Пайпер вышла на кухню. Бренна отправилась следом.

– В самом деле? С кем же?

Пайпер повернулась к подруге, вспомнив, какой незаменимой оказалась Бренна в ту ночь много лет назад после ее неудачной попытки соблазнения. Бренна держала ее за руку, когда она плакала. Даже придерживала ей голову над стульчаком, когда ее рвало остатками семи бокалов дешевого шардоне.

Стало быть, Бренна заслуживала знать, что мужчина, целиком и полностью ответственный за десятилетний вакуум в ее, Пайпер, личной жизни, нежданно-негаданно и совершенно катастрофически вернулся в нее.

Пайпер отмахнулась от Бренны и пошла в кухню.

– Я наткнулась на Мика Мэллоя, о’кей? Он занимается кампанией по сбору денег для музея. И пробудет в городе шесть месяцев.

Пайпер оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как у Бренны отвисла челюсть. Она ничего не сказала.

– Можешь не утруждать себя лекциями, – сказала Пайпер, доставая с полочки кофе.

Бренна по-прежнему молчала.

– Перестань делать из мухи слона! – Пайпер с силой захлопнула шкафчик. – Мик для меня пройденный этап. Давным-давно пройденный этап! Да, он до основания разрушил тогда мою самооценку, но это в прошлом.

Бренна заморгала.

– Честно говоря, я даже не сразу узнала его сегодня. Скажем так, с годами он изменился не в лучшую сторону.

Пайпер налила воды в кофеварку.

– И потом, слава наверняка ударила ему в голову. Еще один заурядный мужской интеллект, спрятанный за раздутым эго. Отлично! Как раз то, что нужно нашему городу.

Бренна по-прежнему хранила молчание.

– И ответом на твой вопрос будет «нет», его задница больше не стоит первого места в твоем рейтинге.

Пайпер услышала, что Бренна резко вдохнула. Она быстро обернулась и увидела, что подруга кусает стиснутые губы.

– Что? – сердито спросила Пайпер. – Говори уже.

Бренна открыла рот, но сама себя оборвала.

– Не надо было вообще тебе об этом рассказывать, – огрызнулась Пайпер. – Ты раздуваешь из этого непонятно что.

Пайпер выхватила из холодильника смесь молока и сливок.

– Пайпер… – шепнула Бренна.

– Знаю! Знаю! – Пайпер выставила перед собой руки. – Что мне делать? Посмотри на меня! Я озабочена на всю голову!

Мик плюхнулся на табурет у барной стойки и стал наблюдать, как Каллен наполняет карман для льда. Он отметил, что волос на голове у брата осталось так же мало, как и посетителей в его пабе в этот вечер понедельника. Мик выкрикнул, что желает пинту «Мерфис»[12], и рассмеялся, когда Каллен поднял глаза, готовясь повеселить народ одной из своих бранных отповедей.

– Сам налей, хамлюга подзаборная, – сказал Каллен.

Мик снова расхохотался и, поднырнув под откидную перегородку, очутился по другую сторону стойки. Он схватил с полки пивную кружку и со знанием дела повернул краник на бочонке с «Мерфис», залюбовавшись потоком жидкого золота, увенчанным слоем пены. Сколько тысяч раз он наблюдал, как отец исполнял тот же самый ритуал в Керри[13], а потом здесь, в Бостоне?

Мик сделал большой глоток холодного мягкого ирландского лагера, поглядывая на брата поверх кружки.

– Как жизнь, Магнус? – спросил его Каллен, перебрасывая через плечо барное полотенце. – Как прошел первый день в музее богатых бостонских покойников-протестантов?

Мик чуть не поперхнулся пивом.

– Настолько хорошо, да? – просиял брат. – Поешь чего-нибудь, парень?

Мик покачал головой.

– Нет. Спасибо. Просто хотел заглянуть и узнать, не нужна ли тебе сегодня моя помощь.

Каллен загоготал и широко повел рукой, указывая на сумрачный зал паба «Мэллойс». Толпа – все три человека – нервно проследила за жестом, опасаясь, что хозяин заведения спятил и сейчас выкинет их на улицу.

– Думаю, с сегодняшним наплывом я управлюсь в одиночку, – ответил он, нарочно усиливая акцент.

