Великий князь всхлипнул и, вынув платок, стал утирать слезы.

— Успокойтесь, ваше высочество. Не привлекайте внимания любопытствующих… Я уверен, что все повернется к лучшему. Могу посоветовать: не подавайте повода к подозрениям. Прощайте, ваше высочество.

Великий князь обнял Адама Чарторыйского. Они поцеловались.

— Вы уезжаете, счастливчик. А нам остаются вахт-парады и маневры. И сейчас мне на парад. Бог знает, как он пройдет. И я ничего не могу сделать для вас.

— Не печальтесь. Берегите себя. — Адам Чарторыйский знал, что великий князь смертельно боялся отца и не смел ему прекословить. Нелегко было наследнику жить и служить. Он поминутно думал только об одном: как бы лучшим образом удовлетворить требования своего строгого родителя. А император, заметив слабость своего сына, относился к нему грубо, без всякого уважения.

На следующий день во дворце распространилась невероятная новость. Генерал-прокурор князь Лопухин, осыпанный со всех сторон императорскими милостями, уходит в отставку.

— Значит, малиновый цвет линяет?! — недоумевали придворные.

— Император нашел себе новую даму сердца.

— Нет, император по-прежнему боготворит Анну Петровну, — сообщали более осведомленные. — Только вчера она получила новый подарок, какой-то особенный бриллиант желтого цвета.

— Михайловский замок приказано окрасить в цвет ее перчаток.

— Но почему уходит ее отец?

— Разве у хорошей фаворитки не может быть отца, плохо угождающего императору?

Слухи подтвердились. Князь Лопухин ушел в отставку, на его место назначен А. А. Беклешев. Почему ушел князь Лопухин, осталось неясным. Многие были склонны считать, что дела князя пошатнулись после смерти его покровителя канцлера Безбородки.

Последним докладом графа Палена у императора были дела объединенной американской компании. После ухода князя Лопухина коммерц-коллегия поддержала проект, подготовленный госпожой Шелиховой и наследниками.

Павел Петрович прочитал вслух первый параграф правил: «Учреждаемой компании для промыслов на матерой земле Северо-Восточного моря, по праву открытия России принадлежащих, именоваться под высочайшим его императорского величества покровительством Российско-Американскою компаниею».

— Далеко, ох, далеко! — пробормотал он, взглянув на карту.

— Ваше величество, вы когда-то весьма благоволили к основателю сей компании купцу Григорию Шелихову… Вы тогда еще были наследником.

— Шелихов, купец Шелихов, напомните мне, генерал.

Генерал-губернатор Пален положил перед императором письма Григория Шелихова.

— Помню, теперь помню, — оживился император. — Я писал их еще в Гатчине. Да, да… Но ведь он умер?..

— Остались наследники, ваше величество.

Император вновь взял проект и быстро пробежал глазами по строчкам.

— Написано хорошо.

— Посмотрите еще один документ… Привилегии, высочайше пожалованные компании.

— Читал, согласен, — отозвался Павел и посмотрел на военного губернатора выпуклыми глазами. — Что еще?

— Вы знаете, ваше величество, что сказала ваша матушка по поводу русских прав в Америке? — спросил Пален.

— Что она сказала? — насторожился император.

— Она не поверила сибирскому купцу Шелихову. Ее величество изволили сказать: «Многое распространение в Тихом море не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое».

Император пожал плечами, усмехнулся:

— Вот видите, женский ум. Теперь всем ясно противное, даже простым мужикам. Дайте я подпишу бумаги.

И император вывел витиевато: «Быть посему».

— Ваше величество, подпишите еще одно письмо. Надо пресечь вредные замашки аглицких промышленников на придержащие Россией берега Северной Америки, — сказал губернатор.

Император согласился без единого слова.

Граф Пален собрал со стола подписанные бумаги и почтительно отступил к двери.

Император задумался. «Бедная Аннушка, — размышлял он, — я обманул тебя. Но это дело большое. Оно больше того, что может позволить мое сердце. Не печалься, Аннушка… Я подарю тебе вальс. Я разрешу танцевать его во дворце. Ты ведь так любишь вертеться под музыку».

