В это время Жозана Дюранто начинает выступать в печати — она получает в газете «Комба» рубрику «Новое в философии», а затем литературную страницу. Сотрудничает и в других периодических изданиях — прогрессивном еженедельнике «Леттр франсез», литературно-критических журналах «Кэнзен литтерер», «Критик», педагогическом ежемесячнике «Эдюкасьон». Сейчас Жозана Дюранто один из постоянных литературных обозревателей газеты «Монд».
Первая книга Жозаны Дюранто выходит в 1971 году. Ей была заказана биография Альбертины Сарразен, чья необычная, трагическая судьба взволновала тогда французскую общественность. Альбертина Сарразен маленькой девочкой была взята из приюта бездетной пожилой четой и удочерена отставным полковником, человеком консервативным, деспотичным, весьма недалеким. Натура темпераментная, вольнолюбивая, артистичная, девочка, подрастая, стала конфликтовать с приемными родителями, чьи воспитательные принципы отличались косностью и сводились в основном к тому, что ребенка следует держать в ежовых рукавицах. Не умея понять девочку, рассматривая ее порывы и выходки как проявления ранней испорченности, возможно, наследственной (Альбертина была подкидышем и, не имея никаких сведений о ее отце и матери, новая семья подозревала, что это люди безнравственные, — порочные, а то и попросту уголовники), приемный отец не нашел ничего лучшего, как отдать девочку в исправительную колонию, откуда она вскоре бежала, сманив вместе с собой подружку. Дальше начинается жизнь, сотканная из невероятных приключений. Бездомная, лишенная документов и средств к существованию, вынужденная скрываться от разыскивающей ее полиции, Альбертина живет воровством и проституцией. Естественно, вскоре ее ловят, возвращают в колонию. Она снова бежит и на этот раз попадает уже в тюрьму. Опять бежит. Опять оказывается в тюрьме и опять бежит. Так много раз. С удивительным упорством и незаурядной изобретательностью. Незаурядность Альбертины Сарразен проявляется не только в хитроумных побегах — скитаясь по тюрьмам, она учится с тем же поразительным упорством. В камере она получает университетский диплом. Здесь же она начинает писать — о себе, о своих товарках. У нее замечательное литературное дарование. Первая книга Альбертины Сарразен, вышедшая в свет, когда автор все еще был в заключении, сразу обратила на себя внимание и поэтической силой, и содержанием — история злоключений Альбертины давала богатый материал для обсуждения пороков французской воспитательной и пенитенциарной системы. Благодаря кампании в защиту молодой писательницы, поднятой ее адвокатом и издателем, Альбертина выходит на свободу и вскоре выпускает вторую книгу. К ней приходит шумная слава. Однако жизнь, проведенная в тюрьмах, не прошла бесследно — организм Альбертины подточен, она тяжело больна. Умирает Альбертина Сарразен совсем молодой на операционном столе, в результате — это было доказано на суде уже после ее смерти — преступной медицинской небрежности.
Биография Альбертины Сарразен была, можно сказать, идеальным сюжетом для Жозаны Дюранто, много размышлявшей о проблемах формирования личности и роли искусства в воспитании человека. Не говоря уж о том, что она буквально влюбилась — сначала в талантливую книгу, а потом, познакомившись с Альбертиной, и в эту неуемную страстную натуру.
Возможно, именно работа над книгой об Альбертине Сарразен определила направление дальнейших литературных поисков Жозаны Дюранто — попытку сочетать лиризм и документальность, передать общезначимое, сохраняя при этом личную интонацию, эмоциональную причастность к объекту повествования, добиться в написанном портретного сходства с людьми, которых она знала и любила, выявляя при этом социальные и исторические координаты характера.
Если в своей следующей книге «Жозана» (1972) Жозана Дюранто, как это явствует уже из заглавия, рассказывает о себе самой, о собственной жизненной драме, то в «Индийской Красавице» (1975) и «Записных книжечках господина Бийона» (1976) наряду с непосредственным воспоминаньем появляется повествование, обогащенное не столько свободным вымыслом, сколько домысливанием характера, знакомого с детства. Фигуры бабушки и матери в этой своеобразной дилогии обретают некую художественную объективность, самостоятельность. Усложняется и структура книги, у которой как бы два фокуса — лирическое Я с его самовыражением и отъединенный от автора исторической дистанцией самобытный характер. Автобиографические записки переламываются в роман, сохраняя при этом органическую связь с мемуарами.