Мик допил пиво и поставил пустую кружку в раковину с мыльным раствором. Несмотря на шутки Каллена, он понимал, что в падении дневных выручек бара нет ничего смешного. Каллен перезаложил паб, чтобы оплатить медицинские счета после смерти отца два года назад, но дела шли так вяло, что ему едва хватало денег на текущие платежи, не говоря уже о том, чтобы учить троих детей в приходской католической школе и поддерживать на плаву скромное домашнее хозяйство.

Мик планировал облегчить ношу брата, но пока что не мог сказать об этом Каллену. Он не хотел напрасно обнадеживать брата, пока реалити-шоу не стало делом решенным.

Версия договора обещала Мику 25 тысяч за эпизод при первых шестнадцати гарантированных эпизодах на канале «Компас». Агент, которая курировала интересы Мика, советовала требовать больше, но Мик был готов согласиться. Нет, «Охота на правду с Миком Мэллоем» не сделает его миллиардером, но даст больше денег, чем любой из Мэллоев по обе стороны Атлантического океана видел за всю свою жизнь.

И Мик понимал, что если на его долю выпадет богатство и слава, заслуга Каллена в этом будет не меньшей, чем его собственная. За все пять лет болезни отца Каллен ни разу не пожаловался, что ему приходится за ним ухаживать. Брат ни разу не упрекнул Мика, что тот витает в облаках и разыскивает сокровища прошлого, тогда как он, Каллен, твердо стоит на грешной земле, занимается баром и решает проблемы настоящего, в том числе заботится о требовательном старике, который медленно умирает от рака.

Всякий раз, когда Мик пытался оказать финансовую поддержку, Каллен говорил, чтобы он убрал свои деньги. Всякий раз, когда Мик пробовал признаться, что чувствует себя виноватым, Каллен отказывался слушать.

– Хватит молоть ерунду, – всегда говорил он. – Ты единственный Мэллой, у кого перед фамилией пишут кучу букв, и я сделаю все, чтобы ты ими воспользовался как следует.

Загвоздка будет в том, чтобы не задеть гордость брата. Надо исхитриться и представить дело не как подачку, а как желание сотрудничать. Мик отметил про себя, что, когда придет время, неплохо бы заручиться поддержкой Эмили, жены Каллена.

– Ну? Ты видел ее? – спросил Каллен. – Свою девчушку? Ту фифочку из колледжа, которая строила тебе глазки? Ты говорил, что она работает в музее.

Мик в смущении вернулся на табурет по другую сторону барной стойки. Он всего раз упомянул о Пайпер при брате. Да уж, Каллен умеет раздуть историю из самой незначительной, небрежно брошенной реплики.

Старший брат уперся локтями в полированное красное дерево барной стойки и заглянул Мику в глаза.

– Итак?

Мик кивнул.

– Да, я видел ее.

– И?

Каллен потянулся за чистой пивной кружкой и уже собирался наполнить ее для Мика, но тот остановил его.

– Нет. Мне хватит. Я пошел.

– Ба! – рявкнул Каллен. – Бежишь на свидание?

– Ты с ума сошел, – заявил ему Мик. – Перевернул все с ног на голову. Она была другом. Моей студенткой. Все. Между нами никогда ничего не было.

– Жаль, – сказал Каллен и покачал головой. – Она оказалась тебе не по зубам, да?

Мик пропустил это замечание мимо ушей. Брат был неистово предан жене и детям, посещал мессу каждое воскресенье и работал как проклятый. Но в том, что касалось прекрасного пола, его нельзя было назвать человеком передовых взглядов. Еще когда Мик учился в начальной школе, а Каллен готовился сдавать единый экзамен[14], старший брат посвятил младшего в свою философскую доктрину касательно женщин. По мнению Каллена, они делились на два типа: святые и потаскухи, и третьего тут фактически было не дано.

– Она блестящий ученый и хороший человек, – ответил Мик, намереваясь отстоять свою правду и не вступить при этом в пререкания.

Каллен сочувственно кивнул.

– Значит, лицо у нее такое, что можно крыс из сарая гонять?

– Выслушай меня, – сказала Бренна, умоляюще глядя на подругу. Она поставила чашку на кофейный столик и наклонилась ближе.