Внезапно мы услышали гортанный голос:

— Вы пожаловали весьма кстати, господин полицейский инспектор Смит и доктор Петри. Именно сейчас меня почтил визитом один из величайших мужей Китая. Во время моего отсутствия на родине мне оказали высокую честь: несмотря на все происки клеветников и недоброжелателей, император Поднебесной принял меня в Священный орден Белого Павлина.

Разгоряченный речью, он широко размахнулся и запустил своей обезьянкой вдоль по коридору.

— О боги, — зашипел он яростно, — в чем я согрешил? За что такая катастрофа обрушилась на мою голову! Знайте, друзья мои, что этот священный Белый Павлин, специально доставленный на туманный британский берег как символ моей неувядающей славы, вдруг бесследно исчез. За такое святотатство меня ждет смертная казнь. И я заслужил ее.

Смит незаметно толкнул меня локтем. Я знал, что он тем самым хотел напомнить мне свои слова относительно той детской чепухи, от которой зависит жизнь китайского интеллектуала. Я же был просто поражен искренностью гнева, горя, печали и отчаяния доктора Фу Манчи. В этом нельзя было сомневаться, видя его лицо и слыша его голос. А доктор продолжал:

— Только одним-единственным деянием я могу смягчить свое наказание. Я должен отказаться от всех своих титулов, владений и наград только для того, чтобы мне оставили жизнь для завершения моей работы, которая еще только начинается.

И тут я понял, что мы пропали, потому что эти признания мы должны были унести с собой в могилу. Внезапно глаза доктора зажглись зеленым огнем, и он устремил свой гибельный взор на Найланда Смита.

— И все же Творец мироздания был милостив ко мне, — продолжал он с мягкими интонациями. — Сегодня ночью вы умрете. Сегодня ночью главный враг нашей паствы перестанет существовать. Таково мое предложение — цена искупления…

Моя мысль лихорадочно заработала. Я старался повести дело так, чтобы не упустить неожиданно свалившуюся на нас возможность избавления.

Доктор Фу Манчи уже собирался хлопнуть в ладони, когда я крикнул:

— Остановитесь!

Он тут же замер, и взор его потух.

— Доктор Петри, — произнес он крайне ласково, — я всегда слушал вас с глубочайшим вниманием.

— У меня есть предложение, — произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже. — Вы даете нам свободу, а я восстанавливаю вашу пострадавшую честь: возвращаю вам пропавшего священного павлина.

Доктор Фу Манчи нагнулся и так приблизил свое лицо к моему, что я мог разглядеть малейшую морщинку, которыми была испещрена его желтая кожа.

— Говорите! — прошипел он. — Вы вытаскиваете мое сердце из черной дыры.

— Я могу возвратить вашего Белого Павлина, — говорил я, стараясь не отпрянуть от этого лица, находящегося так близко от моего, — потому что только я знаю, где он находится.

Доктор стремительно выпрямился и вознес руки высоко над головой. Его кошачьи глаза загорелись неистовым возбуждением.

— Боже! О бог золотого века! Ты возрождаешь меня, как птицу Феникс из пепла.

Он повернулся ко мне:

— Быстрее же! Ваши условия?! Не мучьте меня!

Смит вытаращился на меня в изумлении, но я, не обратив на него внимания, продолжал:

— Вы освобождаете меня немедленно. Потому что через десять минут будет поздно. Мой друг останется у вас. Один из ваших слуг пойдет со мной и подаст вам условный сигнал, когда я возвращусь с павлином. Мистер Найланд Смит и вы или кто-нибудь вместо вас подойдете ко мне на углу улицы, где полиция прошлой ночью устроила облаву. После этого мы даем вам десять минут форы, а затем поступаем по своему усмотрению.

— Согласен! — воскликнул Фу Манчи. — Но я требую одного — слово чести англичанина.

— Я даю его.

— И я, — прохрипел Смит.

Десять минут спустя мы стояли с Найландом возле такси, только что выменяв на бьющуюся в наших руках птицу наши жизни. Слабый свет фар освещал эту жалкую капитуляцию перед врагом белой расы.

