал. Все, что он смог увидеть внизу, — это плохо освещенная шлакоблочная стена, выкрашенная в серый цвет.

Снизу до него доносились приглушённые крики и тихое хихиканье.

От этих звуков ему захотелось повернуться и бежать. Но как после этого жить дальше, как смотреть в глаза своей пастве, служить мессу? Как склонить голову в молитве и чувствовать себя достойным ее?

Ричард поставил ногу на верхнюю ступеньку лестницы, неуверенно перенося на нее вес тела в надежде, что она не скрипнет. Она не скрипнула.

Из подвала волной поднимались пары бензина — у него перехватило дыхание.

Вжавшись в стену, Ричард размышлял: что же делать?

— Эвери, милый Эвери, мой маленький помощник. — Дуайт, нежно касаясь мальчика, связал его запястья и лодыжки. И столь же нежно залепил его рот клейкой лентой.

Боль в плече Эвери усиливалась с каждой минутой.

Он мечтал, чтобы Дуайт чиркнул спичкой немедленно и разом покончил со всем этим. Он устал от страданий: судьба не защитила его. И люди тоже. Никому нет до них дела.

Дуайт сидел на корточках у ящика Эвери и гладил его волосы, пробегая по ним пальцами.

Эвери корчился, чтобы избежать прикосновений этого человека. Дуайт встал и вытер руку о штаны.

— Ты такой же, как все остальные. На какой-то миг я подумал, что ты другой. — Он замолчал, чтобы взять новую охапку тряпья. — Но только на минуту. Ты заслуживаешь этого.

Он бросил тряпье на Эвери, покрыв его с ног до головы. Эвери закрыл глаза, когда на него упали первые капли бензина.

Элис Мартин сидела на корточках, сжимая в руке ключи.

— Слава тебе Господи, — прошептала она и, приподнявшись, вставила ключ в замочную скважину.

Дуайт смотрел на последний ящик.

— Джимми, — прошептал он, — наконец-то ты там, куда я решил тебя посадить.

Дуайту хотелось посмаковать, продлить эту минуту, растянуть ее как можно дольше.

Он старался вызвать в своем воображении видение: дорожка пламени бежит по стене в спальне для гостей наверху, обжигающий жар пламени, пляшущий на его халате, — будто ангел мести.

Этот маленький хреносос мог убить его той ночью.

Но Дуайт был слишком умен, чтобы уступить этому жалкому худосочному пламени... Это просто игрушка.

А вот то, что предстоит сегодня, это — да. Оно-то уж не будет жалким.

Никто не уцелеет.

Такой бухнет взрыв, что и останков не найдут.

А если и найдут, то он будет уже далеко от Чикаго и начнет новую жизнь где-нибудь на новом месте. В каком-нибудь местечке, на улицах которого не будет искушений, истерзавших его здесь. И там он снова станет нормальным человеком.

Я могу быть нормальным человеком, если меня оставят в покое эти говнюки, которые кишат вокруг, искушая порядочных людей.

Он подошел к ящику Джимми и откинул крышку. Мальчик съежился. Было заметно, что он дрожит. Хорошо. Мальчик наконец узнал, что такое страх. Плохо, что так поздно.

— Слишком поздно, — сказал Дуайт самому себе.

Весь в поту, с расширенными от страха глазами, Джимми умолял:

— Пожалуйста, не делай этого. Это безумие. Ты попадешь в тюрьму.