Переболев на рубеже 50-х и 60-х годов «новым романом» с его принципиальным отрицанием социальной действительности как предмета художественного изображения, с его отказом от характера и психологии как опоры реалистического воссоздания внутреннего мира человека, якобы утратившего в наше время свою неповторимую индивидуальность, французская литература стала вырабатывать, если можно так выразиться, «антитела». Одной из форм реакции на «новый роман» был документализм в самых различных его модификациях, видоизменениях и сочетаниях. Тут можно упомянуть хотя бы поэтическую прозу Арагона, его романы-метафоры, где вымысел, автобиография, лирическое самовыражение, история, размышления о творчестве сплетены в такую замысловатую вязь, что стирается грань между действительностью и фантазией, романом и мемуарами, романом и эссе (не случайно Арагон назвал «Анри Матисс, роман» — книгу, где его работы об этом художнике, написанные в разные годы, сплавлены более поздними лирическими примечаниями). В ряде романов делаются попытки создания своего рода художественных портретов-роботов (в том смысле, в каком это понятие употребляется в криминалистике), обладающих типо-психологией, типо-поведеньем в определенной социальной ситуации — у Жоржа Перека в «Вещах» и «Человеке, который спит», у Кристианы Рошфор во «Внуках века», позднее в повестях-очерках Рэймона Жана «Маршрут 12» и «Вдумчивая женщина», где обыденное происшествие, рядовая социальная роль привлекают художника именно своей заурядностью, как «типовая модель». В контексте подобных поисков следует рассматривать и книги Жозаны Дюранто.
«Индийская Красавица» построена на контрастном монтаже глав, повествующих о жизни бабки автора — провинциальной учительницы, начинающей свой путь в прошлом столетии, — и глав, где Жозана Дюранто вспоминает собственную жизнь, главным образом детство в Париже, на переломе 20-х и 30-х годов. Историческая дистанция предопределяет различие в представлениях о мире, в восприятии действительности, в нормах поведения. И все же есть некая преемственность, некая взаимосвязь между старой пуританкой с ее преувеличенной жесткостью оценок и свободомыслящей внучкой, воспринявшей от бабушки если не старомодный ригоризм, то, во всяком случае, неприятие безнравственности потребительского общества, духовной расхристанности, пренебрежения к долгу и культурного нигилизма. Гены? Воспитание? Ведь именно бабушка была «главной учительницей» девочки из парижского предместья, ведь именно внучке — своей последней ученице — постаралась она передать все накопленное долгим преподавательским опытом, весь свой еще не исчерпанный многолетним служением культуре потенциал убежденности в благотворности знанья и привычки к умственному труду, всю свою неколебимую веру в образование. Многие «как надо» и «как не надо» бабушки, конечно же, обветшали и устарели, но кое-что из ее принципов, решительно отбрасываемых сегодня «цивилизацией изобилия» да и ее радикальными ниспровергателями, подчас выплескивающими с грязной водой и живого ребенка, — явно заслуживает бережного сохранения. Таким образом — при всей своей «камерности» — Жозана Дюранто не выходит за рамки семьи, семейного преданья — эта небольшая и непритязательная книга соприкасается с одной из самых жгучих проблем современности — с вопросом об отношении к наследственному капиталу культуры, понимаемой не просто как сумма знаний, но и как накопление этических ценностей.
Жозане Дюранто удалось создать в «Индийской Красавице» живой «исторический характер». Люди типа Маргерит сыграли огромную просветительскую, формирующую роль во второй половине XIX века. Воплощение устоявшихся гугенотских добродетелей, беспощадная к себе и другим, зло высмеивающая всякую слабость — от орфографических ошибок и неправильной осанки до вольности поведения, — Маргерит настойчиво требовала от своих учеников, а пуще того от своих детей, неустанного стремления к ясному, хотя и недостижимому — ибо человек никогда не должен удовлетворяться достигнутым — идеалу. Ее протестантская строгость, ее чувство долга могли сравниться по силе лишь с ее преклонением перед культурой. Она обожествляла определенный тип культуры — гуманитарную традицию, — твердо веря, что именно то знание, которое несет она своим ученикам, залог духовного прогресса, а этот прогресс не может не привести к нравственному совершенству и, следовательно, благоденствию человечества. Сегодняшнее лицо буржуазной Франции обнаруживает иллюзорность этих надежд.
