Он махнул рукой в сторону реки.

— Теперь они там.

Река, кружась в водоворотах, уходила под мост.

— В них нет ничего особенного, а одна была такая смешная; но лучше будет, если они уплывут в море… Я не знаю, но, может быть, они меня напугали!

Наконец Эмерсон собрался с духом и заговорил как мужчина:

— Произошло нечто значительное, и я обязан встретить это нечто с ясной головой. И это не касается смерти того итальянца.

Интуиция подсказала Люси, что ей следует остановить Эмерсона.

— Это случилось, и я обязан все выяснить, — повторил он.

— Мистер Эмерсон…

Он повернулся к ней, нахмурившись — словно она остановила его на пути к открытию некой отвлеченной истины.

— Я хочу спросить у вас кое-что перед тем, как мы войдем, — проговорил он.

Они находились уже недалеко от пансиона. Люси остановилась и, наклонившись к реке, облокотилась на парапет набережной. Эмерсон сделал то же самое. Есть нечто магическое в общности поз — это одна из вещей, которые делают нас единым братством, братством людей. Повернувшись к Эмерсону вполоборота, Люси произнесла:

— Я вела себя совершенно нелепо.

Он не ответил, следуя какому-то своему движению мысли.

— Мне никогда не было так стыдно, никогда в жизни. Не могу даже понять, что это нашло на меня.

— Я сам едва не потерял сознание, — отозвался Эмерсон, но Люси поняла, что что-то в ее словах отпугнуло его.

— Я должна перед вами извиниться, — проговорила Люси.

— О, не стоит.

— И я хочу… это, наверное, главное… вы ведь знаете, сколько есть глупых сплетников, особенно среди дам; вы ведь понимаете, что я имею в виду?

— Боюсь, что нет.

— Я хочу сказать, вы ведь никому не расскажете, как глупо я себя вела, правда?

— Как вы себя вели? О да… то есть, конечно, нет. Не расскажу.

— Огромное вам спасибо. И не могли бы вы…

Люси не могла просить больше ни о чем. Река мчалась внизу под ними, почти черная в тени надвигающейся ночи. Река унесла ее фотографии, и Эмерсон объяснил, почему он так поступил. Ей вдруг стало ясно, что в этом человеке нет и капли благородства. Он не способен повредить ей досужей сплетней, он был надежен, умен, даже добр; он мог быть о ней очень высокого мнения. Но ему не хватало рыцарственности, не хватало благородства; его мысли, как и его поведение, не были освящены благоговением. Бесполезно было говорить ему: «А не могли бы вы…», чтобы он, мысленно завершив предложение, стыдливо отвел глаза от видения вашей наготы, как это делает рыцарь на прекрасной картине. Она лежала в его объятьях, и он помнил это — так же, как он помнил кровь на фотографиях, которые она купила в магазине Алинари. Дело было не в том, что умер тот человек, он прав. Что-то произошло с живыми: они вступили в тот этап жизни, в котором человек понимает человека без слов, и Детство вступает на осененную листвой тропу Юности.

— Да, огромное спасибо! — повторила Люси. — Как быстро все пролетает, и нужно возвращаться к привычной жизни.

— Мне не нужно.

Неожиданно, взволнованная и обеспокоенная, Люси спросила, что он имеет в виду. Его ответ был странным:

— Вероятно, мне захочется жить.

Люси не поняла.

— Мне захочется жить, только и всего, — повторил Эмерсон.

Облокотившись на парапет, Люси вглядывалась в воды Арно, и шум реки доселе незнакомой мелодией ласкал ее слух.

В семье Люси бытовала поговорка: «Никто не знает, куда понесет Шарлотту Бартлетт». Шарлотта отнеслась к приключению своей кузины вполне спокойно и разумно, нашла рассказ о нем, преподнесенный в сокращенном изложении, совершенно логичным, а любезность, оказанную Люси мистером Джорджем Эмерсоном, — достойной соответствующей похвалы. У нее и мисс Лэвиш тоже было приключение. На обратном пути их остановили на таможне, и молодые служащие, ленивые и наглые, сделали попытку обыскать их ридикюли — нет ли там запрещенных к провозу продуктов. Это могло закончиться неприятностями, но мисс Лэвиш способна была справиться и не с такими трудностями.

