Ровно через пятнадцать минут после того, как «Ермак» отдал якорь, Александр Андреевич был на палубе «Невы». Командир Юрий Федорович Лисянский принял его с морским гостеприимством.

Правитель обнял Лисянского и поздравил его с благополучным прибытием из дальнего плавания. Они выпили по стаканчику русской водки.

— Прежде всего, Александр Андреевич, — сказал Лисянский, — прочитайте письмо, оно секретно. Велено камергером Резановым передать вам в руки.

Баранов сорвал печати, насунул на нос очки. Это было наставление директора главному правителю.

«В рассуждении притязаний агличан на места, нами заведоваемые, — указывалось в наставлении, — испрашиваете Вы, до какого места утверждать Вам нашу принадлежность. Главное правление поручает Вам стараться утверждать право России не только до 55 градуса, но и далее, опираясь на морские путешествия капитанов Беринга, Чирикова и прочих и ссылаясь также и на плавания и промыслы, производимые частными людьми с того времени ежегодно…»

— В самый раз письмо подоспело, прочитайте, Юрий Федорович. От вас секретов у меня нет.

Лисянский пробежал глазами по строчкам.

— Ситка должна быть в наших руках, — поспешил он сказать. — Я буду помогать вам всеми силами.

Баранов задумался и не ответил Лисянскому.

«Это легко на бумаге, пером, — думал он. — Утвердить свои права на юг, до пятьдесят пятой параллели… А попробуй повоюй с колошами. Да растолкуй аглицким капитанам. Они тоже свои интересы блюдут. Однако уступать свое не будем».

— Я решил, Александр Андреевич, с вами произошло несчастье: колоши ведут себя беспокойно. Представьте, они обстреливали наш корабль из ружей… — нарушил молчание Лисянский.

— Все обошлось, Юрий Федорович. Конечно, могло быть иначе. Я ждал нападения… А промысел был удачным, добыли полторы тысячи мест. Кадьякцы — изрядные охотники.

Вестовой принес чай. Капитан разлил по чашкам.

— Как вы думаете поступить со здешними колошами? Надо примерно наказать их за предательство и жестокость.

Баранов молчал. Обжигаясь, сделал несколько глотков чая.

— Думаю, для нас главное — мир, — откликнулся он. — Лучше жить в худом мире, чем хорошо воевать. Попробуем поискать мирных путей. Подстрекатель и вдохновитель колошей, капитан Хейли, все равно останется в стороне. Ну, а если не добьемся мира, придется наказать.

— Какие меры вы полагаете принять в этом случае?

— Прежде всего взять в свои руки крепость.

— Но каким образом? Ведь индейцы иждивением аглицких капитанов прекрасно вооружены. Я наслышан о большой жестокости и коварстве этих колошей.

— Это правда. Мне рассказывали, что французские и аглицкие индейцы на востоке Американского материка далеко не так жестоки. Колоши умны. Они научились строить крепости и прекрасно владеют огнестрельным оружием. Мы попытаемся взять крепость штурмом.

— Не лучше ли, дорогой Александр Андреевич, заставить колошей сдать крепость бомбардировкой из всех наших пушек?

— Посмотрим, посмотрим, Юрий Федорович. Все зависит от того, как построена крепость.

От выпитого чая правитель раскраснелся. Он снял парик, положил его на колени.

— Отложим дела до завтра, Юрий Федорович. А сейчас расскажите, как живут русские люди в Петербурге. Ведь скоро пятнадцать лет, как я прозябаю среди больших и малых островов, скал и рифов. Вижу только своих приказчиков, кадьякцев да колошей.

— Пятнадцать лет? Невероятно! Это подвиг, Александр Андреевич. Это даже трудно представить.

— Послушайте… — Правитель открыл дверь каюты.

Грозный гул океана глухо доносился в пролив Крестов. Глядя на лесистые берега и тихие воды пролива, трудно представить могучие серо-зеленые волны, бушующие за скалистым кряжем острова.