Со свойственной ему дерзостью и в то же время доверием к британскому пониманию чести доктор Фу Манчи сам привел Найланда Смита, как только сопровождавший меня бандит подал ему условный сигнал. Никто не произнес ни слова, за исключением шофера, который от удивления тихо выругался. Наш необыкновенный китаец молча откланялся и в сопровождении слуги тут же исчез — как сквозь землю провалился.

Одним рывком я вскочил с постели. Я вообще спал очень плохо все эти дни, с тех пор как мы таким чудесным образом спаслись из логова Фу Манчи. Вот и теперь я собрался в комок, нервы были натянуты как струны, и слушал, слушал. И совершенно не мог объяснить себе причину своего панического состояния — то ли это был ночной кошмар, то ли еще что-то.

Да нет же, наверняка сквозь сон я слышал крик, чей-то подавленный зов о помощи, но сейчас, даже задержав дыхание, с предельно обостренным восприятием я не слышал ничего, кроме полной тишины. Может, все-таки мне это приснилось…

— На помощь, Петри, на помощь!..

Крик донесся из комнаты Найланда Смита, расположенной как раз над моей. Никаких сомнений не осталось, что мое расстроенное воображение здесь ни при чем. Кажется, моему другу угрожала смертельная опасность. Не набросив халата, я выскочил на площадку босиком, рванул вверх по лестнице, буквально выбил дверь комнаты Смита и влетел туда, как камень, выпущенный из пращи.

Я ни секунды не сомневался, что такие крики издавал мой друг как раз в тот момент, когда боролся не на жизнь, а на смерть. И что ему заткнули рот.

Лунный свет из окна не достигал постели моего друга. Он едва доходил до края ковра из овечьей шкуры, лежащего около постели. Но именно оттуда, из темноты, раздался звук слабого сдавленного кашля.

Не знаю, может быть, спросонок и в панике мне померещилось, но я увидел, как в столбе лунного света мелькнуло что-то похожее на серую полосу, что-то длинное и змееподобное выскочило из комнаты через приоткрытое окно… Затем снаружи раздались звуки, напоминающие щелканье бича и опять этот характерный кашель. Я включил свет и бросился к постели, готовый увидеть на ней что угодно, хоть живого удава.

— Смит! — закричал я пронзительным, совершенно несвойственным мне голосом. — Старина, что с вами?

Он не ответил, и мое сердце сжалось ужасным предчувствием. Он лежал почти на полу, со странным образом повернутой головой, как не лежат живые. Я нагнулся, схватил его за плечи и увидел, что глаза у него закатились. Его руки свисали как плети, пальцы касались ковра.

— Боже мой, — шептал я как безумный. — Что могло случиться?

Я затащил его на подушку и еще раз стал внимательно рассматривать его лицо. Худое, с обтянутыми выдающимися скулами, сейчас оно выглядело мертвенно-бледным. Я всегда был уверен, что его продубленная на солнце кожа ни при каких обстоятельствах не может изменить своего бронзового оттенка, но сейчас оно являло собой страшную смесь серого с коричневым. Рот опух, а на худой шее явно проступали следы, оставленные пальцами душителя.

Внезапно дыхание вернулось к нему — громкое и конвульсивное, сопровождаемое характерным клокотанием. Черты лица стали разглаживаться.

Я начал делать своему другу искусственное дыхание, и после нескольких энергичных усилий его рука потянулась к горлу. Снизу донесся шум, и я понял, что Смит разбудил не одного меня.

— Все в порядке, старина, — сказал я, склонившись к самому лицу Найланда, — мужайтесь!

Он открыл глаза — взгляд был мутным.

И все же он меня узнал.

— Порядок, Смит, — сказал я как можно спокойнее, — но вам пока лучше не шевелиться. Полежите некоторое время спокойно.

Заметив на туалетном столике фляжку с бренди, я налил ему немного в стакан, разбавил водой и угостил его этим слабым стимулирующим средством. В это время в дверях появилось бледное как полотно, с широко открытыми глазами лицо нашей экономки.