Хорошо это или плохо, но Люси должна была в одиночестве решать свою проблему. Никто из знакомых не видел ее — ни на площади, ни на набережной. Мистер Биб за обедом обратил внимание на ее испуганные глаза, но вновь списал это на Бетховена. Он предполагал, что она готова к приключениям, но не знал, что приключение в жизни Люси уже состоялось. Одиночество угнетало ее; она привыкла к тому, что другие, близкие ей люди либо подтверждают ее мысли, либо, в уместных обстоятельствах, опровергают; ужасно было пребывать в неведении относительно того, правильно она думает или нет.

На следующее утро за завтраком она предприняла решительные действия. Возникли два плана, между которыми Люси должна была сделать выбор. Мистер Биб отправлялся на прогулку к башне Галилея с Эмерсонами и какими-то американскими дамами. Не присоединятся ли к ним мисс Ханичёрч и мисс Бартлетт? Шарлотта отказалась от участия, так как посетила те места днем раньше, да еще и в дождь. Но она сочла этот план вполне приемлемым для Люси, которая ненавидела хождение по магазинам, обмен денег, получение писем и прочие скучные дела, а именно на них мисс Бартлетт намеревалась угробить утро, что прекрасно могла исполнить и в одиночку.

— Нет, Шарлотта, — воскликнула Люси с неподдельным жаром. — Мистер Биб очень любезен, но я, конечно же, пойду с тобой. И только с тобой.

— Отлично, милая! — сказала мисс Бартлетт, слегка вспыхнув лицом от удовольствия, что вызвало, в свою очередь, вспышку на щеках Люси, правда не от удовольствия, а от стыда. Как отвратительно она вела себя по отношению к Шарлотте — и сейчас и всегда. Но теперь она изменится. На протяжении всего утра она будет милой и кроткой.

Люси подхватила кузину под руку, и они отправились вдоль виа Лунгарно. Этим утром река своим цветом, шумом и силой напоминала льва — притихшего, но готового к прыжку. Мисс Бартлетт захотелось посмотреть на воду, и, остановившись на набережной, они облокотились на парапет. Затем Шарлотта произнесла свою обычную фразу:

— Как жаль, что твоя мама и Фредди не видят этого!

Люси нервничала — и как это Шарлотту угораздило встать на том самом месте, где она стояла вчера с молодым Эмерсоном!

— Послушай, Лючия! Ты, наверное, хотела отправиться на прогулку к башне Галилея и жалеешь о своем выборе?

Но Люси не жалела — выбор был сделан вполне сознательно и серьезно. То, что произошло вчера, нельзя было назвать иначе как хаосом и неразберихой, событием странным и нелепым. Такие вещи невозможно даже доверить бумаге, и Люси была уверена, что правильно сделала, предпочтя поход с Шарлоттой по магазинам прогулке с Эмерсонами к башне Галилея. Если уж она не может развязать возникший узел, она, по крайней мере может не усугублять ситуацию. Поэтому Люси вполне искренне протестовала против предположений, исходивших от мисс Бартлетт.

Но хотя Люси и удалось избежать встречи с главным актером вчерашней драмы, декорации сохранились в неизменности. Шарлотта с самодовольством, свойственным судьбе, вела ее вдоль реки не куда-нибудь, а к площади Синьории. Люси и не подозревала, что бездушные камни, фонтан, башня дворца, Лоджия могут оказаться столь значимыми сами по себе. На мгновение ей показалось, что она понимает природу призраков.

Сама сцена вчерашнего события была занята, но не призраком, а мисс Лэвиш, державшей в руках утреннюю газету. Писательница бегло поприветствовала их. Ужасная катастрофа, произошедшая накануне, подсказала ей идею — произошедшее убийство может стать эпизодом ее книги!

— О позвольте мне поздравить вас! — воскликнула мисс Бартлетт. — Какая удача! И это — после вчерашнего отчаяния…

— А! Мисс Ханичёрч, подойдите ко мне. Мне повезло! Вы должны рассказать мне все, что видели, с самого начала.

Люси постукивала по камням мостовой кончиком своего зонтика.

— Или вы не расположены? — спросила мисс Лэвиш.