— Вот что держит меня, Юрий Федорович. В душе русского человека есть струны, звучащие в ответ на удары грозной стихии. Зов океана. Я слышу его каждый день, каждый час… Я вам скажу стихи:

Александр Андреевич замолк.

— Кто сочинил сии вирши?

— Я, грешный, сочинил сии вирши в честь постройки на Ситке первой русской крепости, — вздохнув, сказал Баранов.

— Так вы еще и поэт! — Лисянский с уважением посмотрел на маленького, облысевшего правителя, принесшего себя без остатка в жертву отечеству.

— Однако я с нетерпением жду самых последних известий из Петербурга, дорогой Юрий Федорович.

Несколько часов длилась беседа правителя Баранова и командира «Невы» Лисянского. Говорили о многом. Несколько раз Александр Андреевич пытался разузнать о посланце императора Николае Петровиче Резанове. Но каждый раз Лисянский давал уклончивые ответы. У Баранова возникло подозрение, что у Лисянского и Крузенштерна что-то произошло с Резановым. Из ответов Лисянского выходило, что Резанов во время плавания вмешался не в свои дела, чем заслужил недоброжелательность офицеров. Правитель верил и не верил. И у него в Америке служили морские офицеры, и он знал им цену. Александр Андреевич пожалел, что компанейский приказчик Коробицын остался на Кадьяке, уж он-то рассказал бы всю правду.

Напоследок Баранов спросил:

— Непонятно, Юрий Федорович, почему компанейские суда «Надежда» и «Нева» уходят в Петербург? Ведь для Русской Америки куда выгоднее оставить их здесь.

— Вы правы, дорогой Александр Андреевич, суда здесь нужнее, — тотчас отозвался Лисянский, — но существует высшая политика, которая не считается с низменными интересами… У нас высочайшее повеление идти в Петербург. Кто в этом виноват, — он развел руками, — поверьте — не знаю.

Александр Андреевич стал прощаться.

— Я поеду на берег, посмотрю, как устроились кадьякцы.

— Возьмите и меня с собой.

— Буду рад, Юрий Федорович.

Недавно пустынный берег был оживлен. Более расторопные кадьякцы успели построить шалаши, другие только приступали к сооружению.

Байдарки непрерывно подходили к берегу. Люди развешивали на просушку одежду, зажигали костры, варили себе еду. Некоторые, выбравшись на берег, валились с ног от усталости.

Временные жильцы устраивались очень быстро. Байдарку клали на ребро. Перед ней, отступая на два аршина, вбивали в землю два шеста и клали на них поперечину. На байдарку и поперечину клали весла, а сверху покрывали тюленьими шкурами. Землю кадьякцы устилали травой и покрывали плетенными из травы ковриками.

На берегу собралось около восьмисот кадьякцев, прибывших сюда на трехстах байдарках. Вышло их из Якутата больше, но несколько человек в пути умерло, а несколько из-за болезни отправлены обратно. Кроме длинных копий и стрел, обычно употреблявшихся на охоте, многие кадьякцы были на этот раз вооружены ружьями.

Несколько дней охотники отдыхали после утомительного перехода и готовились к военным действиям.

Рано утром 17 сентября вся армада вышла из пролива Крестов и к вечеру была у колошского селения против Кекура. Хижины селения оказались пустыми: индейцы ушли в крепость, построенную при речке на расстоянии полутора верст к востоку.

На следующий день племянник великого вождя Скаутлельта Котлеан, окруженный воинами, выходил из леса на ближайший мысок для переговоров.

— Мы хотим мира, — перевел толмач. — Возникшее недоразумение прекратим без пролития крови.

— Мы согласны, — ответил Баранов. — Приглашаем вождей на корабль для переговоров. А прежде пришлите десять аманатов.

— Давайте и вы нам равное число аманатов, — вызывающе ответил Котлеан.

Переговоры ни к чему не привели. Котлеан отклонил предложения и удалился. Правитель Баранов понял, что индейцы мира не хотят, а только тянут время. После его ухода с судов сделали несколько выстрелов по берегу, чтобы выяснить, не скрывается ли кто-нибудь в засаде.