Мысль разрешить танцевать вальс утешила императора. Он развеселился.

«Сегодня вечером она будет танцевать вальс», — окончательно решил он.

Бал во дворце начался ровно в семь. Через тридцать минут император в парадном мундире, с неразлучной палкой в руках пробирался среди танцующих, разыскивая Лопухину. Он увидел ее отдыхающей после танца. За стулом Анны Петровны стоял кавалергард Давыдов, щеголеватый и ловкий молодой офицер.

Император, испытывая приступ ревности, подошел к кавалергарду, но тот, увлекшись разговором с Лопухиной, не заметил государя.

Павел Петрович ударил Давыдова палкой по ноге. Но офицер, полагая, что с ним шутит кто-нибудь из друзей; а палки носили все офицеры, не обернулся, продолжая разговор с Лопухиной. Удар повторился, и тогда, обернувшись, Давыдов увидел разгневанное лицо императора.

— Как вы смеете, сударь, стоять спиной к великим княжнам!

Давыдов обернулся и, увидев, что великие княжны стоят не позади его, а впереди, и поняв истинную причину гнева, позволил себе улыбнуться. Эта улыбка решила его судьбу.

— В Сибирь! — закричал Павел Петрович. — Разжаловать в солдаты.

Давыдова тотчас увели.

Лопухина встала на колени перед императором.

— Ваше величество, умоляю, простите кавалергарда. Меня все возненавидят, если я стану приносить несчастье людям. Простите, ваше величество.

— Вернуть кавалергарда. Пусть возвращается во дворец в прежнем чине. Но приказываю ему весь вечер улыбаться… А вас, сударыня, приглашаю на танец. Пусть оркестр играет вальс. — Он поднял Лопухину и закружился с нею в танце.

На следующий день после бала военный губернатор Пален был очень удивлен полученными от императора приказами.

«Господин генерал от кавалерии граф фон дер Пален, — писал император, — отставленного от службы и от всех должностей бывшего мануфактур-коллегии президента Саблукова повелеваю вам выслать из Санкт-Петербурга. Пребываю вам благосклонным… Павел».

«Не могу понять, — думал Пален. — Саблукова император весьма уважал. Его сын, полковник-кавалергард, не раз был отмечен при дворе. Но что делать?»

Граф Пален тут же направил к Саблукову генерал-майора Лисаневича — объявить волю императора.

Александр Александрович Саблуков в это время лежал в постели. Лицо его было багрово, и он едва сознавал, что вокруг него происходит. В спальне находился его сын, вызванный по случаю болезни отца.

Генерал Лисаневич два раза окликнул больного.

Саблуков очнулся с трудом.

— Кто вы такой, что вам нужно?

— Я Лисаневич, обер-полицмейстер. Узнаете ли вы меня?

— Ах, это вы! Я очень болен, что вам нужно?

— Вот вам приказ от императора.

Посол графа Палена предупредительно развернул бумагу.

— Господи, да что же я сделал?! — воскликнул больной.

— Я ничего не знаю, — произнес Лисаневич, — кроме того, что я должен выслать вас из Петербурга.

— Но вы видите, любезный друг, в каком я положении.

— Этому горю помочь не могу: я должен повиноваться. Я оставлю у вас в доме полицейского, чтобы засвидетельствовать ваш отъезд, а сам немедленно отправлюсь к графу Палену и расскажу о вашей болезни. Вам же советую отправить к нему сына.

Лицо Саблукова-старшего из багрового стало белым. Сын обрадовался, он опасался, что с отцом может приключиться апоплексический удар.

Жена Александра Александровича велела приготовить к отъезду карету, так как знала, что император неумолим в своих капризах. Было решено перевезти больного на дачу в нескольких верстах от столицы.

Саблуков-младший тут же поскакал к графу Палену. Петр Алексеевич был очень привязан к семейству Саблуковых, и у полковника была надежда, что он поможет опальному.

— Вот так история! — встретил Пален полковника. — Хотите стакан лафита?

— Мне лафита не нужно, оставьте моего отца на месте. Он болен.